Южный Кавказ 2019–2024
Как и для многих постсоветских стран, для государств Южного Кавказа характерна дилемма: делать акцент на внутренней стабильности, предсказуемости социально-экономического и внешнеполитического курса либо пытаться форсировать внутриполитические изменения с целью более динамичной демократизации, успешного социально-экономического развития и большей открытости внешнему миру. Каждое общество по-своему находит баланс между этими двумя неотъемлемыми составляющими национального развития.
В 2018 г. в полной мере обозначилась актуальность этой дилеммы для стран Южного Кавказа. «Бархатная революция» в Армении и кризис фактически моноцентричной политической системы в Грузии выявили широкий запрос обществ этих стран на перемены. На этом фоне островком стабильности продолжает выглядеть Азербайджан. Но смогут ли политические элиты в Армении и Грузии реализовать изменения в конструктивном русле? И какие внутри- и внешнеполитические последствия, в том числе для России, эти изменения будут нести в обозримой перспективе?
Год под знаком перемен
Главным событием 2018 г.
для региона Южного Кавказа, конечно, стала «бархатная революция» в Армении. Желание Сержа Саргсяна остаться у власти, пересев из кресла президента в кресло премьер-министра, выступило лишь поводом для широкого общественного протеста. Подлинные же его причины крылись в накопившемся недовольстве армянского общества концентрацией национальных богатств в руках узкой группы властной элиты, монополизацией экономики, ростом коррупции, в том числе в армии, что ослабляло позиции Армении в противостоянии с Азербайджаном.
Этого общественного недовольства оказалось достаточно, чтобы протест быстро объединился вокруг личности одного политика — Никола Пашиняна, которого воспринимали до этого во многом как маргинальную фигуру, несмотря на наличие небольшого количества депутатов его партии («Гражданский договор») в национальном парламенте и Совете старейшин Еревана. Сыграли свою роль и личные качества Пашиняна: при основании своей партии в 2015 г. он отказался от идеологических лозунгов в пользу одной цели — борьбы за власть, а в ходе митингов выбрал себе правильную персональную подачу и внешний облик.
Несмотря на успех общественных выступлений в апреле – мае, транзит власти в Армении растянулся на весь год. Национальное собрание не было сразу распущено, поэтому с мая Пашинян вынужден был сосуществовать с парламентом, в котором большинство имела Республиканская партия Армении, возглавляемая экс-президентом С. Саргсяном. Однако в итоге Пашиняну все-таки удалось привести страну к досрочным парламентским выборам, которые были назначены на 9 декабря. Помогли ему в этом два фактора. Первый — его сохраняющаяся популярность в армянском обществе, о которой свидетельствует убедительная победа партии «Гражданский договор» на сентябрьских выборах в Совет старейшин Еревана (возглавляемый ею блок «Мой шаг» получил более 80% голосов избирателей). Второй — довольно неуклюжие попытки парламентского большинства, утратившего общественную поддержку, остаться у власти за счет препятствования роспуску Национального собрания. В ход были пущены и более противоречивые методы — от мобилизации общественных активистов с целью оказания давления на депутатский корпус до задействования избирательной юстиции в отношении политиков и бизнесменов, аффилированных с бывшей правящей партией.
В результате 2019 год Армения встречает с радикально изменившимся партийно-политическим ландштафтом и ожиданиями позитивных перемен в жизни простых граждан.
Дестабилизация политической ситуации произошла и в Грузии, где последние пять лет все властные рычаги находились в руках одной партии — «Грузинской мечты». Причин для недовольства у грузинского общества тоже скопилось немало. Так, параллельно с ускорением экономического роста (выше 5%) в стране произошел и скачок инфляции (до 7%) [1], который только усугубляет острую для Грузии проблему социального неравенства. Несмотря на оптимистические заявления грузинского правительства и чиновников ЕС, в стране давно буксуют обещанные обществу в контексте евроинтеграции политические и социально-экономические реформы. Общественное возмущение вызвали также неспособность правительства обеспечить прозрачное расследование убийств нескольких подростков (в уличной драке и в ходе антитеррористических мероприятий) [2] и метание властей между жесткими антинаркотическими рейдами по ночным клубам и крайне либеральным отношением к употреблению и производству марихуаны [3].
На фоне кризиса доверия к правящей партии в ней усилилось брожение, из-за чего к официальному руководству «Грузинской мечтой» в апреле 2018 г. вынужден был вернуться крупнейший олигарх страны Бидзина Иванишвили. В конце мая под давлением общественных протестов ушел в отставку генпрокурор страны, а в июне в спешке произошла смена правительства.
Грузинская оппозиция, ранее пребывавшая в глубоком кризисе, получила возможность бросить вызов правящему большинству. Поводом для политической мобилизации стали президентские выборы, которые, несмотря на декоративную роль президента после проведенной в Грузии конституционной реформы, стали восприниматься как шанс для сил, лояльных экс-президенту Михаилу Саакашвили, вернуться в большую политику. Помимо использования уже имеющихся политических сюжетов, по поводу которых можно было критиковать власти, оппозиция создала новые информационные поводы, вбрасывая через лояльные СМИ компромат о методах управления страной, якобы практикуемых лидерами «Грузинской мечты» (в частности, о собирании взносов с табачных кампаний в «черную кассу» правящей партии [4]).
К тому же, стоит отметить, что в отличие от ситуации в Армении, перемены в Грузии происходят при довольно открытом содействии со стороны Запада. На символическом уровне поддержка в отношении Грузии выражается через критику грузинского правительства за чрезмерное применение административного ресурса в первом туре президентских выборов, а также через публичные встречи лидеров ЕС с представителями грузинской оппозиции. Более того, в протестном движении активно участвуют финансируемые из США и ЕС некоммерческие организации.
В итоге в Грузии разрастается внутриполитический кризис, в рамках которого ключевые игроки, не готовые принять друг друга как на политическом, так и на межличностном уровне, вовсе не ограничивают себя в методах борьбы.
На фоне Армении и Грузии Азербайджан продолжает демонстрировать высокий уровень внутриполитической стабильности. В апреле 2018 г. в стране прошли президентские выборы, на которых с результатом в 86% голосов уверенно одержал победу действующий президент И.
Алиев. Выборы вызвали нарекания со стороны ОБСЕ, назвавшей их недостаточно прозрачными и конкурентными, однако это в конце концов никак не повлияло на международные позиции Азербайджана, в том числе на Западе.
Ресурс стабильности позволяет азербайджанскому руководству сохранять верность принципам многовекторности и экономического прагматизма во внешней политике. Баку продолжает успешно взаимодействовать со многими центрами силы в рамках реализации крупных проектов в сфере энергетики и транспорта, причем зачастую кредитуя под эти проекты своих партнеров, в частности Грузию и Иран. Так, в мае было официально объявлено о запуске первой очереди проекта «Южный газовый коридор», и при этом он никак не пострадал от санкций США против Ирана. Временные возражения правительства Италии относительно строительства на ее территории 8-километрового участка Трансадриатического газопровода, по которому азербайджанский газ с 2020 г. будет поставляться в страны ЕС, также не повлияли на реализацию проекта.
Причем значимость Южного газового коридора может значительно вырасти, если после подписания конвенции о статусе Каспия планы по постройке Транскаспийского трубопровода все же обретут конкретные очертания. По крайней мере, Азербайджан готов предоставить свои транзитные мощности, а органы ЕС снова начали вести с туркменскими властями активные переговоры об организации поставок газа.
Прорывом для азербайджанской энергетики является и запуск в 2018 г. собственного НПЗ на территории Турции. Также интенсифицированы взаимоотношения на российском и иранском направлениях. В ходе нескольких двусторонних встреч В. Путина и И. Алиева в 2018 г. Россия и Азербайджан подтвердили обоюдную заинтересованность в реализации проекта «Север – Юг», который может дать России прямой выход по железной дороге на рынки Ирана и Индии. Кроме этого, достигнута договоренность о поставках российской нефти на азербайджанский НПЗ в Турции.
Тревожные перспективы
На данный момент можно исходить из того, что в ближайшие несколько лет и в армянской, и в грузинской внутренней политике будет сохраняться высокий уровень турбулентности, что не может не иметь и определенных внешнеполитических последствий.
Если говорить об Армении, то формирование нового парламентского большинства и полная концентрация власти в руках Н. Пашиняна вовсе не решат ключевых политических и социально-экономических проблем, стоящих перед страной. Политическая система Армении, которая на данный момент зиждется на популярности одного политика, может оказаться крайне неустойчивой. «Бархатная революция» сменила лица в руководстве страны, но пока не сформировала новой политической культуры и властных институтов. Общество продолжает оказывать доверие конкретным людям, а не партиям, в результате чего партия власти в новом парламенте будет скорее сообществом крайне разнородной массы людей — от активистов «бархатной революции» до сторонников прежней власти и представителей чиновничьей бюрократии, а оппозиция — максимально дробиться на отдельные партийные группы. В этих условиях возможный кризис доверия к Н. Пашиняну породит новую волну политической нестабильности в стране. Кроме этого, существенным вызовом для новых властей будет формулирование ясной программы государственного развития, реализация которой в относительно короткие сроки позволила бы улучшить жизнь широких масс населения и предотвратить его разочарование в идеалах «бархатной революции».
Как показали последние месяцы, Никол Пашинян, преследуя внутриполитические цели (преимущественно электоральные), может идти и на шаги, которые вызывают сильную озабоченность у правительств других стран. Так, он продолжает настаивать на том, что Нагорный Карабах должен тем или иным образом участвовать в переговорах по урегулированию армяно-азербайджанского конфликта, что не может не вызывать гнев Азербайджана и отсутствие полноценных политических переговоров между сторонами. В Азербайджане также происходит рост антиармянских настроений, звучат призывы к изменению статус-кво. На линии соприкосновения снова возобновились перестрелки с уже реальными жертвами с обеих сторон [5]. Пока угроза возобновления военных действий была временно купирована на встрече Алиева и Пашиняна на саммите СНГ в Душанбе 28 сентября, но в среднесрочной перспективе эта угроза будет сохраняться.
Параллельно с озвученным желанием армянского правительства снизить внутренние цены на газ, претензии по налоговым недоимкам внезапно появились в отношении компании «Газпром-Армения» [6].
Эти претензии негативно выглядят на фоне целой цепочки событий, в частности казуса Хачатурова [7] и отмены решения правительства Армении о передаче ЗАО «Высоковольтные электросети» в доверительное управление российской компании «Ташир капитал» [8]. Кроме этого, показателен и эксцесс в армяно-белорусских отношениях, связанный с обменом резкими заявлениями обеих сторон по поводу сближения позиций Баку и Минска, в том числе по нагорно-карабахскому вопросу [9]. Однако если с белорусской стороны резкие заявления делает пресс-секретарь МИД, то с армянской — сам Никол Пашинян.
Таким образом, в среднесрочной перспективе в Армении, скорее всего, внутренняя политика будет доминировать над внешней. Это означает, что отношения с внешним миром могут периодически становиться заложником внутриполитических процессов в стране, которые в ближайшие годы вряд ли будут протекать спокойно.
Что касается Грузии, то внутриполитический кризис здесь будет только усугубляться. Политическая легитимность правящей партии, которую сейчас пытаются искусственно поддержать за счет щедрых предвыборных подарков (в частности, оплаты личным фондом Б.
Иванишвили долгов перед кредитными организациями наиболее социально неблагополучных грузинских граждан), будет падать и дальше. В то же время возможности грузинской оппозиции в лице «Единого национального движения» будут сильно ограничены сохраняющейся непопулярностью М. Саакашвили, который, находясь на посту президента, отличился авторитарным и волюнтаристским стилем управления, а также излишней жесткостью в отношении политических оппонентов.
В этой связи в грузинском обществе существует запрос на третью силу, которая предоставила бы гражданам реальную политическую альтернативу. Однако пока заявляющие о себе в такой роли политформирования («Альянс патриотов», «Демократическое движение» Н. Бурджанадзе) не могут выйти из своих узких электоральных ниш. И вряд ли эта ситуация изменится в ближайшие годы. В результате абсентеизм среди грузинских граждан может только вырасти.
Внутриполитический кризис вряд ли существенно скажется на стратегических приоритетах грузинской внешней политики.
Грузинские власти будут продолжать сохранять лояльность идее европейской и евроатлантической интеграции. При этом, несомненно, нестабильность не будет способствовать выполнению Тбилиси его обязательств перед ЕС и США. Однако еще более плачевная ситуация в Украине и Молдове будет поддерживать имидж Грузии- чемпиона программы «Восточное партнерство», а также ключевого стратегического партнера НАТО на Южном Кавказе.
В Азербайджане в ближайшие пять лет вряд ли возникнут серьезные угрозы внутренней стабильности. Тем не менее сохраняется вероятность локальных вспышек протестов из-за роста цен, отсутствия рабочих мест, коррупции, неэффективного госуправления. В особенности эта проблема может обостриться в случае значительного падения цен на энергоносители на внешних рынках и резкого обесценивания национальной валюты, как это было в 2014 – 2015 гг. При этом социально-экономические проблемы в Азербайджане чреваты также и ужесточением позиции Баку в нагорно-карабахском вопросе.
Если говорить о крупных энергетических и инфраструктурных проектах, которые находятся в интересах Азербайджана, то уже сейчас можно исходить из того, что проект Южного газового коридора, который поддерживается и Западом, и Турцией, будет успешно реализован.
Возможность же транспортировки туркменского газа на пятилетнем горизонте выглядит пока туманной по многим техническим, финансовым и политическим причинам. Что касается перспектив таких проектов как железнодорожные маршруты Баку–Тбилиси–Карс или коридор Север–Юг, то значительным вызовом для них будет являться экономический кризис в Иране и Турции.
Последствия для России
Ближайшие пять лет вряд ли окажутся простыми для внешней политики России на Южном Кавказе. Внутриполитические процессы в двух странах региона — Армении и Грузии — напрямую будут затрагивать российские интересы.
В случае с Арменией наметился целый ряд рисков. Во-первых, «бархатная революция» маргинализировала политические силы Армении, для которых приоритетом было скорее поддержание союзнических отношений с Россией. Н. Пашинян в большей степени прагматик и ориентируется во многом на ситуативные интересы. Это не может в итоге не осложнять работу таких организаций как ОДКБ и ЕАЭС, а также не затруднять посредничество Москвы в рамках нагорно-карабахского урегулирования.
Еще один важный момент состоит в том, что оппозицию, как парламентскую, так и внепарламентскую, вряд ли можно будет назвать пророссийски настроенной. Партия «Процветающая Армения» Г. Царукяна будет играть роль скорее системной оппозиции, не придерживаясь каких-либо твердых идеологических или внешнеполитических взглядов. Партии «Республика» и «Светлая Армения», которые ранее входили в общий с партией Н. Пашиняна блок «Елк», выступают с исключительно прозападных позиций. Пытается легализоваться в политическом поле и вооруженная группировка «Сасна Црер», которая ратует за максимальное снижение российского присутствия в Армении. Что касается сил, близких к экс-президентам С. Саргсяну или Р. Кочаряну, то, возможно, пройдет не один год, пока они найдут способ вернуться в политику как более или менее значимые оппозиционные партии.
Не стоит забывать и о вопросе инвестиционного климата в Армении. В этом контексте симптоматичны не только проблемы, возникшие у российских стратегических инвесторов в Армении, но и полемичный разговор [10], который состоялся в сентябре 2018 г.
между Н. Пашиняном и российским бизнесменом и меценатом армянского происхождения Р. Варданяном в ходе визита премьер-министра Армении в Москву.
Что касается Грузии, то с обострением внутриполитического кризиса российская карта будет все активнее использоваться в информационной борьбе ключевых политических сил. В этой связи будет трудно обсуждать какие-либо пути нормализации двусторонних отношений, так как любой разговор будет прерываться заявлениями о том, что нельзя вести дела с «оккупантом». В последние годы наметились позитивные тенденции в вопросах возобновления автомобильного и железнодорожного транзита через Абхазию и Южную Осетию, упрощения визового режима с российской стороны. Возникла даже идея организации встречи президентов двух стран. В ближайшее время все эти инициативы вряд ли окажутся реализованными.
На этом фоне отношения с Азербайджаном будут развиваться, скорее, в позитивном ключе. Этому будет способствовать целый ряд факторов: расширение присутствия Запада в Грузии и Армении, общие экономические интересы в ключевых отраслях, желание предотвратить дестабилизацию в Иране.
смена географии — Клуб «Валдай»
Ближний Восток стал ближе к Южному Кавказу. Географически он всегда был недалеко: расстояние от границ Армении и Грузии до Северного Ирака и Сирии составляет меньше пятисот километров. Но психологически и на уровне общественных дискурсов Ближний Восток раньше ощущался как другая планета.
Южный Кавказ по своей структуре представляет собой конфигурацию из трёх сравнительно небольших государств – Азербайджана, Армении и Грузии, – окружённых тремя большими региональными державами – Турцией, Ираном и Россией.
Ещё всего семь-восемь лет назад угрозы Южному Кавказу исходили почти исключительно изнутри региона. Этнополитические конфликты, наличие непризнанных государств, которых тоже три (Абхазия, Южная Осетия и Нагорно-Карабахская республика), слабость государств признанных и наличие противоречий между ними – всё это создавало серьёзные риски дестабилизации, которая время от времени и происходила.
Риски извне региона были вторичны; страны, его окружающие, не были образцами демократии, но виделись достаточно стабильными. Правила игры более или менее соблюдались, модус взаимоотношений между внешними и внутренними акторами оставался в целом неизменным. Это не означает, что отношения обязательно были хорошими – так, у Турции с Арменией не было и нет дипломатических отношений, а российско-грузинские отношения были устойчиво плохими даже и до 2008 года. Но в целом ситуация была предсказуемой. Ближний Восток, лежащий к югу от Ирана и Турции, тоже выглядел довольно стабильным и предсказуемым, даже несмотря на фактический распад Ирака. Во всяком случае в государствах Южного Кавказа Ближний Восток не воспринимался как источник угроз.
Ситуация изменилась кардинально за короткий по историческим меркам период. После войны 2008 года Абхазия и Южная Осетия были признаны Россией и получили от России гарантии безопасности. Реальных возможностей дестабилизации абхазского и югоосетинского конфликтов больше нет.
Межсирийские переговоры и их влияние на Южный Кавказ Фархад Мамедов
Кроме того, резкие изменения произошли к югу от Кавказа, где в регионе, непосредственно примыкающем к Кавказу, возникло сразу несколько источников турбулентности.
Это и исчезновение Сирии в том виде, в котором она существовала до фрагментации, и появление ДАИШ (запрещена в РФ), и дестабилизация Турции в целом и турецкого Курдистана в частности, и даже начавшийся процесс смягчения санкций против Ирана. Подвергаются эрозии иллюзии, сохранявшиеся примерно два десятка лет после распада СССР, что основной внешнеполитической коллизией для Кавказа является динамика отношений между Россией и Европой (или шире – Россией и Западом). Российско-западные противоречия по-прежнему важны для стран Южного Кавказа, но хаотизация Ближнего Востока меняет ситуацию кардинально: ещё год назад нельзя было даже представить российско-турецко-иранское взаимодействие, а сейчас, как минимум на почве сирийского кризиса, это уже реальность.
Ближний Восток стал ближе к Южному Кавказу. Географически он всегда был недалеко: расстояние от границ Армении и Грузии до Северного Ирака и Сирии составляет меньше пятисот километров. Но психологически и на уровне общественных дискурсов Ближний Восток раньше ощущался как другая планета.
Теперь эти представления стремительно меняются. В ряду самых известных командиров ДАИШ оказался ряд граждан Грузии, по происхождению в основном кистинцев, то есть близкородственных чеченцам жителей Панкисского ущелья, мусульман по вероисповеданию. Их имена и прозвища попали на страницы газет всего мира. Азербайджанцы также сражаются в Сирии, и в Азербайджане уже появились проблемы с собственными гражданами, возвращающимися из Сирии, которые прошли индоктринацию радикальным исламизмом и приобрели боевой и террористический опыт. В Армении нет мусульман, но есть приток беженцев из Сирии – этнических армян. Их количество в Армении уже измеряется десятками тысяч. В Сирии имелась существенная по её масштабам армянская община, и сейчас она на наших глазах уничтожается террористами, как и другие христианские сообщества этой страны.
Все эти, а также многие другие обстоятельства, вовлекают страны Южного Кавказа в ближневосточный кризис, делая регион, всего лишь пару десятков лет назад казавшийся далёким и чуждым, важным для них.
Страны Восточной Европы и Южного Кавказа сохраняют темп реформирования инновационной политики на основе Субрегионального обзора инновационной политики ЕЭК ООН на 2020 год
Страны Восточной Европы и Южного Кавказа (субрегион ЕЭСК), Армения, Азербайджан, Беларусь, Грузия, Республика Молдова и Украина прошли долгий путь перехода от централизованно планируемой к рыночной экономике. После трудного первого десятилетия после обретения независимости от Советского Союза широкомасштабные реформы привели к устойчивому росту в течение последних двух десятилетий.
Однако поддерживать этот темп становится все труднее, особенно после нескольких разрушительных событий за последние годы, в том числе серьезных социально-экономических последствий COVID-19 и финансовых трудностей, связанных с смягчением его последствий. Многие факторы роста, такие как инвестиции в программную и аппаратную инфраструктуру и поиск возможностей на рынке, выдыхаются. По мере того, как страны продолжают бороться с проблемами здравоохранения, социальными и экономическими проблемами, созданными пандемией, необходимо сделать больше для укрепления основ устойчивого развития и экономической устойчивости.
Инновации играют центральную роль в решении этих проблем и в содействии устойчивому развитию, включая переход к экономике замкнутого цикла в более широком смысле. Это включает в себя создание обществ, в которых многие заинтересованные стороны систематически пробуют новые способы создания ценности, заключения сделок и взаимодействия. Это, в свою очередь, требует инноваций в управлении и роли государственной политики.
Страны ЕЭСК демонстрируют сильный потенциал для инноваций, особенно высокий уровень образования, ощутимое и жизнеспособное наследие прикладных и фундаментальных исследований, а также близость к ряду рынков, включая Европейский Союз. Признавая необходимость инновационного развития, страны ЕЭСК стремятся использовать эти преимущества. Страны ЕЭСК уже предприняли согласованные шаги по продвижению инноваций, в том числе продемонстрировали твердую политическую приверженность и инвестировали в ряд новых агентств и институтов. Несколько примеров, включающих, например, иностранные инвестиции в производство или рост ориентированных на экспорт услуг в области ИКТ и аутсорсинга бизнес-процессов (АБП), показывают путь.
Однако, чтобы полностью использовать этот потенциал, инновационная политика и институты должны играть еще более продуктивную роль. Из-за непредсказуемости инноваций нынешние традиционные подходы к разработке инновационной политики становятся менее эффективными и должны быть заменены более прозрачным и гибким подходом к поддержке инноваций на различных этапах цикла инновационной политики. Это потребует расширения фокуса инновационной политики за пределы только государственных исследовательских и технологических стартапов, создания и расширения институционального потенциала для надлежащего обеспечения и поощрения экспериментов в области управления и укрепления эффективных механизмов финансирования для поддержки инноваций.
Недавно выпущенная публикация ЕЭК ООН «Перспективы субрегиональной инновационной политики 2020: Восточная Европа и Южный Кавказ (IPO) » предоставляет странам ЕЭСК дорожную карту по использованию инноваций для лучшего восстановления после COVID-19.
Публикация ЕЭК ООН содержит рекомендации по реализации разумной инновационной политики, созданию сильных институтов инновационной политики и совершенствованию процессов управления инновациями. Проект IPO стал возможен благодаря щедрому финансированию правительства Швеции.
На вебинаре 30 марта представители правительств ЕЭСК подчеркнули свою приверженность тому, чтобы сделать инновационную политику центральным элементом своей программы экономических реформ и использовать результаты и рекомендации IPO для информирования этого процесса. Действительно, правительства EESC уже предприняли шаги по реализации рекомендаций IPO с момента их публикации 25 ноября 2020 года:
- Министерство высокотехнологичной промышленности Армении запустило национальную инновационную программу для финансирования технологических стартапов на разных этапах развития.
- Министерство транспорта, связи и высоких технологий Азербайджана формирует новые комплексные государственные программы, которые конкретизируют приоритеты страны в области инновационного развития и включают не только меры поддержки инкубации и акселерации, но и включают усилия по увеличению научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ и венчурных инвестиций в национальной инновационной системе.
- Государственный комитет по науке и технологиям Беларуси разработал новые программы инновационных и прикладных исследований и разработок, которые в настоящее время находятся на утверждении.
- Агентство по инновациям и технологиям Грузии и Государственное агентство по закупкам проводят пилотный проект и наращивают потенциал для развертывания систематического использования потенциала закупок для обеспечения и продвижения инноваций на основе IPO и Обзора инноваций для устойчивого развития ЕЭК ООН 2020 года в Грузии.
- Министерство образования, культуры и исследований Республики Молдова обновляет текущий план действий по разработке стратегии умной специализации. Министерство также разрабатывает план мероприятий по картированию научно-инновационной инфраструктуры страны и работает над проектом стратегии развития образования на 2021-2030 годы.
- Министерство образования и науки Украины работает над первым планом мероприятий по принятой Стратегии инновационного развития Украины до 2030 года, который будет внесен в Кабинет Министров, а также подготовило новые проекты законов об инновационной деятельности и о деятельности по трансферту технологий в Украине.
Эти инициативы соответствуют конкретным страновым и субрегиональным рекомендациям публикации IPO 2020. Правительства EESC выразили большую заинтересованность и приверженность продолжению субрегионального сотрудничества в поддержку разработки инновационной политики в последующих итерациях IPO.
Формат 3+3 на Южном Кавказе не сходится
Во время своего недавнего визита в Тбилиси министр обороны США Ллойд Остин резко облил идею американской поддержки так называемого «формата 3+3» на Южном Кавказе. Когда его спросили о предложении, он сказал: «Я бы просто сказал, что Россия, которая в настоящее время оккупирует 20% территории Грузии, должна сосредоточиться на соблюдении своих обязательств по прекращению огня от 2008 года, прежде чем продвигать какие-либо новые дискуссионные платформы».
Он прав.
Сторонники формата 3+3 утверждают, что три страны Южного Кавказа — Грузия, Армения и Азербайджан — исторически, географически, экономически и культурно связаны с тремя более крупными державами региона: Турцией, Россией, и Иран.
Хотя поначалу это может показаться убедительным аргументом, часто упускается из виду важный исторический факт. Российское и иранское, и в меньшей степени турецкое, влияние и взаимодействие на Южном Кавказе на протяжении веков находилось под покровительством имперской власти. Понятно, что сегодня это не приветствуется.
Предложения о региональном сотрудничестве на Южном Кавказе не новы. Турция впервые предложила новый региональный формат после прошлогоднего нагорно-карабахского конфликта между Арменией и Азербайджаном. Но политиков в Вашингтоне и Европе следует предупредить. Это последнее предложение усилит влияние России и Ирана, постепенно заморозит евроатлантическое влияние и подорвет независимость и суверенитет трех небольших стран региона. Региональные группировки, такие как Тюркский совет, становятся очень влиятельными, Турция все больше становится важным энергетическим узлом для Европы, а влияние Турции на Южном Кавказе так же сильно, как и в последнее время, благодаря прошлогодней победе Азербайджана над Арменией.
Тем не менее, Турция активно поддерживает формат 3+3. Как это ни парадоксально, такой формат, скорее всего, подорвет турецкое влияние в то время, когда Анкара имеет значительное влияние на Южном Кавказе.
Плохо для Грузии
Для Грузии формат 3+3 был бы неудачным, потому что Кремль использовал бы любое соглашение как подтверждение исторической «привилегии» Москвы на Южном Кавказе. Непостижимо, что Тбилиси добровольно вступит в формальную региональную структуру, в которую входит Россия — страна, которая в настоящее время занимает 20% его международно признанной территории. Есть две причины, по которым формат 3+3 был бы плох для Грузии.
Во-первых, со временем формат 3+3 позволит России еще больше подорвать территориальную целостность Грузии. Как написал базирующийся в Грузии аналитический центр Исследовательский центр экономической политики в недавнем отчете, который назвал формат « Ложный выбор », соглашение станет форматом 3+3+2, поскольку Москва продолжит поддерживать «независимость» грузинских регионов Абхазии и Южной Осетии.
Если сделать еще один шаг вперед, то формат де-факто 3+3+2 может постепенно трансформироваться в формат 3+3+3 по мере того, как Россия будет увеличивать свое присутствие в некоторых частях Нагорного Карабаха, что фактически даст региону статус российского протектората.
Во-вторых, Грузии не нужен формат 3+3, потому что за последнюю четверть века он уже был в центре большинства ключевых инфраструктурных проектов региона. Трубопровод Баку-Тбилиси-Джейхан и Южный газовый коридор являются двумя прекрасными примерами этого. Грузинские лидеры хотят участвовать в будущих инфраструктурных проектах на Южном Кавказе; однако недавняя история показывает, что Грузия может сделать это, не вступая в союз с Россией или Ираном.
Что должны делать США
Для США региональный формат 3+3, в котором доминирует Россия или Иран, может подорвать существующий энтузиазм по поводу более тесных отношений, замораживая влияние и присутствие евроатлантического сообщества. Таким образом, правительство США имеет право не поддерживать инициативу 3+3, и госсекретарь Остин был прав, заявив об этом публично, находясь в регионе.
Однако его комментарии должны быть поддержаны госсекретарем Энтони Блинкеном и даже президентом Джо Байденом. Хотя интерес Америки к предлагаемому формату 3+3 можно подвергнуть сомнению, учитывая ее удаленность от Южного Кавказа, как у мировой державы у нее есть глобальные интересы, включающие стабильность, мир и экономическое развитие в регионе.
Но США нужно начать превращать слова в действия. Хорошим началом для США было бы просто появление в регионе. Ни один действующий президент США не посещал Азербайджан или Армению. Только один, Джордж Буш-младший, посетил Грузию, и это было 16 лет назад. Пришло время перемен. Визит президента Байдена и нескольких высокопоставленных американских чиновников станет убедительным сигналом о важности региона для Соединенных Штатов. Хотя Грузию время от времени посещают представители США на уровне кабинета министров, последний визит в Азербайджан или Армению был совершен тогдашним госсекретарем Хиллари Клинтон в 2012 году9.0003
США также должны оказать политическую поддержку строительству новой региональной транзитной и энергетической инфраструктуры, включающей Армению.
Из-за замороженного конфликта в Нагорном Карабахе Армения остается закрытой от крупных транзитных проектов в регионе. После Нагорно-Карабахской войны 2020 года настало время построить прочный мир между Арменией и Азербайджаном. В прошлом армяне и азербайджанцы торговали друг с другом и жили мирно. Невозможно подсчитать, во сколько миллиардов долларов прямых иностранных инвестиций обошелся региону почти 30-летний замороженный конфликт между двумя странами. Теперь, когда есть определенная степень мира и стабильности, США должны поощрять энергетические и инфраструктурные проекты на Южном Кавказе.
Думая смело и творчески, если когда-нибудь наступит настоящий мир, и если идея Транскаспийского трубопровода будет реализована, это может открыть путь для газопровода Туркменистан-Азербайджан-Армения-Нахчыван-Турция (ТААНаТ). Идея заключалась не в том, чтобы конкурировать с Трансадриатическим трубопроводом и Трансанатолийским трубопроводом, которые являются частью Южного газового коридора.
Вместо этого такой амбициозный проект мог бы помочь интегрировать регион, укрепить доверие между старыми противниками и поддержать Армению в ее собственных энергетических вопросах. В то время как в регионе еще далеко до дипломатических условий, которые позволили бы осуществить такой проект, США должны уже сейчас начать обсуждение того, что возможно. Прочный мир между Арменией и Азербайджаном может принести пользу всему Южному Кавказу, и США должны усердно работать над тем, чтобы это произошло благодаря своему присутствию и лидерству в регионе.
Грузия должна быть осторожна
Нерешительность Грузии в отношении присоединения к региональному формату, такому как 3+3, естественна, и госсекретарь Остин правильно выразил свой скептицизм столь публично. Грузинские политики должны признать, что есть альтернативы. Например, Грузия должна продолжать и углублять свое стратегическое партнерство с Турцией и Азербайджаном, когда речь идет о региональной торговле и энергетическом сотрудничестве.
Грузия делала это 25 лет без формата 3+3 и может продолжать это делать. Тбилиси должен поддерживать минимальный уровень экономического взаимодействия с Россией и Ираном. Грузия также может сыграть закулисную роль в работе по установлению мира между Азербайджаном и Арменией.
Те, кто поддерживает формат 3+3, на самом деле настаивают на возврате к временам, когда более крупные региональные державы, особенно Россия и Иран, доминировали над небольшими странами Южного Кавказа. Было бы наивно полагать, что формат 3+3 когда-нибудь сработает, учитывая опыт России и Ирана на Южном Кавказе. Такой формат был бы неудобен для США или их партнеров в регионе, таких как Грузия.
Грузия должна сделать все возможное для развития совместных, прагматичных отношений с Азербайджаном, Арменией и Турцией, а также стремиться к трансатлантическому пути и евроатлантической интеграции.
Регион отчаянно нуждается в большем участии США. Настало время для Вашингтона взяться за дело.
Люк Коффи — директор Центра внешнеполитических исследований Эллисон в Фонде наследия.
Ваш комментарий будет первым