Что такое цивилизация определение кратко: возникновение цивилизации и этапы ее развития

возникновение цивилизации и этапы ее развития

 

Что такое цивилизация? Цивилизация – это материальная и духовная форма развития и существования общества. В историко-философском значении это понятие означает совокупность материальных и духовных достижений человечества в рамках определенного исторического периода.

Также цивилизацию можно воспринимать как само общество, которое было объединено исторической эпохой, событиями, которые в ней происходили. Таким образом, цивилизация – это целостная система, которая состоит из комплекса политических, экономических, духовных и социальных подсистем.

Возникновение цивилизации

Предпосылки возникновения первых цивилизаций проявлялись еще во времена первобытного общества. Именно тогда возникли первые зачатки духовной и материальной культуры.

Моментом зарождения первой цивилизации принято считать период, когда первобытный человек перестал быть варваром, и начал постепенно адаптироваться к социальной жизни. Первой ступенькой цивилизации стал коллективный образ жизни человека.

Находясь в составе племени, человек добросовестно исполнял свои социальные функции: поддерживал огонь, охотился в лесу, заботился о детях. Первые цивилизации носят название космогенные. Они охватывали Древний мир и эпоху средневековья.

Общество, которое жило в этих цивилизациях, было полностью зависимым от природных условий, отсюда и название «космогенные цивилизации» (зависимость от среды).

Этапы развития цивилизаций

На смену космогенным цивилизациям пришла техногенная (индустриальная) цивилизация. Основой этой цивилизации стало использование машин в качестве главных орудий труда, а также приобщение науки непосредственно к производственному процессу.

Для техногенной цивилизации характерным был наемный труд, что в сотни разы увеличило уровень производства. В сфере социальных отношений сохранилось неравенство, которое провоцировало восстания и революции.

В эпоху индустриальной цивилизации произошел огромный скачек в культурном и духовном развитии людей. Впервые общество научилось регулировать и реформировать общественные и экономические отношения. 

В 70-х годах 20 века произошло зарождение нового типа цивилизации – постиндустриального (информационного). Это было обусловлено тем, что техногенная цивилизация полностью исчерпала свои способности и возможности дальнейшего общественного развития.

Наступление новой цивилизации сопровождалось глобальными кризисными проблемами человечества: угроза экологической безопасности, войн, исчерпания природных ресурсов.

Основой постиндустриальной цивилизации является информационное пространство и насыщенность технологических процессов. Наиболее масштабным достижением информационной цивилизации является возникновение интернет – пространства.

Нужна помощь в учебе?

Предыдущая тема: Изобретение книгопечатания: первые печатные книги и их влияние на общество
Следующая тема:&nbsp&nbsp&nbspНаука и система наук: естественные науки и общественные науки

Цивилизация.

Шпаргалка для подготовки к ЕГЭ по Обществознанию

/Происходит от латинского civil – гражданский./

Понятие стало употребляться с XVIII века.

Значения: 1) Синоним «культурный»

2) «Ступень исторического развития человечества, следующая за варварством»

3) Определенная стадия в развитии локальных культур.

 

По Вальтеру:

Цивилизованным называется общество, основанное на началах разума и справедливости (цивилизация = культура).

 

В XIX веке понятие «цивилизация» употреблялось для характеристики капиталистического общества. А с конца века появляются новые теории цивилизационного развития. Автором одной из них был Данилевский, обосновавший теорию, согласно которой не существует Всемирной Истории, есть лишь теория локальных цивилизаций, имеющих индивидуальный замкнутый характер. Он выделил 10 цивилизаций и сформулировал основные законы их развития, по которым каждая цивилизация имеет циклический характер:

1) Стадия зарождения

2) Период оформления культурной и политической независимости

3) Стадия расцвета

4) Период упадка.

 

Шпенглер: («Закон Европы»):

Цивилизация проходит рождение, рост и развитие.

Цивилизация – отрицание культуры.

Признаки цивилизации:

1) Развитие индустрии и техники.

2) Деградация искусства и литературы.

3) Огромное сплочение людей в больших городах.

4) Превращение народов в безликие массы.

 

Тойнби:

Выделяет 21 локальную цивилизацию и пытается выделить связи различных цивилизаций друг с другом. В них он выделяет меньшинство людей, не вовлеченное в экономическую деятельность (творческое меньшинство, или элита):

–профессиональные солдаты;

–администраторы;

–священники; они – носители основных ценностей цивилизации.

При начале разложения она характеризуется недостатком творческих сил у меньшинства, отказом большинства от подражания меньшинству. Связующим звеном в истории, обеспечивающим новый творческий импульс в цивилизационном развитии, является универсальная церковь.

 

Питирим Сорокин:

Цивилизация – система взглядов по поводу истины, красоты, добра и объединяющей их пользы.

Выделяет три типа культур:

1) Культура, основанная на системе ценностей, связанных с представлением о боге. Вся жизнь человека связана с его приближением к богу.

2) Культурная система, основанная на рациональных и чувственных аспектах.

3) Чувственный тип культуры, основанной на идее о том, что объективная реальность и ее смысл чувственны.

 

Цивилизация — это устойчивое культурно–историческое сообщество людей, отличающееся общностью духовно-нравственных ценностей и культурных традиций, материально-производственного и социально-политического развития, особенностями образа жизни и типа личности, наличием общих этнических признаков и соответствующих географических и временных рамок.

 

Выделяемые цивилизации:

–Западная

–Восточно – Европейская

–Мусульманская

–Индийская

–Китайская

–Латиноамериканская

Подробнее см. Глава 1 — Общество. Материалы для подготовки к ЕГЭ по Обществознанию

Книга Элвина Тоффлера «Третья волна» об изменениях в обществе — краткое изложение Статьи редакции

Предисловие от Юрия Барзова

Элвина Тоффлера порой называют поп-футуристом. В устах его менее успешных и популярных коллег по цеху это звучит как критика. Но доступность формы книг Тоффлера никак не вредит качеству его мыслей и точности предвидения. Скорее наоборот!

Его, пожалуй, самая известная книга — «Третья волна». Она впервые была опубликована в 1980 году. Сверяя ее содержание с теми реалиями, которые окружают нас сейчас, 30 лет спустя, каждый может решить для себя, работает ли предложенная Тоффлером модель будущего. Если вы решите, что она работает, то у вас есть еще 10 лет, чтобы применить эту модель к планированию собственных действий и, при желании, поучаствовать в создании будущего. Ведь Тоффлер считает, что переходный период от безраздельного господства индустриальной цивилизации второй волны к доминированию информационного общества третьей волны продлится с середины 1950-х годов где-то до 2025 года.

«Не может быть единой формулы для всех. У каждой страны свои проблемы: экономические, культурные. Если вы считаете, что централизация поможет сохранить целостность вашей страны, вы должны понимать: режим централизованного правления автоматически делает невозможным существование в стране прогрессивной экономики», — сказал Элвин Тоффлер, отвечая на вопрос корреспондента «Аргументов недели», о чем он беседовал с Владиславом Сурковым в 2009 году.

«Почему вы не предупредили Горбачева о предстоящем развале СССР, когда встречались с ним в 1991 году?» — допытывался корреспондент.

Не помню дословного ответа, но смысл был таков: во-первых, мы с женой написали об этом в книгах намного раньше этой встречи, во-вторых, у него тогда и так было слишком много проблем.

Вопреки расхожему мнению, Тоффлер не предсказывал распада СССР. Он предупреждал, что такой исход весьма вероятен, если не реформировать институты политической власти согласно требованиям третьей волны. Беда в том, что, когда он писал об этом в 1980 году, система буржуазной демократии как институт индустриального общества уже устарела не меньше, чем советский демократический централизм.

В январе 1983 года Тоффлер впервые встретился с Дэн Сяопином. Тогда «Третья волна» уже стала самой читаемой книгой в Китае, после сборника речей самого Дэна. Дэн не только сразу и безоговорочно поверил Тоффлеру, но и стал претворять его рекомендации в жизнь с завидной последовательностью и упорством. Последовало 30 лет непрерывного беспрецедентного роста экономики Китая. Alibaba, Lenovo, Baidu, Xiaomi ознаменовали прорыв части населения Поднебесной сразу в цивилизацию третьей волны.

В первый раз я прочитал «Третью волну» в 2000 году. В результате мы с партнерами создали первое в России (а может быть, и в мире) онлайновое сообщество менеджеров, собравшее почти 200 тысяч человек и позволившее нам заработать первые миллионы.

Так что у этой книги есть и вполне прикладное значение.

По ней щедро разбросаны концепции, присутствующие в бизнес-идеях и бизнес-моделях всех без исключения сверхуспешных современных компаний. Книга помогает научиться распознавать восходящие тренды и использовать эти концепции как в бизнесе, так и в жизни.

Введение

Книга Тоффлера посвящена пришествию цивилизации третьей волны.

Элвин Тоффлер

Используя метафору волн, Тоффлер хочет подчеркнуть, что возникновение новой цивилизации — это не единовременное событие, а продолжительный процесс зарождения, экспансии и угасания. Причем несколько цивилизационных волн действуют в мире одновременно, но с разной силой и в разных направлениях.

Эти волны иногда называют технологическими потому, что в основе каждой из цивилизаций лежат свои особые технологии производства. У каждой цивилизации есть свой основной ресурс, который во многом определяет ее характер.

Но Тоффлер особо отмечает, что цивилизация — это не только технологии или экономика.

Это комплекс взаимосвязанных технологических, экономических, организационных, социальных и политических принципов и институтов, которые соединяются между собой в единый, точно пригнанный механизм (написал я как человек второй волны) или образуют единую экосистему (сказал бы, наверное, во мне человек третьей волны).

Каждой цивилизации присуще свое особое мировоззрение, своя мораль, свой уклад жизни. Причем мировоззрение, принципы и институты новой волны не вырастают эволюционно из тех же элементов более ранней волны, а формируются на основе своего уникального генома новой цивилизации.

Поэтому коллизии волн носят не эволюционный, а революционный характер, а приход новой волны сопряжен с войнами, революциями и другими потрясениями.

И надо всем этим бушующим морем самых неожиданных столкновений формируется главный конфликт современности — между наступающей третьей и откатывающейся второй волной. Когда мир сотрясается под напором сразу двух волн, ни одна из которых не является доминирующей, видение будущего ускользает, становится фрагментарным.

К противоборствам и конфликтам сторонников и противников каждой из волн добавляются внутренние конфликты каждой из них.

Понимание природы этих конфликтов, утверждает Тоффлер, дает нам возможность не только увидеть альтернативы будущего и определить, за что на самом деле выступают многочисленные политические и общественные силы, но и найти собственную роль в этом процессе, какой бы ничтожной ни казалась одна личность на фоне таких тектонических сдвигов.

Книга Тоффлера помогает научиться отличать силы и процессы уходящей второй волны от проявлений нарастающей третьей волны.

1. Вторая волна

В своей книге Тоффлер выделяет три волны цивилизации: сельскохозяйственную, индустриальную и третью, которую он иногда называет еще информационной.

Первая волна начала свое движение примерно 10 тысяч лет назад, когда собиратели и охотники научились возделывать землю и перешли от кочевого образа жизни к оседлому. Сегодня эта волна практически исчерпала свою силу, медленно, но неотвратимо обойдя весь мир. Только горстка первобытных племен осталась на стадии охоты и собирательства.

Главным ресурсом первой волны была земля, а большая часть ее продукта потреблялась теми, кто его непосредственно производил. Время в цивилизации первой волны ходило по кругу, повторяя циклы сельскохозяйственного производства.

Первая волна стала терять силу в промежутке между 1650–1750 годами, когда появился гребень второй волны, создавшей индустриальное общество, которое, в свою очередь, завоевало мир.

С 1950-х годов вторая волна после 200 лет экспансии тоже пошла на спад в промышленно развитых странах. Тоффлер берет за «точку перегиба» пятидесятые годы ХХ века потому, что именно тогда в США численность работников умственного труда и сферы услуг впервые превысила численность промышленных рабочих.

Примерно тогда же в странах индустриального мира начала свой разбег третья волна. И по мере того, как она набирает силу, сталкиваясь со второй волной, устаревшие принципы и институты второй волны начинают трещать по швам под ее напором.

Архитектура цивилизации

Примерно триста лет назад вторая волна начала свое победное шествие по планете.

Основа любой цивилизации — это энергия. Первая (сельскохозяйственная) волна черпала возобновляемую энергию из мускульной силы людей и животных. Вторая (индустриальная) волна стала опираться на уголь, нефть и газ — невозобновляемые природные ресурсы, добыча которых стала мощной скрытой субсидией индустриального общества.

Технологический прорыв индустриальной цивилизации заключался в том, что она создала машины, которые, в отличие от механизмов первой волны, не просто усиливали мускульную силу, а выполняли работу самостоятельно. Но главное, были созданы машины для производства машин. Массовое крупносерийное производство стало визитной карточкой индустриальной цивилизации. Массовая дистрибуция и массовая розница возникли на месте примитивного транспорта и снабжения.

Большая оседлая сельскохозяйственная семья, обремененная стариками и кучей детей, сменилась на семью-ячейку: папа-мама и пара детей, которая лучше отвечала требованиям индустриальной мобильности.

Заботу о детишках поручили фабрикам образования. Заботу о стариках — фабрике здравоохранения.

Массовая фабрика образования стала не только учить читать, писать и считать, но еще готовить к индустриальной работе, воспитывая пунктуальность, послушание и привычку к рутинному, монотонному труду.

Вместо частных компаний и партнерств была изобретена корпорация, которая получила способность пережить человека — основателя или хозяина — и стала юридически бессмертным созданием с соответствующим горизонтом планирования.

Информация, необходимая для работы в примитивном обществе и цивилизации первой волны, была несложной. Ее, как правило, можно было получить в устной и невербальной форме непосредственно на месте осуществления работ. Массовое производство потребовало четкой координации деятельности людей, находящихся в разных местах. Возникла потребность в массовых коммуникациях.

Почта, телеграф, телефон были предназначены для общения отдельных людей, но наряду с ними появились и средства массовой коммуникации: газеты, радио, телевидение. Своим устройством они напоминали фабрику: штамповали и вкладывали в головы миллионам людей идентичные сообщения.

Все эти институты в совокупности составляют техно-сферу, социо-сферу и инфо-сферу любого государства второй волны. Капиталистического или социалистического, абсолютно не важно. Независимо от культурных или этнических традиций.

Невидимый клин

Если в цивилизации первой волны большая часть продукции потреблялась теми, кто ее произвел, то индустриальная цивилизация полностью разделила каждого человека на две роли: производителя и потребителя.

Последствия этого разделения были фундаментальны. Для того чтобы снова свести производителя и потребителя, появился рынок. Цель производства сменилась с потребления на обмен. Выросший из разделения труда рынок стал саморегулируемой экспансионистской системой, которая, в свою очередь, углубила разделение труда, создав новые роли и втянув в товарообмен весь мир.

Последствие развития рынка — дегуманизацию человеческих отношений — Маркс ошибочно приписывал только капитализму. Не мудрено, ведь в его время социализма не существовало. Теперь мы знаем, что жажда денег, товаров, вещей является атрибутом индустриального общества, не важно, капиталистического или социалистического. Транзакции и контракты сменили дружбу, любовь, родственные и племенные узы как основу отношений между людьми.

Взламывая код

Каждая цивилизация имеет свой тайный код — набор правил и принципов, которые повторяются во всем, что бы она ни делала. Код индустриальной волны складывается из шести принципов: стандартизации, специализации, синхронизации, концентрации, максимизации и централизации.

Существование этих принципов неизбежно вытекает из разрыва между производителем и потребителем и экспансии рынка — порождений индустриальной цивилизации. В свою очередь, на базе этих принципов сформировались самые огромные, мощные и костные бюрократические структуры в истории Земли.

Операторы власти

Индустриальная цивилизация разбила множество процессов на бесконечное количество специализированных деталей и ролей. Поэтому потребовалась новая специализированная роль — интегратора-специалиста, который может собрать эти роли вместе и в нужном порядке.

Так взошла звезда менеджеров. Взаимозависимость процессов, разбитых на операции, дала самый сильный рычаг контроля не собственникам «средств производства», как утверждал Маркс, а тем людям, которые контролируют «средства интеграции».

Предприниматель, создавая бизнес, выступает в роли собственника и в роли интегратора одновременно. Но когда масштаб компании перерастает способности одного человека интегрировать все элементы процесса, появляются специалисты по интеграции.

Постепенно роль менеджеров вырастала, а собственников — снижалась. Этот процесс привел к формированию новой элиты управляющих, сконцентрировавших в своих руках контроль над интеграционным процессом.

Любая организация второй волны нуждается в интеграторах. Те, в свою очередь, сами выстраиваются в иерархии элит и субэлит. И, наконец, еще выше находится уровень суперэлит, держащих в руках размещение инвестиций.

Эта пирамидальная структура власти существует в любой стране индустриальной цивилизации и возрождается вновь после любых потрясений и революций.

Тайный проект

Когда революции второй волны свергли элиты первой волны, они должны были практически с ноля написать конституции и создать институты политической власти. В конструировании государства они применили тот же механистический подход, который возобладал и в экономике.

Структура, которую они создали, выглядела стройно:

1. Избиратели, имеющие голоса.
2. Партии для сбора голосов.
3. Кандидаты, которые, выигрывая голоса избирателей, автоматически превращаются в их представителей.
4. Законодательные собрания (парламенты, советы, конгрессы), в которых представители принимают законы путем голосования.
5. Исполнительная власть, которая подкармливает процесс законотворчества инициативами и исполняет принятые законы.

Эти фабрики законов повторяют себя на всех уровнях, от деревенского муниципалитета до объединений государств.

Выборы, независимо от того, кто на них побеждает, исполняют очень важный для элит ритуал. Они показывают, что процесс исполняется механистично, что значит (по законам второй волны) — рационально. Выборы также символизируют власть народа независимо от того, насколько они контролируются интеграционными элитами.

Почему элиты интеграторов всегда и везде контролируют власть? Все дело в фабричном принципе организации политической власти, присущем индустриальной цивилизации. А любая фабрика управляется только сверху.

Безумство наций

В эпоху первой волны большая часть человечества еще не знала национального государства. Территории племен, герцогства и королевства имели небольшие размеры с не очень четко обозначенными границами и нестандартными законами. Инвестиции в дорогостоящие технологии второй волны было невозможно окупить на этих лоскутках. Экономическая интеграция требовала наличия адекватных государственных образований.

Какими бы красивыми словами патриоты и философы ни называли нации, они являются плодом индустриальной цивилизации, в которой политическая интеграция вытекала из экономической интеграции. Подъем национализма в разных странах второй волны был не чем иным, как стремлением привести политическую интеграцию в соответствие с экономической.

Но жажда интеграции второй волны не уперлась в границы государств. Она потребовала интеграции глобального рынка, глобальной финансовой системы. Так появился империализм.

Имперский драйв

Мастер-план индустриальной цивилизации сегодня уже полностью реализован. Она организовала мир в национальные государства. В погоне за дешевыми ресурсами она интегрировала в свою финансовую систему оставшиеся в мире государства первой волны и примитивные племена. Сформировала мировой рынок. Но еще она произвела на свет и особый менталитет второй волны.

И этот индустриальный менталитет остается главным препятствием на пути созидания цивилизации третьей волны.

Индуст-реальность

В эпоху холодной войны противоборствующие идеологи тоталитарных режимов и либеральных демократий абсолютно упустили из виду важное обстоятельство — они разделяли одну общую суперидеологию.

У всех жителей индустриальных стран сформировались общие психологические установки, в основе которых лежала вера в превосходство индустриальной цивилизации над всеми остальными.

Три базовые идеи составили остов этой индустриальной суперидеологии:

1. Природа существует, чтобы человек ее эксплуатировал и покорял.
2. Человек является вершиной эволюции.
3. Человечество прогрессирует к лучшему будущему.

Эти убеждения, в свою очередь, базировались на ряде еще более фундаментальных представлений, сформированных цивилизацией второй волны:

1. Время течет по прямой, из прошлого в будущее. Оно состоит из равных частей.

В первой волне время ходило по кругу. Каждый круг делился на равное количество частей, но продолжительность отдельных частей менялась, например, в зависимости от времени года. Стандартизация и синхронизация индустриальной экономики изменили само представление о времени — выпрямили его и наложили на шкалу с четкими делениями.

2. Пространство безгранично, но четко разграничено. Любое расстояние должно быть точно измерено.

Пространство кочевых народов было безграничным и часто неизведанным. Перемещение по нему не требовало точных измерений.

С приходом цивилизации первой волны и оседлого образа жизни пространство для абсолютного большинства людей сузилось до границ ближайших окрестностей. Точное измерение расстояния имело значение только в пределах этих границ.

Специализация в индустриальную эпоху потребовала создания массы узкоспециализированных пространств с четкими границами, а синхронизация — точного измерения расстояний. Глобальный рынок и массовые коммуникации расширили границы пространства большинства людей до размеров планеты.

3. Окружающая реальность состоит из неделимых малых частей — атомов.

Существование атомов предположили еще в доиндустриальную эпоху, но атомарная структура мироздания оптимально отвечала принципам индустриальной цивилизации.

4. Линейная и измеримая причинно-следственная связь объясняет все явления общества и природы.

В индуст-реальности любому следствию всегда предшествует причина. Движение от причины к следствию происходит линейно во времени и в пространстве. Следовательно, чтобы понять любое явление, необходимо найти единственно правильную переменную.

Этот подход открыл путь к преодолению невежества, но он же создал человеку новую ментальную тюрьму — постулат о том, что всем, что нельзя измерить, следует пренебречь.

Всемирный потоп

Вторая волна накрыла всю Землю за какие-то жалкие — в исторической перспективе — 300 лет. Она проникла в каждый дом, в голову каждого человека. Невозможно найти одну единственную причину наступления промышленной революции. Не существует и однозначной оценки индустриальной цивилизации.

Независимо от того, принесла ли она за время своего существования больше счастья или горя, сегодня индустриальная цивилизация полностью исчерпала себя. Ее позитивная роль закончилась, а негативные стороны и противоречия обострились.

Для этого есть внешние причины:

1. Мы уперлись в тупик: пытаясь дальше покорять и истреблять природу, мы рискуем совсем ее разрушить.
2. Дешевой энергии из углеводородов пришел конец.
3. Скрытая субсидия в форме дешевого сырья из стран третьего мира также исчезла.

Все это дополняется внутренними кризисами всех систем жизнеобеспечения цивилизации второй волны: социальной защиты, образования, здравоохранения, международной финансовой системы и так далее.

Кризис охватил и ролевую систему индустриальной цивилизации. Он ярче всего проявляется в размывании ролей полов, но охватывает и социальные, и профессиональные роли.

Все эти кризисы: потеря ключевых внешних субсидий, кризис внутренних систем, слом ролевой модели — вместе порождают острейший кризис самой элементарной и уязвимой частицы общества — кризис личности. Вторая волна привела к эпидемии кризиса личности с такими симптомами, как потеря самоидентификации, одновременное желание и страх перемен, стремление стать не самим собой.

Преодолеть этот кризис мы сможем, только если поймем, что остаток нашей жизни будет определять не отжившая свое индустриальная цивилизация, а новая формирующаяся цивилизация третьей волны. Ее признаки уже можно распознать.

Кризис личности ведет к чувству потерянности. Найти себя снова мы сможем только в том случае, если примем будущее и включимся в его созидание.

2. Третья волна

Систематический анализ может ответить на многие вопросы, но, в конце концов, нам придется разобраться в парадоксах и противоречиях, которые ему не подвластны. Предвидение, воображение и смелый (хотя и предварительный) синтез поможет нам в этом деле.

Командные высоты

Повышение цен на нефть со стороны ОПЕК спровоцировало дискуссию о том, какими источниками энергии можно заместить нефть хотя бы частично. Выяснилось, что существует огромное количество возможностей, реализация которых блокировалась системой энергообеспечения второй волны — крайне централизованной и использующей небольшое количество технологий. Невозможно предсказать, какие из новых технологий, развитие которых породил нефтяной кризис, окажутся наиболее востребованными, но процесс их разработки пошел лавинообразно.

Рост цен на нефть и капиталовложений в ее добычу и инфраструктуру энергоснабжения, экологические проблемы и движение в защиту окружающей среды — все эти факторы делают изменение энергетической базы цивилизации неизбежным, хотя и нельзя точно сказать, когда это произойдет.

Новые технологии стали в огромных количествах возникать во второй половине двадцатого века на пересечении научных дисциплин, которых недавно просто не существовало. Появился сам термин «наукоемкие отрасли». Компьютерные технологии, электроника, генная инженерия, космические технологии, тонкая нефтехимия стали расти темпами, нереальными для технологий второй волны. «Если бы с продукцией автомобилестроения произошло то же, что происходит с ценой и быстродействием компьютеров, «Роллс-Ройс» стоил бы уже 2,5 доллара и проезжал бы 100 тысяч миль на одном галлоне бензина», — говорили аналитики из Кремниевой долины.

Космос и глубины мирового океана становятся новыми передовыми рубежами экспансии цивилизации с точки зрения развития ее ресурсной базы.

Если в индустриальную эпоху для решения о том, производить или нет новый продукт, было достаточно положительно ответить только на один из двух вопросов: «Мы сможем на нем заработать?» или «Он сделает нашу армию сильнее?», то теперь в дополнение к экономическим и стратегическим интересам все весомее становятся экологические и социальные ограничения.

Настоящими агентами перемен являются люди, которые выступают против ядерной энергии, ГМО и других технологических новинок, воздействие которых на окружающую среду и здоровье человека недостаточно изучено. Напротив, искренние сторонники инноваций, которые клеймят сомневающихся как ретроградов и мракобесов, сами являются настоящими мракобесами и адептами типично индустриального отношения к научно-техническому прогрессу, когда любая технология, сулившая выгоду или военное преимущество, заслуживала того, чтобы быть воплощенной, без оглядки на другие последствия ее применения.

Реальное противоборство третьей волны со второй идет по линии: либо мы будем управлять технологиями, либо они будут управлять нами. Причем «мы» здесь означает широкую общественность, а не узкую элиту из ученых, финансистов и политиков.

Новых технологий появляется так много, что человечество впервые может и должно научиться выбирать для внедрения только те инновации, которые имеют наиболее позитивный социальный и экологический эффект.

Демассификация средств информации

Вы никогда не задумывались, почему шпионы и разведчики во второй половине XX века стали героями столь многочисленных книг и фильмов и, как «Агент 007», культовыми персонажами? Шпионскими скандалами пестрят заголовки СМИ.

Неочевидное объяснение восхождения шпионов и шпионажа в фокус внимания заключается в том, что основной бизнес шпионов — это информация. Поэтому шпион становится живым символом революции, которая совершается сейчас в инфосфере.

Наш мозг хранит коллекцию образов, визуальных, аудио- и смысловых. Он хранит также связи между образами. Строит из них концепции. Эти образы не возникают ниоткуда, а приходят из внешнего мира.

В доиндустриальную эпоху человек получал эти образы по очень узкому каналу, в основном от близких людей. Через личное общение, которому свойственен спокойный ритм, многочисленные паузы и повторения. С наступлением второй волны количество каналов, из которых индивидуум получал представление об окружающем мире, увеличилось. К личному общению добавились газеты, журналы, радио и телевидение. По этим каналам (в основном в унисон) вещали церковь, правительство, семья и школа. СМИ стали не только мощным усилителем трансляции этого контента, но и производителем своего собственного, — встроенного, тем не менее, в общий хор. СМИ заняли ключевое место в стандартизации поведения, необходимой для индустриального производства.

Формируемые индустриальными СМИ образы были более податливыми к изменению, чем образы доиндустриальной эпохи. Но третья волна привела к многократному ускорению обновления библиотеки образов в нашем сознании. Это означает, что сами образы становятся все более короткоживущими.

Не могу удержаться от экстраполяции тезисов книги, написанной 30 лет назад, на сегодняшний день. Тоффлер приводил примеры из 1970-х годов, но как интересно сравнивать их с сегодняшними реалиями: снимки полароидом, ксерокопии, мгновенные ситкомы — писал он; инстаграм, вайн, снэпчат, селфи, твит — пишу я.

Но третья волна не только кардинально ускорила оборачиваемость образов, она затронула и более глубинную структуру информации.

Демассификация средств информации стала естественным следствием удешевления себестоимости создания информационных носителей. Во времена написания книги многократное удешевление печатного процесса мелких тиражей привело к тому, что каждый клуб по интересам, каждая конфессия, каждое сообщество и каждый муниципалитет смогли позволить себе издавать собственную газету или журнал. Число микро-СМИ увеличилось в США лавинообразно.

Здесь я хочу пояснить, что, по мнению Хайди Тоффлер, которая выступала соавтором Элвина, даже когда ее имя не было указано на обложке, блоги не являются СМИ потому, что не столько сообщают нам информацию, сколько выражают мнение автора.

В 1977 году впервые в истории телевидения в США аудитория телезрителей сократилась.

Спутниковое и кабельное телевидение, видеокассеты, видео на заказ нарезали аудиторию телеканалов на узкие сегменты. Господство телеканалов в навязывании всем, что и когда смотреть, навсегда осталось в прошлом.

Третья волна принесла с собой новую инфосферу. Наступила эра демассифицированных средств информации, которая окажет глубокое воздействие на то, как формируется наше представление об окружающем мире.

Культура блипов

Демассификация средств информации ведет к тому, что вместо работающих в унисон каналов, продвигающих единое представление о мире, мы стали получать информацию отрывками из гораздо большего количества часто противоречащих друг другу источников. Состоящий из коротких блипов информационный поток трудно поддается классификации. Отчасти это происходит потому, что блипы часто не укладываются в доминирующие концепции индустриального прошлого, но еще и потому, что их форма выглядит слишком нелогичной и фрагментарной.

По отношению к новой форме подачи информации легко отличить, к какой волне принадлежит человек. Раздражение нелогичностью и бессвязностью подачи информации — верный признак менталитета индустриального общества. Способность впитывать громадный объем разнородных блипов и самостоятельно находить концепции, на которые, как на нитки, нанизываются укладывающиеся в них информационные бусины, является неотъемлемым свойством человека третьей волны.

Демассификация цивилизации, одновременно и жертвой и усилителем которой являются СМИ, неизбежно приводит к грандиозному скачку в объемах информации, которой мы все обмениваемся между собой. Именно поэтому о цивилизации третьей волны можно говорить как об информационном обществе.

Умная среда

Древние считали, что с помощью маны можно вдохнуть жизнь в неживые предметы. Конструируя инфосферу, способную удовлетворить требования информационного общества к объемам и скоростям обмена информации, мы вдыхаем не только жизнь, но и интеллект в окружающую нас, прежде неживую, среду. Вместо мифической маны мы используем в первую очередь компьютер, а также компьютеры, соединенные в сеть и протянувшие повсюду вплоть до тостера и кофеварки щупальца датчиков.

Эти слова были написаны за 30 лет до появления термина «интернет вещей» и за 10 лет до появления интернета.

Повышаем производительность мозга

Чтобы справиться с информационным потоком, недостаточно изменений инфосферы, какими бы радикальными они ни были. Должны измениться способы, с помощью которых мы синтезируем информацию, наши представления о грамотности. Возможно, мы захотим даже изменить биохимию нашего мозга.

Интересная метаморфоза происходит с грамотностью. Если в индустриальной цивилизации даже самый умный и умелый, но не умеющий читать и писать человек не мог получить даже простую работу, которая требовала заполнения каких-то форм и таблиц, то в умной среде информационного общества требования к традиционной грамотности могут исчезнуть как условие получения квалифицированной работы.

В информационную эпоху компьютеры увеличат силу мозга человека так же, как машины увеличили силу его мышц в индустриальную эпоху.

Человеческое воображение, его интуиция и интеллект будут играть в ближайшие десятилетия по-прежнему определяющую роль, но компьютеры смогут углубить наше представление о причинно-следственных связях. Анализируя огромные массивы информации, они будут находить незаметные паттерны, позволяющие установить взаимосвязь между разными группами данных. Они изменят способ, которым мы анализируем проблемы и интегрируем информацию.

В 1980 году термин big data был никому не известен.

Компьютер полностью изменит социальную память человека. Первоначально социальная память хранилась в мозге человека. Она изменялась, пополнялась, корректировалась в течение жизни человека и затем умирала вместе с ним. За счет массового распространения грамотности письменность дала людям возможность переносить свою социальную память на бумагу. Индустриальная эпоха создала такие внешние носители социальной памяти — звуко- и видеозапись. Социальная память отделилась от мозга человека, но при этом стала пассивной. Для редактирования ее надо было снова загружать в мозг человека. Третья волна с помощью компьютера сделала внешнюю социальную память интерактивной.

Конец массового производства

Как по стратегическим, так и по экономическим причинам развитые страны не смогут полностью отказаться от промышленного производства. Такие варианты, как чисто сервисная или чисто информационная экономика, никогда не появятся.

Богатые нации будут продолжать производить ключевые товары, но для их производства будет требоваться все меньше людей. Одновременно сам характер промышленного производства изменится.

Если производство второй волны прочно ассоциируется с большими партиями миллионов абсолютно идентичных, стандартизированных товаров, то производство третьей волны — это маленькие партии частично или полностью кастомизированных товаров.

Продукция, выпущенная по мерке или на заказ в единичном экземпляре или очень ограниченной серией, символизирует возврат к принципам производства доиндустриальной эпохи, но на совсем другой технологической базе, на базе высоких технологий.

Используя конструирование на молекулярном уровне (это, наверное, теперь называется «нанотехнологии»), компьютерное проектирование и другие современные инструменты мы будем производить все более цельные вещи вместо тех, которые состояли из множества отдельных частей.

Вместо серийного производства мы выходим на уровень производства непрерывного цикла с полной автоматизированной кастомизацией каждого изделия. Число компонентов, на которые может быть разобрано это изделие, снижается, а роль потребителя в производственном процессе растет.

Смерть секретаря

По мере того как число производственных рабочих снижается, растет количество «белых воротничков» — офисных служащих. Этот процесс некоторые считают признаком наступления постиндустриального общества.

На самом деле нарастание числа клерков — это последний всплеск второй волны, а не признак наступления новой. Действительно, труд становится все более абстрактным, но, имея дело с бумажками, а не с предметами, большинство служащих заняты такой же фрагментированной, монотонной и нудной работой, как и рабочие на конвейере.

Как и на производстве, эта фабрика-офис выработала свою кастовую систему. Если на производстве работники делились на касты физического труда и умственного труда, то в офисе они делятся на работников высокого уровня абстракции и низкого уровня абстракции.

Технократическая элита высокого уровня абстракции — ученые, инженеры и менеджеры — расходуют свое время на совещания, переговоры, деловые ланчи, телефонные разговоры и другие формы обмена информацией. По некоторым исследованиям, информационные транзакции занимают около 80% рабочего времени таких людей.

Работники низкого уровня абстракции — это пролетарии умственного труда, занятые рутинной работой.

Революция в офисе продиктована столкновением нескольких тенденций. Во-первых, потребность в информации настолько возросла, что никакая армия клерков не сможет ее удовлетворить ни при каких условиях. Во-вторых, цена работы по перекладыванию бумаг непомерно возросла. В-третьих, производительность офисного труда практически не выросла, несмотря на появление новых технологий.

Одновременно производительность компьютеров растет, а их цена падает по экспоненте. Когда эта тенденция столкнется с тенденциями стагнирующей производительности и растущей себестоимости офисного труда, произойдет офисотрясение огромной силы.

Прямая экстраполяция этих трендов приводит нас к опустевшим офисам и миллионам людей, потерявшим работу. В реальности все будет намного сложнее, поскольку не только секретари не хотят лишиться работы. Начальники тоже не хотят остаться без секретарей.

Рынок труда офисных служащих будет испытывать серьезное давление, но смешно считать единственной причиной этого компьютер. Причина — третья волна.

Цифровой дом

Развитие компьютеров и средств связи создает предпосылки для перемещения рабочего места из офиса и фабрики в дом. Этот процесс будет долгим и, возможно, болезненным. Потребует изменения в системах управления и мотивации. Не все виды работы можно будет выполнять удаленно.

Но очень сильные тенденции действуют в пользу переноса рабочего места в цифровой дом. В первую очередь, растущие затраты времени и денег на физическое перемещение и повышающееся качество телекоммуникаций.

Социальные факторы также будут содействовать переносу работы на дом. Чем короче будет становиться рабочий день, тем относительно больше времени будет требоваться на поездку к рабочему месту. И тем труднее его будет оправдать.

Перенос существенной части работы на дом будет иметь глубинное воздействие на все сферы человеческой жизни.

Население жилых районов станет более стабильным потому, что люди будут реже переезжать в связи со сменой работы. Это будет означать более тесные связи между соседями и большую вовлеченность людей в решение долгосрочных вопросов коммунальной жизни.

Потребление энергии снизится, а потребность в децентрализации ее источников возрастет. Это приведет к росту спроса на малую альтернативную энергетику, например, на солнечные батареи. Это будет способствовать снижению нагрузки на экологию.

Новые отрасли экономики выиграют, старые — индустриальные — потеряют. Работники на дому будут все больше превращаться в индивидуальных предпринимателей, владеющих своими средствами производства.

Удаленная работа сделает более обезличенным общение с коллегами, но эмоционально насыщеннее и теснее станут отношения «лицом к лицу» с домашними и с соседями.

Семьи будущего

Кризис индустриального общества приводит к кризису семьи как его института. Классическая «ячейка общества» распадается повсеместно, и это воспринимается как острая проблема общества, которая требует решения.

Чтобы восстановить институт классической семьи индустриального общества, необходимо сделать следующее:

• Запретить компьютеры.
• Ликвидировать сервисный сектор экономики.
• Увеличить централизацию источников энергии.
• Запретить все СМИ, кроме центральных.
• Закрепить женщину за кухней.
• Снизить зарплаты молодым специалистам.
• Запретить контрацепцию и репродуктивную медицину.
• Снизить уровень жизни всего населения до уровня 1940-х годов.
• Противодействовать всем изменениям в обществе, политике и экономике, которые ведут к демассификации общества, толерантности, разнообразию, свободе слова и идей.

На самом деле, институт семьи не гибнет, а изменяется в соответствии с другими изменениями, которые несет третья волна.

Если определять классическую семью так: работающий муж, жена-домохозяйка и двое детей, — то просто оглянитесь вокруг. Сколько таких семей среди ваших друзей, ваших соседей? Уже в 1970-е годы в США классическая семья составляла всего 7% от общего числа семей.

Матери и отцы-одиночки, холостяки и незамужние женщины, бездетные пары — современная семья уже в корне отличается от традиционной и имеет много форм. Традиционную индустриальную семью не заменит какой-то один новый доминирующий вид. Это будет большое множество различных вариантов семьи.

Перемещение работы в дом приведет к тому, что многие супружеские пары будут проводить вместе больше времени.

Во времена индустриальной цивилизации семья перекладывала часть своих функций на другие институты: школы, больницы, дома для престарелых.

Перемещение места работы в цифровой дом может привести к тому, что семья перестанет отдавать, а начнет принимать на себя дополнительные функции.

Дети в этих семьях будут также расти по-другому. Цифровой дом создаст условия для более раннего вовлечения детей в работу и получения ими значимой социальной роли в более раннем возрасте.

Перемещение работы в дом может привести к появлению новых типов производственных организаций — расширенных семей или коммун.

Коммуны, появившиеся в 1960–70-х годах, довольно быстро распадались. Но они были замкнуты на себя, а появление у коммуны или сообщества внешней миссии может удерживать такую группу вместе намного дольше.

Более того, расширенная семья — коммуна в цифровом доме — не будет носить демонстративно протестного характера или бросать вызов общепринятому стилю жизни, как это было с коммунами хиппи. Ее существование будет органично вытекать из экономики и технологий третьей волны. И это сделает ее существование еще надежнее.

По мере демассификации формы семьи, меняются и роли различных членов семьи, что уже сейчас вызывает массу недопонимания и претензий. Квинтэссенцией этого процесса можно считать беспрецедентный иск 24-летнего жителя Боулдера, штат Колорадо, на 350 тысяч долларов к своим родителям за пренебрежение родительскими обязанностями.

Изменения в устройстве семьи сегодня привносят в нашу жизнь массу разочарований и проблем. Если мы хотим, чтобы они начали скорее работать на нас, а не против нас, необходимы фундаментальные изменения в различных сферах, от морали и налогов до трудового законодательства.

Кризис корпорации

Третья волна привносит новый уровень непредсказуемости и волатильности в деятельность корпораций. Причины и вектор изменений неясны. Это порождает растерянность и фрустрацию у многих корпоративных топ-менеджеров, которые только стараются казаться уверенными в себе и контролирующими ситуацию. Большинство руководителей корпораций продолжают бесконечную борьбу за прибыль, объемы производства и личную карьеру, все больше напоминая белок в колесе. Но самые умные представители менеджерского сословия, видя беспрецедентный рост непредсказуемости условий, нарастающую критику общества и политическое давление, начинают ставить под вопрос цели, структуру и ответственность — и даже сам смысл существования корпораций.

Ускорение изменений само по себе привносит новую степень риска в корпоративное управление. Количество принимаемых решений возрастает так, что времени на их обдумывание больше не остается.

Распад массового рынка на массу мини-рынков, для каждого из которых необходимо искать свое решение.

Социальная демассификация сотрясает рынок труда. Представители расовых, этнических и сексуальных меньшинств, которые раньше должны были ассимилироваться в однородную массу рабочих и служащих, теперь требуют групповой идентификации и настаивают, чтобы их право на труд не страдало от факта открытой принадлежности к меньшинству.

Силы, которые формировали массовое общество, заработали в противоположном направлении. Национализм в контексте высоких технологий превратился в регионализм. Средства коммуникации вместо создания массовой культуры занимаются ее демассификацией. Диверсифицируются источники энергии, и трансформируется процесс производства.

В дополнение ко всем этим факторам, которые воздействуют на корпорацию одновременно, прибавляется ширящаяся общественная критика самих целей ее существования. Эта атака на корпорации принципиально отличается от критики времен второй волны.

В индустриальную эпоху было принято рассматривать корпорацию исключительно как субъект экономической жизни. Поэтому атаке подвергались именно экономические аспекты ее деятельности.

Теперь критике подвергается само искусственное выделение экономического аспекта из общего контекста нашей жизни, который включает и социальное, политическое, моральное измерения.

Третья волна приносит с собой требование возникновения совершенно нового института — корпорации, которая не только зарабатывает прибыль и производит товары, но и вносит свой вклад в решение сложнейших экологических, политических, моральных, расовых, гендерных и социальных проблем. Этого требует общество. Этого хотят и наиболее прозорливые руководители корпораций.

Такое изменение роли корпораций не является предметом выбора. Это необходимость, продиктованная давлением пяти нарастающих сил — изменений в физической среде, в расстановке общественных сил, в роли информации, в политической организации и в морали.

Расшифровываем новый кодекс

Изменения в инфосфере, техносфере и социосфере цивилизации затрагивают жизнь каждого человека.

Новый кодекс поведения бросает прямой вызов всему, во что нас учили верить: важности пунктуальности и синхронности, стандартности и одинаковости.

Разрушается график работы «с девяти до шести». Гибкий график работы становится нормой. Это не что иное, как демассификация времени. Поскольку рабочие графики становятся все более гибкими и персонифицированными, появляется потребность в дополнительном планировании уже личного времени.

Компьютер добавляет новое измерение времени, предоставляя нам возможность асинхронных коммуникаций.

Все труднее становится сказать, когда требования пунктуальности имеют под собой весомое основание, а когда являются частью утратившего смысл и значение ритуала. Пунктуальность, как и мораль, становится ситуационной.

Уход от классического массового производства приводит к демассификации маркетинга, мерчандайзинга и потребления. Потребление, как и производство, из стандартизированного превращается в конфигурируемое.

Новая матрица

Третья волна разрушила основополагающий столп индустриальной организации — принцип единоначалия. Вместо него утвердился матричный принцип управления, при котором у сотрудника есть один административный начальник и второй — функциональный.

До сих пор очень плохо воспринимается тот факт, что национальные экономики начинают распадаться на региональные и субнациональные экономики. У каждого региона формируются свои уникальные потребности в области энергоснабжения, в квалификации рабочей силы, в уровне образования и культуры.

Неготовность признать эту новую реальность обрекает на провал все попытки правительств улучшить ситуацию в экономике. Их деятельность все больше напоминает попытку врача вылечить всех больных одним и тем же лекарством, независимо от болезни.

Маленькое в большом — это красиво

Третья волна заставляет нас экспериментировать с новым типом организации. Она состоит из небольших подразделений, которые можно соединять между собой разными способами, получая многочисленные конфигурации. Для такого типа организации как раз подходит матричная система управления. Хотя название для нее еще предстоит придумать.

Возвышение просьюмера

Слово «просьюмер» Тоффлер составил из начала слова «продюсер» (производитель) и окончания слова «консьюмер» (потребитель), поскольку эта новая роль преодолевает созданный третьей волной разрыв между ролями потребителя и производителя. По-русски это слово, наверное, должно звучать «протребитель», но я использую транскрипцию англоязычного оригинала.

В 1970-е годы в аптеках Западной Европы и США появились индивидуальные наборы тестов на беременность. К 1980-м годам миллионы женщин рутинно выполняли работу, которую раньше делали лаборант, медсестра и врач. Это классический пример просьюмеризма, который сегодня окружает нас повсюду.

Тоффлер еще приводит примеры банкомата и самообслуживания на автозаправке, которые были революцией 30 лет назад. А я начинаю понимать, что представляют собой не только онлайн-магазины и системы Банк-Клиент, но и Google, Facebook, WhatsApp, Instagram. Все они предоставляют нам — просьюмерам — возможность выполнить важную часть работы — сформировать поисковый запрос, разместить пост, отправить сообщение, сделать и выложить в интернет селфи, наконец.

Мне кажется, что примеры Тоффлера позволяют нам сегодня правильнее понять скрытые драйверы самых успешных бизнес-моделей современности.

Экономика индустриальной цивилизации делилась на два сектора — скрытый и видимый. В скрытом секторе, назовем его сектор А, работа производилась бесплатно и преимущественно для собственного потребления. К сектору А относилась, например, вся работа домохозяйки — все бесчисленные обеды, стирки и уборки. Сектор Б представлял собой рынок, охваченный товарно-денежными отношениями.

Принимая на себя часть функций, которые раньше выполняли медицинские работники, банковские клерки и автозаправщики, люди переходят из категории пассивных потребителей в категорию активных просьюмеров и переносят часть работы из сектора Б в сектор А. Движения взаимопомощи, миллионы людей, собирающие своими руками все от домов до компьютеров — все они пополняют растущую армию просьюмеров.

Чтобы заглянуть в будущее этого тренда, надо внимательнее присмотреться к тому, что происходит не только в сфере обслуживания, но и в производстве. Демассификация производства создает уникальные новые возможности для вовлечения потребителя в производственный процесс.

Уже во времена написания книги существовали производители, которые были готовы давать скидки или даже приплачивать потребителям, которые готовы были участвовать в проектировании и дизайне нужных им изделий. Появилось определение двух типов производства «изнутри – вовне» и «извне – внутрь».

Под рынком часто подразумевают чисто капиталистическое явление, основанное на товарно-денежных отношениях. На самом деле, рынок — это просто сеть по обмену товарами и услугами. Потребность в такой всеобъемлющей сети возникла вместе с разрывом ролей потребителя и производителя, который породила индустриальная цивилизация.

Сближение этих ролей в роли просьюмера влечет за собой существенную трансформацию рыночной модели. Рынок не исчезнет, но по мере переноса существенной части транзакций из сектора Б в сектор А экономисты не смогут более игнорировать нерыночный сектор экономики.

Экономика третьей волны

Выход на авансцену просьюмера изменит характер нашего экономического мышления, потому что никакой экономический анализ не будет возможен без учета сектора А.

Изменится и характер социального конфликта. Противостояние между менеджерами и рабочими сохранится, но утратит былое значение. Мы станем свидетелями иных классовых битв, где работники сектора Б будут бороться за сохранение своей роли и своих доходов под напором просьюмеризма.

Я пишу эти строки и ловлю себя на мысли о борьбе, которую ведут сейчас регулярные таксисты и власти в Европе и в США против сервиса частных извозчиков Uber. А также об отказе Tesla от дилерской модели продаж.

Еще одно важнейшее событие прошло незамеченным для большинства мыслителей и экономистов второй волны. Гигантский проект по созданию глобального рынка, которым человечество было занято 10 000 лет, закончен. Мировой рынок построен. Ему больше некуда расширяться. Система дистрибуции также достигла предела развития.

Рынок сделал всех и вся взаимозависимыми. Он распространил убеждение, что экономические интересы играют ключевую роль в жизни человека. Он научил нас смотреть на жизнь как на последовательность контрактов и транзакций. Таким образом, экспансия рынка сформировала ценности индустриальной цивилизации.

Создание глобального рынка было самым грандиозным проектом человечества. Теперь, когда этот проект почти завершен, направлявшаяся на него энергия должна высвободиться для других целей.

Психологический водоворот

Никогда прежде такое количество людей, включая людей умных и хорошо образованных, не чувствовало себя беспомощно тонущими в водовороте противоречивых и непонятных идей. Мозг отказывается понимать происходящее.

Большая часть этой путаницы проистекает из культурной войны, которую цивилизация третьей волны ведет с защитниками индустриального мира.

Лучшей иллюстрацией этому служит изменение в нашем представлении о природе. Вместе с ростом потенциального ущерба, который мы можем нанести природе, растет и понимание хрупкости и уязвимости природы.

Исследования в области генетики ставят под сомнение дарвиновский тезис о естественном отборе как об основной движущей силе эволюции.

Представление о прогрессе как об однозначно положительном процессе также уступает место мыслям в русле Хаксли и Оруэлла.

Теория относительности Эйнштейна и современные открытия ученых разрушают наше представление о времени, постоянно движущемся по прямой из прошлого в настоящее.

В то время как цивилизация второй волны подчеркивала необходимость изучения разных вещей по отдельности, цивилизация третьей волны обращает внимание на их взаимосвязи, контекст и целостность.

Механистическое понимание причинно-следственных связей, метафорично выраженное в ньютоновском столе с бильярдными шарами, оказывается задвинуто далеко на задворки космической песочницы человечества третьей волны как сугубо частный случай, применимый в весьма ограниченных пределах.

Бельгийский нобелевский лауреат Илья Пригожин предложил нам удивительный синтез хаоса и порядка со случайностью и необходимостью и объяснил, как они влияют на причинно-следственные связи.

Он ввел в обиход понятие отрицательной и позитивной обратной связи как основу системного мышления.

Механистический подход второй волны утверждал, что любое событие в принципе можно предсказать. Системное мышление третьей волны, основанное на анализе бесконечного числа сочетаний петель позитивной и отрицательной обратной связи, проводит грань между явлениями, которые предсказать можно, и другими явлениями, которые предсказать нельзя.

Невольно вспоминаются черные лебеди Нассима Талеба, не правда ли?

Раскол нации

Нация — это ключевой политический субъект индустриальной эпохи. Теперь она испытывает нарастающее давление как сверху, со стороны наднациональных институтов, так и снизу, со стороны сепаратистских движений.

«Нам трудно представить себе распад такой державы, как СССР, но в 1977 году советские власти посадили в тюрьму армянских националистов за взрыв в московском метро… Тысячи людей, вышедшие на демонстрацию в Тбилиси, вынудили власти признать грузинский язык официальным языком республики. В то время, когда грузины маршировали в Тбилиси против русских, в столице Абхазии Сухуми абхазы требовали отделения от Грузии», — эти слова Тоффлера я цитирую по потрепанной бумажной книге 1980 года издания. Тогда распад СССР никто не мог себе представить ни в США, ни в СССР, что бы сейчас ни пытались утверждать задним числом.

Третья волна дробит нации на огромное количество разнообразных этнических, конфессиональных, расовых и прочих групп.

Правительства не так гибки, как корпорации, и продолжают попытки навязать всем унифицированную политику. Это может довести ситуацию до точки кипения, и тогда взрыв будет неизбежен.

Третья волна приносит на международную арену новые проблемы, новую структуру коммуникаций, новых участников процесса. Все это резко сокращает возможности национальных государств.

Экономические проблемы, экологические проблемы и новые средства коммуникации совместно ослабляют международное значение национального государства. И именно в этот момент на международной арене появляются новые сильные игроки.

Глобальная корпорация

Транснациональные корпорации имеют свои собственные интересы, которые могут вступать в противоречие с интересами их стран происхождения. Многие из них не только превосходят государства среднего размера по экономической мощи, но и приобретают квазигосударственные черты: заводят своих дипломатов и разведчиков.

Транснациональная сеть

Не только корпорации, но и объединения граждан выходят за рамки национальных границ. Вокруг всего мира образуется плотная сеть транснациональных связей.

Глобальное сознание

Набирающий обороты глобализм не представляет интересы какой-то отдельной группы. Как национализм присвоил себе право говорить от имени всей нации, глобализм претендует на право говорить от имени всего человечества.

Упрощенная экстраполяция этих тенденций порождает мифы о всевластии корпораций или глобальном правительстве. Реальность будет другой.

Скорей всего, структура международного управления будет напоминать матрицу, которую используют наиболее продвинутые корпорации. Мы движемся к миру, который будет организован более похожим на нейроны в мозге человека, чем на департаменты бюрократической системы.

Ганди со спутниками

Индустриальная цивилизация оставляет мир в состоянии раскола между богатыми и бедными. Решение этой проблемы вторая волна видела в том, чтобы помочь бедным странам догнать богатые, построив у себя промышленно развитую экономику.

Сделать это удалось в странах, которые можно пересчитать на пальцах одной руки.

Стоит ли вообще пытаться воспроизвести модель индустриализации сейчас, когда сама индустриальная цивилизация близится к закату?

Этот вопрос стали задавать экологи, справедливо указывая, что, если модель индустриализации вдруг каким-то чудесным образом сработает во всех развивающихся странах, мир превратится в одну гигантскую фабрику, выбросы которой отравят всю планету целиком и бесповоротно.

Нефтяной кризис и богатство, в одночасье свалившееся на экспортеров нефти, подорвали главный тезис теории индустриализации: сначала ты развиваешься, а потом богатеешь.

Провалы индустриализации породили другое решение, означающее, по сути, создание экономики первой волны. Оно предполагало развитие в бедных странах трудоемких производств, не требующих больших капитальных затрат и высокой квалификации рабочих.

Эта формула применялась довольно широко, пока не стало ясно, что это — верный путь к стагнации.

Разбирая особенности цивилизации третьей волны, постоянно наталкиваешься на ее сходство с цивилизацией первой волны. Хотя и на принципиально ином технологическом уровне эти цивилизации являются подобными.

Это подобие приводит нас к вопросу: а не могут ли страны первой волны перенять некоторые характеристики третьей волны без болезненной ломки своей культуры и уклада жизни, которой требовала индустриализация?

Интеграция самых передовых технологий третьей волны в уклад жизни патриархального аграрного общества может привести к возникновению общества абсолютно нового типа.

Третья волна поднимает нетехнологические и неэкономические вопросы на первое место повестки дня. В образовании встает вопрос об определении, что теперь является грамотностью. Какая грамотность нам сегодня нужна? Этот вопрос стоит одинаково остро и в самых бедных, и в самых передовых странах.

Третья волна начинает новый цивилизационный забег по совершенно другим правилам. Все страны, бедные и богатые, стоят сегодня на одной стартовой черте.

Слияние всех рек

Третья волна не является только технологической революцией. Она привносит революционные изменения во все сферы жизни, все измерения цивилизации.

Сегодня впервые мы можем увидеть черты новой цивилизации и постараться понять их взаимозависимость.

Новая цивилизация не сформируется безусловно и безболезненно.

Переходный период будет характеризоваться постоянными потрясениями: техногенными катастрофами, политическими переворотами, войнами и угрозами войн. В атмосфере дезинтеграции институтов и ценностей авторитарные демагоги и движения будут рваться к власти. И, возможно, где-то захватят ее.

Но все-таки мы делаем ставку на выживание, а не на уничтожение. Поэтому нам важно знать основной приводной ремень перемен. К какому обществу мы придем, если нам удастся преодолеть угрозы в ближайшей перспективе?

Главные черты будущего

Новая цивилизация будет иметь намного более диверсифицированную энергетическую базу, в которой будут преобладать экологически чистые возобновляемые источники.

Технологическая база третьей волны также будет широко диверсифицирована: от биологии, генетики, электроники, материаловедения до освоения космоса и глубин океана.

Главным сырьем новой экономики станут информация и воображение. С помощью информации и воображения будет найдена замена большинству невозобновляемых ресурсов современной цивилизации.

В связи с беспрецедентным ростом значения информации человечество реструктурирует образование, перестроит научно-исследовательские работы и, главное, реорганизует систему коммуникаций.

Сдвиг в сторону базирующегося на информации и электронике общества приведет к снижению энергопотребности цивилизации.

В цивилизации третьей волны фабрика перестанет служить организационным прототипом для всех других общественных институтов. Ее целью перестанет быть массовое производство.

Новые принципы организации производства и административной работы потребуют новых трудовых ресурсов, наделенных сообразительностью и изобретательностью, а не способностью выполнять рутинные действия.

Система воспитания и образования должна будет измениться, чтобы перестать «штамповать» людей для выполнения постоянно повторяющихся действий.

Большая часть работы вообще переместится из фабрики и офиса на дом.

Но ни дом, ни один другой институт не займет место, которое в прежних цивилизациях занимали сначала собор, а потом фабрика. Организация общества будет напоминать скорее сеть, чем иерархию институтов, как это было прежде.

Корпорации будущего превратятся в многоцелевые, многофункциональные организации, задачи которых выйдут далеко за пределы максимизации прибыли или объема производства.

Принципы начисления зарплат и бонусов руководителей постепенно изменятся, чтобы отразить эту новую многофункциональность.

Общество и корпорации (как его часть) перейдут с единого синхронизированного ритма гигантского конвейера на гибкие индивидуальные графики и расписания.

Бюрократическая иерархия в бизнесе будет заменена на многочисленные новые неиерархические организационные формы. Там, где иерархия сохранится, она станет более плоской и будет носить временный характер.

Распространение автоматизации на труд «белых воротничков» приводит к росту безработицы в период экономических спадов потому, что сфера услуг перестает поглощать переизбыток рабочей силы на производстве.

Это явление помогает объяснить тенденцию к слиянию потребителя и производителя в просьюмера. Оно приведет к возрождению огромного сектора экономики, направленного на потребление произведенных товаров и услуг самим производителем, а не на обмен.

Множество новых религий, движений, научных теорий, философских течений, форм искусства появится в количествах, которые не были возможны (да и не были нужны) в индустриальную эпоху.

Возникающая мультикультура породит хаос, который продлится до тех пор, пока не будут созданы новые механизмы группового разрешения конфликтов.

Растущая дифференциация общества приведет к ослаблению роли национальных государств и росту роли регионов и даже отдельных городов.

Интересы культурного, экологического, религиозного и экономического сотрудничества отдельных регионов будут играть в процессе налаживания межрегиональных связей более значительную роль, чем географическая близость.

Развивающиеся страны откажутся от попыток скопировать пример промышленно развитых стран и выработают свои, радикально новые стратегии развития, основанные на их культурных и религиозных традициях.

Новая психо-сфера

Новая цивилизация формируется. Какое место нам уготовано в ней? Если оглянуться вокруг, можно увидеть множество признаков психологического упадка.

Миллионы людей отчаянно ищут новую идентичность или какую-то магическую терапию, которая способна реинтегрировать их личность. Процветают службы социальной помощи, психоаналитики и культы.

Для того чтобы понять осмысленную эмоциональную жизнь и разумную психосферу новой цивилизации, мы должны рассмотреть три базовые потребности личности. Потребности в сообществе, в структуре и в смысле.

Сообщество побеждает одиночество, давая людям ощущение принадлежности. Сообщество требует эмоционально привлекательных связей между его членами, а также чувства лояльности между людьми и их организацией.

Сегодня распад отношений между людьми совпадает с обрушением доверия к институтам. Что третья волна может предложить взамен разрушающихся связей?

Как уже говорилось выше, семья может вернуть себе ряд функций, которые она в период индустриализации отдала обществу, и даже стать крепче, чем в индустриальную эпоху.

Образование, если приложить к нему немного воображения, также может воспитывать коллективизм и ответственность каждого члена группы.

Распад гигантских корпораций на небольшие саморегулируемые ячейки может не только поднять на новый уровень производительность, но и способствовать созданию новых сообществ.

Одиночество не является грехом в обществе, все институты которого рухнули или распадаются. Должны возникнуть сервисы, способствующие его преодолению. По аналогии со службами знакомств в целях нахождения сексуального партнера или спутника жизни, должны появиться сервисы, которые позволят встретить просто приятеля или друга.

Будут возникать телесообщества, в которых люди будут общаться между собой с помощью электронных средств коммуникации. При всех своих недостатках они могут стать лучшим средством от одиночества, чем телевизор, который обеспечивает только одностороннюю коммуникацию.

Как создатель онлайн-сообщества E-xecutive могу только подтвердить, что это предсказание Тоффлера не только сбылось, но и дало некоторым людям возможность неплохо заработать.

Помимо сообщества мы нуждаемся в структуре и предназначении.

Структуру нашей жизни создают требования родителей, устав церкви или политической партии.

В современную переломную эпоху структуру жизни молодых наркоманов создает героин. Необходимость раздобыть денег, приобрести дозу, ввести наркотик. Затем получение кайфа. Эта простейшая структура жизни многим молодым кажется лучше, чем отсутствие структуры вообще.

Человеку недостаточно иметь свою маленькую личную цель. Он должен понимать, как его персональная миссия вписывается в более широкий контекст, в более общую организацию мира.

Личность будущего

Психоаналитик Эрих Фромм определял социальный характер как «ту часть структуры характера, которая является общей для всех членов группы». Социальный характер создает модель поведения, которой люди сами хотят следовать. Следование этим моделям также получает общественное одобрение.

Черты характера формируются на стыке внутренних устремлений человека и давления общества на него.

Начнем с того, что третья волна создаст общество, в гораздо меньшей степени сфокусированное на ребенке, чем наше нынешнее. Этому способствуют старение населения и сосредоточенность женщин на карьере.

Эта тенденция обещает более короткие, но более насыщенные и продуктивные детство и юность. На рабочем месте требования к молодежи будут меняться в сторону меньшей зависимости от сверстников, меньшей ориентации на потребление, менее гедонистического стиля жизни.

Работники, которые ищут смысл, ставят под сомнение авторитет, хотят сами принимать решения, стремятся к социально ответственной деятельности, во времена второй волны могли считаться смутьянами. Экономика третьей волны не сможет функционировать без таких людей.

Вместо того чтобы ранжировать людей по тому, чем они владеют, как это диктует этика рыночной экономики, этика просьюмеризма будет ценить людей за то, что они умеют.

Революция в средствах коммуникации с неизбежностью ведет к революции в психике.

В индустриальную эпоху люди должны были регулярно сравнивать свою индивидуальность с небольшим числом ролевых моделей, чтобы оценить, насколько их жизнь соответствует идеалу.

Демассификация средств коммуникации ставит нас в абсолютно новое положение. Вместо выбора из ограниченного числа готовых шаблонов каждый человек встал перед необходимостью сконфигурировать свою собственную уникальную личность.

Это намного более сложная задача. Она объясняет, почему миллионы людей переживают сегодня кризис самоидентификации.

Политический мавзолей

Цивилизацией третьей волны невозможно управлять с помощью политического аппарата второй волны.

Сегодня мы видим, что политическая власть многих стран не может принять самые важные принципиальные решения (или делает это очень плохо), потому что она полностью поглощена принятием бесконечной череды рутинных малозначимых решений.

Сегодня элиты больше не могут предсказать последствия своих собственных действий. Отсюда вытекает их стремление все более плотно контролировать все процессы в обществе, что, в свою очередь, бьет по элитам рикошетом.

Это не означает, что власть, теряемая элитами, переходит в руки остального общества. Сегодня власть рэндомизируется. Это означает, что в любой момент времени становится невозможно понять, кто и за что отвечает.

Комплекс Мессии

Комплекс мессии — это иллюзия, что мы можем спастись, если поменяем человека на самом верху. Видя неспособность политиков справиться с нарастающим комом проблем, миллионы людей приходят к единственному простому и понятному объяснению — нам не хватает лидерства. Люди хотят, чтобы на политическом горизонте появился мессия, который все снова расставит по своим местам.

По мере того как мир становится все более непредсказуемым, растет стремление людей к порядку, структуре и предсказуемости. Люди верят, что кто-то может их им дать.

Эта нарастающая тяга к лидерству базируется на трех ложных установках. Мифе об эффективности авторитарного управления. Вере в то, что стиль управления, который работал в прошлом, будет также работать в настоящем и будущем. Убежденности в том, что причина проблем кроется в персоналиях, когда на самом деле мы имеем дело с агонией всей современной системы государственного управления.

Всемирная сеть

Даже самый лучший лидер может оказаться беспомощным, если опирается на прогнившие институты власти.

Возьмем для примера политическую власть главы государства. Сегодня существует огромное количество экономических, экологических, политических вопросов, решение которых находится за пределами полномочий руководителя одной отдельно взятой страны.

Проблемы каждой страны вплетены в плотную сеть, оплетающую сегодня весь мир.

По мере нашего движения от кризиса к кризису новые гитлеры и сталины будут выползать из темных углов, убеждая нас, что вместе с устаревшими властными структурами мы должны распрощаться со своей свободой. Те из нас, кто хочет сохранить свободу, должны понять, что для этого недостаточно защитить существующие институты. Как отцы-основатели США сделали два века назад, мы должны изобрести новые институты.

Демократия XXI века

Первым еретическим принципом правительства третьей волны является принцип власти меньшинства. Уже сегодня в обществе очень сложно выделить большинство, имеющее единое мнение по одному вопросу. Напротив, общество все больше распадается на малые группы, готовые отстаивать свои интересы.

Идеологи второй волны походя оценивают демассификацию общества как негативное явление. И отвергают его в корне. Используют термин «балканизация». Упрекают меньшинства в «эгоизме». Этот подход имеет очень серьезные последствия.

«Это означает, что, когда русские, например, пытаются подавить новое многообразие общества и задушить политический плюрализм, который вырастает на почве этого многообразия, то они (выражаясь их же языком) “сковывают средства производства» — замедляют экономическую и технологическую трансформацию общества».

Для того чтобы создать демократию третьей волны, мы должны отказаться от пугающего, хотя и неправильного предположения, что рост многообразия в обществе автоматически ведет к росту напряженности и конфликтов. На самом деле, все может быть с точностью до наоборот. Конфликт в определенных пределах не только не вредит обществу, а способствует его развитию.

Если сто мужчин хотят заполучить одно бронзовое кольцо, то схватка между ними весьма возможна. Если каждый из них преследует свою индивидуальную цель, то это создает лучшие предпосылки для сотрудничества и обмена между ними. Возникает синергия и симбиоз.

При наличии адекватных институтов многообразие может стать основой стабильного общества. Но, чтобы достичь этого, необходимо основательно реформировать политическую систему.

Второй строительный элемент новой политической системы — полупрямая демократия.

Вопрос не стоит о выборе между прямой и представительской демократией. Поскольку обе системы имеют свои плюсы, интеграция прямого участия граждан и их представителей кажется наиболее вероятной.

Третьим принципом политики завтрашнего дня станет распределение решений.

Вопрос не стоит о децентрализации принятия решений как самоцели. Необходимо правильное размещение решений на тот уровень, где они могут быть приняты оптимальным путем. Изменение информационных потоков позволяет перенести многие решения на низовой уровень. В то же время, необходимы новые наднациональные институты для более эффективного решения проблем, выходящих за рамки компетенции национальных властей.

Любое общество для своего функционирования нуждается в определенном количестве и качестве политических решений. Наступают периоды, когда скорость и количество изменений создают нагрузку принятия решений, непомерную для существующей элиты. Это создает предпосылки для расширения элиты за счет принятия в нее новых групп населения.

Иногда перегрузка решениями возрастает настолько, что она приводит к революционной смене элит и субэлит.

Главным противоречием современности будет противоборство между защитниками отжившей свое индустриальной цивилизации и сторонниками идущего ей на смену информационного общества. Линии окопов этой войны пройдут не по традиционным линиям классовых, расовых или национальных противоборств. Отличить сторонников прошлого от борцов за будущее мы сможем по их отношению к фундаментальным переменам, которые описаны в этой книге.

Вместо заключения

Третья волна не является ни утопией, ни антиутопией. Она предлагает позитивную и революционную альтернативу будущего, которая, тем не менее, лежит в пределах реалистично достижимого. Это и есть практопия.

Почему это происходит? На этот вопрос нет ответа. Тысячи разных взаимосвязанных потоков просто начали течь. Мы видим их взаимосвязи и грандиозные петли обратной связи, которые усиливают их бег. Но одной единственной причины, одной единственной переменной, которая дала старт этому процессу, просто не существует.

Две тенденции: диверсификация общества и ускорение исторического процесса — оказывают мощнейшее давление на людей и на институты, привыкшие иметь дело с невысоким уровнем разнообразия и медленным ходом перемен.

Это столкновение порождает шок будущего. Единственный способ преодолеть его — это научиться действовать в новых условиях. Для этого и людям, и институтам предстоит изменить себя.

Некоторым поколениям выпала роль хранителей цивилизации. Участь других — строить цивилизацию. Наш удел — созидать. И начинать строительство новой политической системы надо прямо сейчас, пока дезинтеграция старой системы не выпустила на улицы силы тирании, сделав неизбежным насильственный путь к победе демократии XXI века.

«Как отцам-основателям США, нам выпала судьба созидать», — писал Тоффлер в 1980 году…

Что такое цивилизация

В «Издательстве ЕУ СПб» вышла работа Михаила Велижева, посвященная цивилизации — понятию, возникшему сравнительно недавно и по-прежнему играющему большую роль в науке и политике. «Горький» публикует фрагмент этой книги.

Михаил Велижев. Цивилизация, или Война миров. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019

1. О чем эта книга?

Сегодня цивилизация превратилась в политическую ценность поистине вселенского масштаба. Цивилизацию отстаивают и защищают самые влиятельные мировые лидеры. Дональд Трамп, рассуждая об угрозе, исходящей от радикального ислама, не колеблясь утверждает: «Мы уничтожим ИГ [организация, запрещенная в РФ], и мы защитим цивилизацию. У нас нет другого выбора» (совместная конференция с королем Иордании Абдаллой II, 5 апреля 2017 года). Не менее решителен и Владимир Путин, размышляющий о мрачных перспективах третьей мировой войны: «Понимание того, что третья мировая война может оказаться концом сегодняшней цивилизации, должно сдерживать нас от крайних и чрезвычайно опасных для современной цивилизации действий на международной арене» (прямая линия с Владимиром Путиным, 7 июня 2018 года).

Цивилизации постоянно кто-то угрожает, ее надо оберегать, поскольку ее утрата приведет к непоправимым последствиям для жителей всего земного шара. Трамп и Путин прибегают к хорошо известной речевой стратегии. Сама идея защиты цивилизации в XX веке служила общим местом геополитической риторики: впервые ее использовали политики стран Антанты во время Первой мировой войны, в то время как их противники немцы воевали во имя собственной культуры. Нет причин сомневаться, что понятие «цивилизация» давно является одним из ключевых элементов языка современного международного права.

Цивилизация настолько значима, что порой кажется, будто мы пользуемся этой категорией с незапамятных времен. Между тем это не так. Люди изобретали новые понятия, когда нуждались в более эффективном инструменте познания — себя, общества и окружающего мира. За каждым из ключевых терминов человеческого мышления кроется сильная концепция, в определенный исторический момент позволявшая истолковать происходившие с человеком события более четко, ясно и наглядно. Сейчас большинство политических терминов столь прочно вошло в оборот, что мы не задумываемся об их происхождении и истории, не отдаем себе отчета в том, какие проблемы человек пытался решить с помощью того или иного понятия.

На самом деле, имя существительное «цивилизация» в европейских языках появилось и утвердилось достаточно поздно — во второй половине XVIII века. В этом смысле автор книги избавлен от утомительной необходимости «объять необъятное» — исчислить все значения термина от Античности и до сегодняшнего дня. Впрочем, мы не намерены писать историю понятия «цивилизация» ради самой истории. Это вполне благородная задача, однако в целом она уже была успешно решена в прошлом. Об истории «цивилизации» писали великие ученые: историки Люсьен Февр и Фернан Бродель, социологи Эмиль Дюркгейм, Марсель Мосс, Норберт Элиас, «отец» психоанализа Зигмунд Фрейд, лингвист Эмиль Бенвенист, литературовед Жан Старобинский. Работы исследователей полны интересных наблюдений, но непохожи друг на друга. Очевидно, люди прошлого, употребляя слово «цивилизация», акцентировали разные его смыслы.

Из сказанного следуют два предварительных вывода.

Первый: «цивилизация» — важная часть нашего мировоззрения, нашей повседневности, способ оценивать окружающую действительность.

Второй: не всегда понятно, что именно означает термин «цивилизация». Действительно, он несколько износился от слишком частого употребления, его значения многообразны и размыты.

Задача этой книги — заново собрать концептуальный пазл под названием «цивилизация», внести ясность в вопрос о том, как мы употребляем это понятие и как его использовали до нас, систематизировать языковой опыт прошлого и настоящего в историческом контексте.

Моя цель — показать, какие действия можно (было) совершать с помощью слова «цивилизация», какие цели способен преследовать человек, апеллирующий к этому термину.

Я хотел бы показать современному читателю смысловые поля, внутри которых жила и живет «цивилизация», в пределе — сделать общее словесное употребление осмысленным, побудить задуматься над тем, что кажется очевидным, рутинным и автоматическим. И история здесь способна оказать нам неоценимую услугу. В данном случае наука не выступает в роли учительницы жизни, едва ли возможно буквально следовать примерам из прошлого. Механизм работает иначе. Размышляя над ситуациями, в которых люди использовали термин «цивилизация», осведомленный и интеллектуально ответственный читатель может почувствовать дистанцию между своим и чужим представлением о мире. Это позволит ему четко локализовать собственное место в традиции и, как следствие, в окружающей его действительности. В конечном счете, история понятий — это наука о том, как мы познаём реальность с помощью слов и почему мы выбираем одни слова и пренебрегаем другими.

2. Что такое цивилизация?

Итак, в каких областях мы сталкиваемся со словом «цивилизация»?

Во-первых, в науках: истории, антропологии, этнографии, экономике. Кроме того, мы часто используем термин «цивилизация», когда с помощью этого понятия оцениваем уровень развития современных технологий. «Цивилизация» в современной научной речи часто употребляется анахронически. Например, мы уверенно оперируем словосочетаниями «греческая цивилизация», «римская цивилизация» или «цивилизация ацтеков», хотя понимаем, что древние греки или ацтеки не мыслили в этих категориях. Однако словоупотребление столь удачно, что в ученых построениях мы, как правило, пренебрегаем контрастом с языком источника.

Во-вторых, в популярной псевдонауке. «Цивилизация» — это нечто большое, цельное, замкнутое в себе, но решительно нам неведомое — например, «внеземные цивилизации». О них мы ровным счетом ничего не знаем, однако уверенно утверждаем, что им присущ «цивилизационный» характер. «Цивилизация» универсальна — прошлое, настоящее и будущее удобно описывать с помощью всеобъемлющего термина.

В-третьих, в компьютерных играх — в известной серии под названием «Цивилизация», где игрок может выстроить свой собственный мир, развивать и расширять его, проживать в нем исторические эпохи. В воображаемой реальности наши современники воюют, разрушают, договариваются, созидают и порой решают судьбы всего (виртуального) человечества.

В-четвертых, слово «цивилизация» — органичный элемент нашей повседневной речи. Сталкиваясь с диким с нашей точки зрения поступком, мы склонны апеллировать к присущей здравомыслящему человеку цивилизованности. На призыв к конфликту мы отвечаем нечто вроде: «Всегда можно договориться, мы же цивилизованные люди». Не менее часто мы удаляемся от «цивилизации» на «лоно природы» или, наоборот, ценим «цивилизацию» за удобство и комфорт.

Теперь попробуем поставить вопрос чуть иначе: какие действия можно совершать с помощью понятия «цивилизация»?

Спорить о геополитике. С помощью нашего термина можно аргументировать самые разные точки зрения: например, о конфликтной природе взаимоотношений государств в мире, устроенном как совокупность замкнутых сообществ, враждебных друг другу, или — о смягчающем эффекте цивилизации как процесса, способного привести людей к мирному сосуществованию в сложноорганизованном социуме благодаря развитию торговли, технологий и образования.

Доказывать преимущества или недостатки национализма. Цивилизация шире нации, однако интересующее нас слово актуально и для националистического дискурса, особенно в контексте антагонизма «цивилизации» с другим важным понятием — «культура». С одной стороны, цивилизацию можно представить как нечто внешнее, материальное, низменное, чужое, а культуру — как свое, внутреннее, «духовное», правильное. С другой — цивилизация помогает объединять представителей разных народов, создавать глобальное культурное пространство, свободное от столкновений на националистической почве. Тезис о доминанте культуры над цивилизацией чаще всего возникает среди сторонников идеи «особого пути» как реакция на отставание, попытка преодолеть цивилизационный разрыв через отрицание самой цивилизации. Теоретиками культуры исторически прежде всего были жители периферийных европейских империй — Пруссии (Германии) и России (хотя среди них был и один выдающийся француз — Жан-Жак Руссо). Впрочем, склонность подчеркивать культурное («духовное») превосходство экономически неразвитых народов над своими более успешными с этой точки зрения собратьями свойственна не только Европе. Тенденция стремительно распространялась в XIX столетии по всему пространству постколониального мира.

Рассуждать о философии истории. Цивилизация имеет тенденцию к тому, чтобы превращаться в свою противоположность — «варварство», предшествующее цивилизации или следующее за ее упадком. Например, цивилизация может оказаться мнимой и порочной, а варварство — естественным и добродетельным. Путь цивилизации един для всех народов или же каждая цивилизация идет своим, «особым» историческим путем? Понятие «цивилизация» — отличный инструмент дебатов о Sonderweg [особый путь — прим. ред.].

Заниматься наукой. В XX веке цивилизация стала популярным научным брендом. С его помощью историкам, социологам, антропологам удается увидеть мир в его целостности и во взаимосвязи отдельных его элементов, создать современную междисциплинарную методологию, внутри которой «цивилизация» может мыслиться либо как процесс, либо как результат этого процесса. Теоретический синтез наук возможен по нескольким направлениям: социологии, психологии и истории (как у Элиаса) или экономики, географии, антропологии и истории ментальностей (как у Броделя). Важно, что обе упомянутые традиции живы, подвергаются критике и реагируют на нее. Полемика порождает новые подходы, способные помочь нам по-новому взглянуть на человека и его место в мире.

Создавать политическую теорию. Теоретики цивилизации зачастую не только искали законы мировой истории, но и пытались на их основе сделать прогноз на будущее — в этом смысле цивилизационные подходы стали важным признаком эпохи «больших идеологий» (наряду, например, с марксизмом и дарвинизмом). «Цивилизация» здесь — это не столько академический, сколько идеологический термин, звучащий в устах политика-пророка. Понятие оказалось весьма действенным: с одной стороны, оно служит частью научного лексикона, с другой — наделяется мощным пророческим смыслом. Союз науки и политики часто выглядит убедительно.

Дискутировать об экономике. Следствием масштабного экономического развития стало то, что мы сейчас называем глобализацией. Границы между национальными традициями со всей их спецификой стираются. Всемирная цивилизация объединяет людей и нивелирует культурные различия между ними, упрощая и стандартизируя повседневную жизнь и способы ее осмысления. В этом научном поле полемика ведется по двум направлениям. Во-первых, существуют ли универсальные экономические законы, доказывающие единый цивилизационный путь, который не зависит от национальных или региональных особенностей? Или, как говорится, “culture matters” («культура имеет значение») — экономические законы теряют свою универсальность и трансформируются в зависимости от «цивилизационной» ситуации, от мировоззрения людей, вовлеченных в производство и потребление материальных благ? Во-вторых, как следует истолковывать «прогресс» в экономике (промышленности, сельском хозяйстве и торговле) и его последствия: как очевидное благо или, наоборот, неизбежное зло для тех, кто пользуется плодами цивилизации?

 

Наконец, существует и чисто языковая парадигма цивилизации. Как уже говорилось, само интересующее нас слово возникло в западноевропейских языках относительно недавно. Оно было искусственно образовано от корня французского глагола civiliser путем присоединения суффикса -tion. Соответственно, в других языках термин маркировался как иностранный, заимствованный. Рассказ о цивилизации — это и история о переводе с языка одной культуры на язык другой, при котором происходят семантические сдвиги. «Цивилизация» может передаваться с помощью заимствованного понятия, или его смысл способен раскрываться через целую серию синонимов, имеющих местное происхождение. Термин помещается в другой политико-языковой контекст и меняет свое значение.

Любопытно, что для перевода слова «цивилизация» не всегда использовалась прямая калька. Так, в исландском языке понятие передается термином siðmenning который происходит от menning, «культура», «очеловечивание», и sidr — «обычай», в валлийском — gwareiddiad, голландском — beschaving («обстругивание», «обтесывание»). В бенгальском языке для обозначения «цивилизации» воспользовались старым санскритским термином sabhā («хорошее общество») и образовали имя существительное sabhhyatā. В Японии понятия «цивилизация» не существовало в принципе, оно возникло искусственным образом во второй половине XIX века. Его обозначили иероглифом «бун-мэй» («цивилизация»). В арабском языке «цивилизация» — tamaddun — происходит от слова madīnat («город»), в чем усматривали определенное сходство с латинским понятием civitas. Скорее всего, речь идет о слове, специально введенном в арабский по аналогии с западноевропейскими языками.

Следить за приключениями «цивилизации» в разных языковых средах — занятие весьма увлекательное. В рамках этого повествования я не смогу остановиться на всех случаях концептуального перевода, однако один из них — трансформацию понятия в русском языке — рассмотрю достаточно подробно.

3. Три истории

Немецкий искусствовед Аби Варбург (1866−1929), помимо собственных пионерских научных работ и уникальной библиотеки, оставил нам в наследство короткий, но убедительный афоризм — «Бог в деталях». Сложноустроенный ответ на вопрос о том, что такое цивилизация, во многом обусловлен солидарностью автора с утверждением Варбурга. Действительно, как только мы пустимся в детали, то выяснится, что разные значения и парадигмы «цивилизации» имеют тенденцию переплетаться, одни элементы описанных выше определений смешиваются с другими. В итоге границы, необходимые для создания внятной классификации, зачастую стираются. Возникают любопытные гибриды, вроде идеи цивилизованных войн (civilized wars).

Так, история цивилизации рискует превратиться в беспорядочное перечисление отдельных интерпретаций термина, пугающих многообразием своих смыслов. Как мне кажется, единственный разумный выход из ситуации — ограничиться несколькими репрезентативными сюжетами и не стремиться (увы!) к всеохватности или энциклопедичности. Как говорится, «всего не упустишь».

Так, например, отдельного обсуждения достойны: знаменитая «История цивилизации в Англии» историка Генри Томаса Бокля (1821–1862), появление занимающего нас термина в этнографии и антропологии в трудах Льюиса Генри Моргана (1818−1881) и Эдварда Тайлора (1832−1917) или сравнительный анализ цивилизаций в социологии Шмуэля Эйзенштадта (1923–2010). Но я расскажу только три истории, поскольку моя задача — показать, как и из чего складывались ингредиенты «цивилизации».

Что это за истории?

Первая из них начинается в середине XVIII века, когда французский экономист Мирабо (отец) «придумывает» слово «цивилизация». В этот момент появляются составляющие цивилизации:

а) концептуализируется старое противопоставление отсталости («варварства») культурному и материальному развитию;

б) формулируется тезис о «больших» исторических эпохах, сменяющих друг друга;

в) представители шотландского Просвещения вводят понятие о цивилизационной стадиальности и прогрессе.

Одновременно возникающая теория цивилизации вызывает отчетливый и мощный протест — прежде всего у тех, кто считал превосходство городской культуры над миром природы мнимым. Руссо и немецкие философы Гердер и Кант переворачивают сложившиеся иерархии с ног на голову: первобытный человек оказывается добродетельнее цивилизованного, а национальная культура, какой бы «варварской» она ни была, всегда лучше заимствованной, несмотря на все формальные преимущества последней. Критика цивилизации имела дальние последствия и оказала большое влияние на развитие политической мысли.

В 1820-е годы французский политик и историк Франсуа Гизо создает синтетическую теорию цивилизации. Задача Гизо, в частности, заключалась в том, чтобы найти адекватный ответ на критический, «немецкий» дискурс цивилизации. В итоге ему удалось преодолеть концептуальный разрыв между интеллектуальной и материальной деятельностью человека.

Второй сюжет — о «русской цивилизации» и «цивилизации в России». Это не одно и то же. Еще при появлении термина в европейских языках Российская империя оказалась в самом центре цивилизационных дебатов. Каким образом это произошло, я расскажу во второй главе книги.

Концепция русской цивилизации сформировалась еще до возникновения в русском языке специального заимствованного термина. При обсуждении цивилизационных коллизий образованные дворяне долгое время предпочитали французский язык русскому. Однако на рубеже 1820–1830-х годов в России (не без влияния работ Гизо) наконец возникает и очень быстро утверждается хорошо нам знакомое слово «цивилизация».

Каким образом российские мыслители XIX столетия ответили на вызов европейского проекта русской цивилизации, склонялись ли они к идее общечеловеческой цивилизации или к тезису об уникальной национальной культуре? В целом, изоляционистская логика возобладала: русский XIX век известен прежде всего своей критикой цивилизационного проекта. Я подробно остановлюсь на двух коллизиях: трактовке «цивилизации» через «культуру» и «образование», осуществленной министром народного просвещения С. С. Уваровым, и складывании «цивилизационной» парадигмы во второй половине столетия — в трудах Н. Я. Данилевского, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого.

Третья история — уже про XX век, в центре повествования — не только философия истории, но и наука о «цивилизациях». Изначальный импульс к формированию цивилизационной теории задал знаменитый труд Освальда Шпенглера «Закат Европы», где мыслитель одновременно выступил в двух жанрах. Это, безусловно, историософское произведение, автор которого, при всем стремлении быть ученым, в немалой степени выступал как пророк, предсказывавший судьбы западного мира. Между тем Шпенглер, благодаря «цивилизационной» исследовательской оптике, заложил основы глобальной научной истории цивилизаций — направления, ставшего актуальным во второй половине прошлого столетия.

Шпенглер умер в 1936 году. Почти в то же самое время другой немецкий ученый Н. Элиас выдвинул оригинальную трактовку понятия «цивилизация». Новизна заключалась в том, что Элиас противопоставил идее цивилизационного столкновения тезис о цивилизации как процессе, суть которого — в растущей способности придворного человека Нового времени справиться со своими аффектами и стать «цивилизованным», научиться обходиться без насилия и контролировать себя. Методологическим союзником социолога выступил З. Фрейд, как именно — я расскажу в третьей главе книги.

В середине XX века во французской историографии возникает влиятельная синтетическая концепция, призванная сгладить противоречия в интерпретации цивилизации. Ее автором стал Ф. Бродель, который, в частности, опирался на разработку понятия в трудах Э. Дюркгейма и М. Мосса. Броделевская модель была чрезвычайно успешной и востребованной. Новая методология стремилась учесть все цивилизационные особенности, построить теорию, готовую работать с разными временны́ми пластами и со всем многообразием источников.

На рубеже 1980–1990-х годов понятие «цивилизация» переживало определенный кризис: оно настолько прочно вошло в употребление, что фактически потеряло свою идентичность. Однако в середине 1990-х годов понятие вновь стало актуальным. Заслуга в этом свершении принадлежала политологу С. Ф. Хантингтону, автору знаменитого труда «Столкновение цивилизаций». Каковы основные аргументы Хантингтона, читатель узнает из заключения к книге. Три истории, разумеется, не исчерпывают богатого смыслами сюжета. В то же время они позволяют увидеть, с какой целью и почему люди прошлого делали «цивилизацию» стержневым понятием в собственных размышлениях о мире.

Важно подчеркнуть, что работа Хантингтона обнажила известное противоречие в интерпретации «цивилизации»: этим понятием было принято обозначать как «состояние войны» между принципиально несхожими между собой большими культурными сообществами, так и процесс «умиротворения», развитие навыков социальной и межнациональной коммуникации. В заключении я также попробую порассуждать о том, какие перспективы ждут слово «цивилизация» в будущем, может ли оно стать основой для поиска политического консенсуса или же оно обречено стать элементом амбициозной программы «войны миров».

Загадочный закат цивилизации майя: виновата чудовищная засуха?

• Робин Уили
• BBC Earth

22 марта 2016

Автор фото, Getty

Возможно, скоро мы наконец узнаем, почему около тысячи лет назад майя покинули свои поразительные белокаменные города, надеется обозреватель BBC Earth.

В 1517 году испанские конкистадоры отправились в Центральную Америку, намереваясь покорить местную цивилизацию майя. Однако, добравшись до места, колонизаторы обнаружили, что значительная часть этой работы уже была проделана за них.

Высокие сооружения из известняка — классический городской пейзаж одного из самых высокоразвитых обществ древнего мира — уже сдавали свои позиции под натиском джунглей.

Вопрос о том, как встретила свой конец цивилизация майя, остается одной из самых любопытных загадок мировой истории.

Индейцы майя выжили и даже сумели в течение долгого времени сопротивляться европейскому владычеству.

Но к моменту высадки испанцев на берег политическая и экономическая мощь нации, воздвигшей знаменитые пирамиды и насчитывавшей в свое время два миллиона человек, иссякла.

На высокой ступени развития

Первые поселения майя появились в первом тысячелетии до нашей эры, а своего расцвета эта цивилизация достигла около 600 года нашей эры (в хронологии развития Мезоамерики культура майя занимает промежуточное положение между более ранней ольмекской и более поздней ацтекской цивилизациями).

Археологи обнаружили тысячи древних городов майя на территории полуострова Юкатан на юге Мексики, а также Белиза и Гватемалы.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Менее чем за двести лет от былой славы цивилизации майя не осталось и следа

Вполне возможно, что в густой чаще тропического леса скрываются развалины и других городов майя.

Благодаря серьезным археологическим исследованиям, которые велись на протяжении приблизительно двухсот лет, нам достаточно известно о майя, чтобы оценить их впечатляющие достижения.

Их особый стиль в искусстве и архитектуре свидетельствует о большом мастерстве этого народа.

Кроме того, майя стояли на достаточно высокой ступени интеллектуального развития. Они хорошо разбирались в математике и астрономии и применяли эти знания при строительстве своих пирамид и храмов, соотнося их с прецессией планет и солнечными затмениями.

Кроме того, майя пользовались единственной известной за всю историю Мезоамерики письменностью — набором странных закорючек, называемых иероглифами майя.

Удивительное наследие майя окутывает историю этой нации флером таинственности. Но загадка краха этой цивилизации ничуть не менее любопытна.

Жертва масштабной катастрофы

Начнем с того, что нам уже известно. Около 850 года нашей эры после нескольких веков процветания и господства майя стали покидать свои великолепные города — один за другим.

Менее чем за двести лет от былой славы этой цивилизации не осталось и следа. Позднее наблюдались отдельные всплески возрождения, но золотой век майя прошел навсегда.

Помимо колоссальных масштабов упадка интерес вызывает тот факт, что за несколько десятилетий скрупулезных исследований археологи так и не пришли к единому мнению о его причине.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Майя хорошо разбирались в математике и астрономии и применяли эти знания при строительстве своих пирамид и храмов

Как и в случае с Римской империей, вероятно, таких причин было несколько. Однако характер произошедшего наводит некоторых ученых на мысль о том, что цивилизация майя стала жертвой масштабной катастрофы, способной сметать на своем пути город за городом.

Существует множество теорий, объясняющих крах цивилизации майя. Среди самых распространенных версий называют вторжение, гражданскую войну, разрушение торговых маршрутов.

Однако с тех пор, как в начале 1990-х годов были собраны первые данные метеорологических исследований древней Центральной Америки, особую популярность приобрела теория о том, что цивилизация майя была обречена на гибель вследствие существенного изменения климата.

В течение нескольких веков, непосредственно предшествовавших краху майя, — этот период с 250 по 800 год нашей эры называют классическим — древняя цивилизация процветала.

Города благоденствовали, земля давала хороший урожай. Данные метеорологических исследований (преимущественно полученные на основе анализа пещерных образований) показывают, что в то время в районах, населенных индейцами майя, выпадали относительно обильные дожди.

Но по тем же данным, начиная примерно с 820 года нашей эры в течение 95 лет эти области периодически поражала сильная засуха, продолжавшаяся иногда до нескольких десятилетий.

С тех пор, как стало известно об этой продолжительной засухе, ученые начали замечать удивительно четкую зависимость между временем ее наступления и упадком цивилизации: большинство городов майя классической эпохи опустели между 850-м и 925 годом нашей эры, что довольно точно совпадает с засушливым веком.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Археологи так и не пришли к единому мнению о том, что вызвало закат цивилизации майя

И хотя для того, чтобы однозначно подтвердить эту теорию, простой корреляции недостаточно, такое совпадение навело многих специалистов на мысль о том, что изменение климата в IX веке могло каким-то образом спровоцировать гибель древней цивилизации.

Однако каким бы изящным ни было это объяснение, безоговорочно принять его мешает один факт: хотя большинство городов майя с наступлением засухи опустели, некоторым все же удалось уцелеть.

Города, опустевшие в засушливом IX веке, были расположены преимущественно на юге занимаемой майя территории — там, где сейчас находятся Белиз и Гватемала.

Однако ближе к северу, на полуострове Юкатан, цивилизация майя не просто пережила засуху, но и вновь стала процветать после ее окончания.

В то время как на юге цивилизация майя начала угасать, на севере наблюдалось относительное благоденствие, росло количество процветающих городов, в числе которых был и один из величайших — Чичен-Ица (одно из «новых чудес света»).

Это возрождение культуры майя на севере противоречит теории гибели этой цивилизации вследствие засухи: как утверждают противники этой идеи, если изменение климата навсегда подкосило мощь юга, почему же оно не затронуло север?

Ученые выдвигали множество объяснений такого разительного контраста между севером и югом, но ни одна теория так и не была признана достоверной.

Однако недавно было совершено новое открытие, проливающее свет на эту давнюю головоломку.

Северу тоже досталось

Определение дат представляет серьезное затруднение для археологов, изучающих культуру майя.

До наших дней не дошел почти ни один письменный памятник этой цивилизации, которые некогда исчислялись тысячами, — большинство из них погибли в эпоху колонизации, когда по приказу католических священников испанцы сжигали книги майя без разбору, и сейчас, насколько известно, их осталось всего четыре.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Чичен-Ица был одним из величайших городов майя

Поэтому ученые определяют время процветания древних городов майя исключительно по календарным заметкам на каменных памятниках, по стилю декоративной керамики и по результатам радиоуглеродного анализа органических материалов.

Приблизительный возраст основных городских центров на севере занимаемой майя территории уже был определен в ходе предыдущих исследований; тогда же было установлено, что северяне смогли пережить засуху, поразившую эти области в IX веке.

Однако до недавних пор все эти данные ни разу не обобщались в одном исследовании.

Такое обобщение важно тем, что позволяет рассматривать северные районы, заселенные майя, как единое целое и помогает ученым выявить общие тенденции в их взлете и падении.

В рамках исследования, результаты которого были опубликованы в декабре, американские и британские археологи впервые сопоставили все расчетные данные о возрасте городских центров в северных землях майя: около двухсот дат, касающихся поселений, расположенных по всему полуострову Юкатан, половина которых был получена на основе изучения высеченных в камне календарных отметок, а половина — путем радиоуглеродного анализа.

Затем исследователи вывели общие сведения о тех временах, когда города майя активно развивались и когда каждый из них пришел в упадок.

Результаты этого анализа существенно меняют наше предоставление о том, когда и, возможно, даже о том, как цивилизация майя встретила свой конец.

Вопреки бытовавшему ранее убеждению, в период засухи на севере тоже наблюдался упадок — более того, это происходило дважды.

Автор фото, Getty

Подпись к фото,

Город майя Чичен-Итца называют одним из чудес света

Во второй половине IX века на 70% уменьшилось число высеченных в камне календарных записей.

Аналогичные свидетельства упадка наблюдаются и по данным радиоуглеродного анализа материалов, собранных в северных областях майя: они указывают на то, что строительство деревянных сооружений в этот период также сократилось.

Важно отметить, что именно в этот период, как считается, нехватка дождей погубила цивилизацию майя на юге — очевидно, северянам тоже нелегко было пережить засуху.

По мнению ученых, этот спад творческой деятельности свидетельствует о том, что на севере назревал политический и социальный коллапс.

Разумеется, северу в IX веке пришлось не так туго, как югу, но, судя по этим новым сведениям, и он понес большой урон.

Этот период упадка на севере ранее проходил незамеченным преимущественно в связи с отсутствием явной доказательственной базы: спад активности в строительстве, даже такой масштабный, нелегко обнаружить без проведения подобного всестороннего исследования в рамках всего региона.

Засуха, суровая засуха и мегазасуха

Сведения об упадке севера в IX веке знаменуют собой новый интригующий поворот в истории майя, который, тем не менее, не меняет ее сути: в конце концов, мы и так знали, что северным областям удалось пережить засушливый IX век — Чичен-Ица и другие центры успешно развивались и в Х веке.

Но вот сведения о втором периоде упадка, выявленном группой ученых, уже меняют наше представление об истории майя.

После краткого возрождения цивилизации в Х веке (которое, что интересно, совпало с увеличением количества осадков) ученые отмечают еще один спад в строительстве в целом ряде областей северной территории майя: между 1000 и 1075 годами нашей эры строительство из камня и других материалов сократилось почти наполовину.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Результаты археологических раскопок показывают, что упадок майя в XI веке происходил на фоне сильной засухи

Более того, ученые обнаружили, что, как и во время предыдущего кризиса двумястами годами ранее, упадок майя в XI веке происходил на фоне сильной засухи.

И не просто сильной. В IX веке засуха, несомненно, была суровой. Но XI век принес самую страшную засуху за две тысячи лет — «мегазасуху».

После краткого возрождения на севере произошел новый спад в строительстве — опять-таки на фоне суровой засухи.

Данные метеорологических исследований показывают, что в течение большей части века, в период с 1020 по 1100 год, количество осадков резко уменьшилось.

Этот период удивительно четко совпадает с датами упадка северных поселений майя, установленными археологами.

Одно совпадение само по себе мало что значит. Но когда происходит второе совпадение, даже скептики начинают задумываться о причинно-следственной связи.

«Мегазасуху» XI века и раньше винили в гибели северной культуры майя, но использовавшиеся тогда методы датирования давали неоднозначные результаты и не позволяли точно определить, действительно ли эти события происходили одновременно.

Всесторонний анализ, результаты которого были опубликованы в декабре, дает нам возможность с гораздо большей уверенностью заявлять о том, что изменение климата совпало по времени даже не с одним, а с двумя периодами драматического упадка цивилизации майя.

Если первая волна засух уничтожила поселения майя на юге, то вторая, судя по всему, принесла гибель их северным территориям.

После этой второй волны засух цивилизации майя уже не суждено было восстановиться.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Города майя до сих пор поражают воображение своим масштабом

Чичен-Ица и другие крупные городские центры на севере так и не вернули себе былую силу.

Известно несколько небольших, но достойных упоминания поселений, избежавших этой участи, — таких как северный город Майяпан, расцвет которого пришелся на XIII-XV века, — но ни по размаху, ни по вычурности они не могли сравниться с классическими городами майя.

Можно сказать, что в XI веке эта древняя цивилизация испустила последний вздох.

С учетом этих результатов представляется еще более вероятным, что именно изменение климата сыграло важную роль в гибели цивилизации майя. Но каким образом?

Неурожаи и политическая нестабильность

Большинство археологических свидетельств упадка связаны с сельским хозяйством.

Как и во всех крупных цивилизациях, экономический потенциал майя сильно зависел от урожая — к тому же рабочая сила нуждалась в пропитании.

Самое простое объяснение упадка майя заключается в том, что под воздействием засухи урожай с каждым годом сокращался, и это, возможно, привело к постепенному уменьшению политического влияния майя и полному социальному распаду.

Но даже сторонники этой гипотезы признают, что наверняка не все было так однозначно.

«Мы знаем, что еще до наступления засухи в IX веке на занимаемой майя территории участились войны и усугубилась социально-политическая нестабильность», — говорит Джули Хоггарт, сотрудница Бэйлорского университета в техасском городе Вако (США) и одна из руководителей исследования климатических факторов, результаты которого были опубликованы в декабре.

Конфликт между городами — тоже неплохой способ уничтожить цивилизацию; вполне возможно, что майя просто перебили друг друга в междоусобицах.

Но в таком случае все равно остается открытым вопрос с засухой и с совпадающими датами. Так что, возможно, мы просто имеем дело с одновременным воздействием двух факторов.

В засушливые десятилетия запасы продовольствия сократились, что, вероятно, привело к обострению борьбы за ресурсы, которая в конечном счете могла достигнуть своего апогея и повлечь за собой необратимый раскол древней цивилизации майя.

Однако существует по меньшей мере еще одно объяснение, никак не связанное с войнами.

Жертва собственных талантов

Возможно, на гибель майя обрекли не раздоры, а их собственные таланты, ведь майя были не только великими ремесленниками, но и настоящими скульпторами природы.

Чтобы обеспечить продовольствием свое миллионное население, майя сооружали гигантские системы каналов протяженностью в сотни километров для осушения и возвышения неплодородных болотистых почв и для превращения их в новые пахотные земли (некоторые археологи называют их «плавучими садами»).

Кроме того, майя вырубали огромные участки леса, чтобы освободить место под сельскохозяйственные угодья и сооружение новых городов.

Некоторые ученые полагают, что таким активным воздействием на природу майя могли сами приложить руку к своей гибели, каким-то образом усугубив последствия естественного изменения климата.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

А возможно, майя просто уничтожили друг друга в междоусобицах

К примеру, по мнению ряда исследователей, вырубка лесов для расчистки участков под земледелие могла стать дополнительным фактором обезвоживания почв, вследствие чего потери сельскохозяйственной продукции во время засухи оказались еще больше.

Еще одним косвенным следствием сельскохозяйственных достижений майя мог стать просто-напросто чрезмерный рост населения, в результате чего этот народ стал более чувствительным к продолжительным периодам нехватки пищи, и его живучесть в условиях засухи уменьшилась.

Ушли к воде

Какой бы ни была причина — или причины — упадка майя, нам все же кое-что известно о судьбе людей, переживших крах цивилизации и видевших его последствия.

Начиная примерно с 1050 года нашей эры, майя стали пускаться в путь. Они покидали внутренние земли, где процветали их предки, и толпами направлялись к побережью Карибского моря или другим источникам воды, таким как редкие озера и карстовые воронки, поблескивающие в густой зелени бывшей территории майя.

Возможно, исход индейцев майя был вызван голодом.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Засухи заставляли майя продвигаться в сторону океана

Если после засухи IX и XI веков урожайность действительно сократилась, возможно, и правда было более разумным переселиться поближе к воде, чтобы иметь возможность пользоваться дарами моря или возделывать менее засушливые приморские земли.

Так или иначе, они явно стремились к живительной влаге.

Впрочем, так было всегда. Одной из обязанностей правителей майя было общение с богами с целью добиться от них дождя и хорошего урожая.

В различных местах проживания майя археологи извлекают со дна озер и карстовых воронок, считавшихся вратами в подземное царство, человеческие кости — мрачное доказательство того, что для задабривания своих богов майя прибегали к жертвоприношениям.

Когда дожди были обильными, а цивилизация процветала, им наверняка казалось, что их молитвы были услышаны.

Столкновение цивилизаций? — Гуманитарный портал

Центральной осью мировой политики в будущем станет конфликт между Западом и остальным миром, и реакция незападных цивилизаций на западную мощь и ценности. Модель грядущего конфликта Мировая политика вступает в новую фазу, и интеллектуалы незамедлительно обрушили на нас поток версий относительно её будущего обличия: конец истории, возврат к традиционному соперничеству между нациями-государствами, упадок наций-государств под напором разнонаправленных тенденций — к трайбализму и глобализму — и другие. Каждая из этих версий ухватывает отдельные аспекты нарождающейся реальности. Но при этом утрачивается самый существенный, осевой аспект проблемы. Я полагаю, что в нарождающемся мире основным источником конфликтов будет уже не идеология и не экономика. Наиболее важные границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой. Нация-государство останется главным действующим лицом в международных делах, но наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Столкновение цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. Линии разлома между цивилизациями — это и есть линии будущих фронтов. Грядущий конфликт между цивилизациями — завершающая фаза эволюции глобальных конфликтов в современном мире. На протяжении полутора веков после Вестфальского мира, оформившего современную международную систему, в западном ареале конфликты разворачивались главным образом между государями — королями, императорами, абсолютными и конституционными монархами, стремившимися расширить свой бюрократический аппарат, увеличить армии, укрепить экономическую мощь, а главное — присоединить новые земли к своим владениям. Этот процесс породил нации-государства, и, начиная с Великой Французской революции, основные линии конфликтов стали пролегать не столько между правителями, сколько между нациями. В 1793 году, говоря словами Р. Р. Палмера, «войны между королями прекратились, и начались войны между народами». Данная модель сохранялась в течение всего XIX века. Конец ей положила Первая мировая война. А затем, в результате русской революции и ответной реакции на неё, конфликт наций уступил место конфликту идеологий. Сторонами такого конфликта были вначале коммунизм, нацизм и либеральная демократия, а затем — коммунизм и либеральная демократия. Во время «Холодной войны» этот конфликт воплотился в борьбу двух сверхдержав, ни одна из которых не была нацией-государством в классическом европейском смысле. Их самоидентификация формулировалась в идеологических категориях. Конфликты между правителями, нациями-государствами и идеологиями были главным образом конфликтами западной цивилизации. У. Линд назвал их «гражданскими войнами Запада». Это столь же справедливо в отношении «Холодной войны», как и в отношении мировых войн, а также войн XVII, XVIII, XIX столетий. С окончанием «Холодной войны» подходит к концу и западная фаза развития международной политики. В центр выдвигается взаимодействие между Западом и незападными цивилизациями. На этом новом этапе народы и правительства незападных цивилизаций уже не выступают как объекты истории — мишень западной колониальной политики, а наряду с Западом начинают сами двигать и творить историю. Природа цивилизаций Во время «Холодной войны» мир был поделен на «первый», «второй» и «третий». Но затем такое деление утратило смысл. Сейчас гораздо уместнее группировать страны, основываясь не на их политических или экономических системах, не по уровню экономического развития, а исходя из культурных и цивилизационных критериев. Что имеется в виду, когда речь идёт о цивилизации? Цивилизация представляет собой некую культурную сущность. Деревни, регионы, этнические группы, народы, религиозные общины — все они обладают своей особой культурой, отражающей различные уровни культурной неоднородности. Деревня в Южной Италии по своей культуре может отличаться от такой же деревни в Северной Италии, но при этом они остаются именно итальянскими сёлами их не спутаешь с немецкими. В свою очередь европейские страны имеют общие культурные черты, которые отличают их от китайского или арабского мира. Тут мы доходим до сути дела. Ибо западный мир, арабский регион и Китай не являются частями более широкой культурной общности. Они представляют собой цивилизации. Мы можем определить цивилизацию как культурную общность наивысшего ранга, как самый широкий уровень культурной идентичности людей. Следующую ступень составляет уже то, что отличает род человеческий от других видов живых существ. Цивилизации определяются наличием общих черт объективного порядка, таких как язык, история, религия, обычаи, институты, — а также субъективной самоидентификацией людей. Есть различные уровни самоидентификации: так житель Рима может характеризовать себя как римлянина, итальянца, католика, христианина, европейца, человека западного мира. Цивилизация — это самый широкий уровень общности, с которой он себя соотносит. Культурная самоидентификация людей может меняться, и в результате меняются состав и границы той или иной цивилизации. Цивилизация может охватывать большую массу людей — например, Китай, о котором Л. Пай как-то сказал: «Это цивилизация, которая выдаёт себя за страну». Но она может быть и весьма малочисленной — как цивилизация англоязычных жителей островов Карибского бассейна. Цивилизация может включать в себя несколько наций-государств, как в случае с западной, латиноамериканской или арабской цивилизациями, либо одно-единственное — как в случае с Японией. Очевидно, что цивилизации могут смешиваться, накладываться одна на другую, включать субцивилизации. Западная цивилизация существует в двух основных вариантах: европейском и североамериканском, а исламская подразделяется на арабскую, турецкую и малайскую. Несмотря на всё это, цивилизации представляют собой определённые целостности. Границы между ними редко бывают чёткими, но они реальны. Цивилизации динамичны: у них бывает подъём и упадок, они распадаются и сливаются. И, как известно каждому студенту-историку, цивилизации исчезают их затягивают пески времени. На Западе принято считать, что нации-государства — главные действующие лица на международной арене. Но они выступают в этой роли лишь несколько столетий. Большая часть человеческой истории — это история цивилизаций. По подсчётам А. Тойнби, история человечества знала 21 цивилизацию. Только шесть из них существуют в современном мире. Почему неизбежно столкновение цивилизаций? Идентичность на уровне цивилизации будет становиться всё более важной, и облик мира будет в значительной мере формироваться в ходе взаимодействия семи-восьми крупных цивилизаций. К ним относятся: Западная цивилизация. Индуистская цивилизация. Исламская цивилизация. Конфуцианская цивилизация. Латиноамериканская цивилизация. Православно-славянская цивилизация. Японская цивилизация. Африканская цивилизация (возможно). Наиболее значительные конфликты будущего развернутся вдоль линий разлома между цивилизациями. Почему? Во-первых, различия между цивилизациями не просто реальны. Они — наиболее существенны. Цивилизации несхожи по своей истории, языку, культуре, традициям и, что самое важное — религии. Люди разных цивилизаций по-разному смотрят на отношения между Богом и человеком, индивидом и группой, гражданином и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют разные представления о соотносительной значимости прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии. Эти различия складывались столетиями. Они не исчезнут в обозримом будущем. Они более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами. Конечно, различия не обязательно предполагают конфликт, а конфликт не обязательно означает насилие. Однако в течение столетий самые затяжные и кровопролитные конфликты порождались именно различиями между цивилизациями. Во-вторых, мир становится более тесным. Взаимодействие между народами разных цивилизаций усиливается. Это ведёт к росту цивилизационного самосознания, к углублению понимания различий между цивилизациями и общности в рамках цивилизации. Североафриканская иммиграция во Францию вызвала у французов враждебное отношение, и в то же время укрепила доброжелательность к другим иммигрантам — «добропорядочным католикам и европейцам из Польши». Американцы гораздо болезненнее реагируют на японские капиталовложения, чем на куда более крупные инвестиции из Канады и европейских стран. Всё происходит по сценарию, описанному Д. Хорвицем: «В восточных районах Нигерии человек народности ибо может быть ибо-оуэрри, либо же ибо-онича. Но в Лагосе он будет просто ибо. В Лондоне он будет нигерийцем. А в Нью-Йорке — африканцем». Взаимодействие между представителями разных цивилизаций укрепляет их цивилизационное самосознание, а это, в свою очередь, обостряет уходящие в глубь истории или, по крайней мере, воспринимаемые таким образом разногласия и враждебность. В-третьих, процессы экономической модернизации и социальных изменений во всём мире размывают традиционную идентификацию людей с местом жительства, одновременно ослабевает и роль нации-государства как источника идентификации. Образовавшиеся в результате лакуны по большей части заполняются религией, нередко в форме фундаменталистских движений. Подобные движения сложились не только в исламе, но и в западном христианстве, иудаизме, буддизме, индуизме. В большинстве стран и конфессий фундаментализм поддерживают образованные молодые люди, высококвалифицированные специалисты из средних классов, лица свободных профессий, бизнесмены. Как заметил Г. Вайгель, «десекуляризация мира — одно из доминирующих социальных явлений конца XX века». Возрождение религии, или, говоря словами Ж. Кепеля, «реванш Бога», создаёт основу для идентификации и сопричастности с общностью, выходящей за рамки национальных границ — для объединения цивилизаций. В-четвёртых, рост цивилизационного самосознания диктуется раздвоением роли Запада. С одной стороны, Запад находится на вершине своего могущества, а с другой, и возможно как раз поэтому, среди незападных цивилизаций происходит возврат к собственным корням. Всё чаще приходится слышать о «возврате в Азию» Японии, о конце влияния идей Неру и «индуизации» Индии, о провале западных идей социализма и национализма к «реисламизации» Ближнего Востока, а в последнее время и споры о вестернизации или же русификации России. На вершине своего могущества Запад сталкивается с незападными странами, у которых достаточно стремления, воли и ресурсов, чтобы придать миру незападный облик. В прошлом элиты незападных стран обычно состояли из людей, в наибольшей степени связанных с Западом, получивших образование в Оксфорде, Сорбонне или Сандхерсте, и усвоивших западные ценности и стиль жизни. Население же этих стран, как правило, сохраняло неразрывную связь со своей исконной культурой. Но сейчас всё переменилось. Во многих незападных странах идёт интенсивный процесс девестернизации элит и их возврата к собственным культурным корням. И одновременно с этим западные, главным образом американские обычаи, стиль жизни и культура приобретают популярность среди широких слоёв населения. В-пятых, культурные особенности и различия менее подвержены изменениям, чем экономические и политические, и вследствие этого их сложнее разрешить либо свести к компромиссу. В бывшем Советском Союзе коммунисты могут стать демократами, богатые превратиться в бедных, а бедняки — в богачей, но русские при всём желании не смогут стать эстонцами, а азербайджанцы — армянами. В классовых и идеологических конфликтах ключевым был вопрос: «На чьей ты стороне?» И человек мог выбирать — на чьей он стороне, а также менять раз избранные позиции. В конфликте же цивилизаций вопрос ставится иначе: «Кто ты такой?» Речь идёт о том, что дано и не подлежит изменениям. И, как мы знаем из опыта Боснии, Кавказа, Судана, дав неподходящий ответ на этот вопрос, можно немедленно получить пулю в лоб. Религия разделяет людей ещё более резко, чем этническая принадлежность. Человек может быть полу-французом и полу-арабом, и даже гражданином обеих этих стран. Куда сложнее быть полу-католиком и полу-мусульманином. И, наконец, усиливается экономический регионализм. Доля внутрирегионального торгового оборота возросла за период с 1980 по 1989 год с 51% и 59% — в Европе, с 33% и 37% — в Юго-Восточной Азии, и с 32% и 36% — в Северной Америке. Судя по всему, роль региональных экономических связей будет усиливаться. С одной стороны, успех экономического регионализма укрепляет сознание принадлежности к одной цивилизации. А с другой — экономический регионализм может быть успешным, только если он коренится в общности цивилизации. Европейское Сообщество покоится на общих основаниях европейской культуры и западного христианства. Успех североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА) зависит от продолжающегося сближения культур Мексики, Канады и Соединённых Штатов. А Япония, напротив, испытывает затруднения с созданием такого же экономического сообщества в Юго-Восточной Азии, так как Япония — это единственное в своём роде общество и цивилизация. Какими бы мощными ни были торговые и финансовые связи Японии с остальными странами Юго-Восточной Азии, культурные различия между ними мешают продвижению по пути региональной экономической интеграции по образцу Западной Европы или Северной Америки. Общность культуры, напротив, явно способствует стремительному росту экономических связей между Китайской Народной Республикой, с одной стороны, и Гонконгом, Тайванем, Сингапуром и заморскими китайскими общинами в других странах Азии — с другой. С окончанием «Холодной войны» общность культуры быстро вытесняет идеологические различия. Материковый Китай и Тайвань всё больше сближаются. Если общность культуры — это предпосылка экономической интеграции, то центр будущего восточноазиатского экономического блока скорее всего будет в Китае. По сути дела этот блок уже складывается. Вот что пишет по этому поводу М. Вайденбаум: «Хотя в регионе доминирует Япония, но на базе Китая стремительно возникает новый центр промышленности, торговли и финансового капитала в Азии. Это стратегическое пространство располагает мощным технологическим и производственным потенциалом (Тайвань), кадрами с выдающимися навыками в области организации, маркетинга и сферы услуг (Гонконг), плотной сетью коммуникаций (Сингапур), мощным финансовым капиталом (все три страны), а также необъятными земельными, природными и трудовыми ресурсами (материковый Китай)… Это влиятельное сообщество, во многом строящееся на развитии традиционной клановой основы, простирается от Гуанчжоу до Сингапура и от Куала-Лумпура до Манилы. Это — костяк экономики Восточной Азии» 1. Культурно-религиозная схожесть лежит также в основе Организации экономического сотрудничества, объединяющей 10 неарабских мусульманских стран: Иран, Пакистан, Турцию, Азербайджан, Казахстан, Кыргызстан, Туркмению, Таджикистан, Узбекистан и Афганистан. Данная организация была создана в 1960-е годы тремя странами: Турцией, Пакистаном и Ираном. Важный импульс к её оживлению и расширению дало осознание лидерами некоторых из входящих в неё стран того факта, что им закрыт путь в Европейское Сообщество. Точно так же КАРИКОМ, Центрально-Американский общий рынок и МЕРКОСУР базируются на общей культурной основе. Но попытки создать более широкую экономическую общность, которая бы объединила страны островов Карибского бассейна и Центральную Америку, не увенчались успехом — навести мосты между английской и латинской культурой пока ещё не удалось. Определяя собственную идентичность в этнических или религиозных терминах, люди склонны рассматривать отношения между собой и людьми другой этнической принадлежности и конфессии как отношения «мы» и «Они». Конец идеологизированных государств в Восточной Европе и на территории бывшего СССР позволил выдвинуться на передний план традиционным формам этнической идентичности и противоречий. Различия в культуре или религии порождают разногласия по широкому кругу политических вопросов, будь то права человека или эмиграция, коммерция или экология. Географическая близость стимулирует взаимные территориальные претензии от Боснии до Минданао. Но что наиболее важно — попытки Запада распространить свои ценности: демократию и либерализм — как общечеловеческие, сохранить военное превосходство и утвердить свои экономические интересы наталкиваются на сопротивление других цивилизаций. Правительствам и политическим группировкам всё реже удаётся мобилизовать население и сформировать коалиции на базе идеологий, и они всё чаще пытаются добиться поддержки, апеллируя к общности религии и цивилизации. Таким образом, конфликт цивилизаций разворачивается на двух уровнях. На микроуровне группы, обитающие вдоль линий разлома между цивилизациями, ведут борьбу, зачастую кровопролитную, за земли и власть друг над другом. На макроуровне страны, относящиеся к разным цивилизациям, соперничают из-за влияния в военной и экономической сфере, борются за контроль над международными организациями и третьими странами, стараясь утвердить собственные политические и религиозные ценности. Линии разлома между цивилизациями Если в годы «Холодной войны» основные очаги кризисов и кровопролития сосредоточивались вдоль политических и идеологических границ, то теперь они перемещаются на линии разлома между цивилизациями. «Холодная война» началась с того момента, когда «железный занавес» разделил Европу политически и идеологически. Она закончилась с исчезновением «железного занавеса». Но как только был ликвидирован идеологический раздел Европы, вновь возродился её культурный раздел на западное христианство, с одной стороны, и православие и ислам — с другой. Возможно, что наиболее важной разделительной линией в Европе является, как считает У. Уоллис, восточная граница западного христианства, сложившаяся к 1500 году. Она пролегает вдоль нынешних границ между Россией и Финляндией, между прибалтийскими странами и Россией, рассекает Белоруссию и Украину, сворачивает западнее, отделяя Трансильванию от остальной части Румынии, а затем, проходя по Югославии, почти в точности совпадает с линией, ныне отделяющей Хорватию и Словению от остальной Югославии. На Балканах эта линия, конечно же, совпадает с исторической границей между Габсбургской и Османской империями. Севернее и западнее этой линии проживают протестанты и католики. У них — общий опыт европейской истории: феодализм, Ренессанс, Реформация, Просвещение, Великая французская революция, промышленная революция. Их экономическое положение, как правило, гораздо лучше, чем у людей, живущих восточнее. Сейчас они могут рассчитывать на более тесное сотрудничество в рамках единой европейской экономики и консолидацию демократических политических систем. Восточнее и южнее этой линии живут православные христиане и мусульмане. Исторически они относились к Османской либо Российской империи, и до них донеслось лишь эхо исторических событий, определивших судьбу Запада. Экономически они отстают от Запада, и, похоже, менее подготовлены к созданию устойчивых демократических политических систем. И сейчас «бархатный занавес» культуры сменил «железный занавес» идеологии в качестве главной демаркационной линии в Европе. События в Югославии показали, что это линия не только культурных различий, но временами и кровавых конфликтов. Уже 13 веков тянется конфликт вдоль линии разлома между западной и исламской цивилизациями. Начавшееся с возникновением ислама продвижение арабов и мавров на Запад и на Север завершилось лишь в 732 году. На протяжении XI–XIII веков крестоносцы с переменным успехом пытались принести в Святую Землю христианство и установить там христианское правление. В XIV–XVII столетии инициативу перехватили турки-османы. Они распространили своё господство на Ближний Восток и на Балканы, захватили Константинополь и дважды осаждали Вену. Но в XIX — начале XX века власть турок-османов стала клониться к упадку. Большая часть Северной Африки и Ближнего Востока оказалась под контролем Англии, Франции и Италии. По окончании Второй мировой войны настал черёд отступать Западу. Колониальные империи исчезли. Заявили о себе сначала арабский национализм, а затем и исламский фундаментализм. Запад попал в тяжкую зависимость от стран Персидского залива, снабжавших его энергоносителями. В свою очередь, мусульманские страны, богатые нефтью, богатели деньгами, а если желали, то и оружием. Произошло несколько войн между арабами и Израилем, созданным по инициативе Запада. На протяжении 1950-х годов Франция почти непрерывно вела кровопролитную войну в Алжире. В 1956 году британские и французские войска вторглись в Египет. В 1958 году американцы вошли в Ливан. Впоследствии они неоднократно туда возвращались, а также совершали нападения на Ливию и участвовали во многочисленных военных столкновениях с Ираном. В ответ на это арабские и исламские террористы при поддержке по меньшей мере трёх ближневосточных правительств воспользовались оружием слабых и стали взрывать западные самолёты, здания и захватывать заложников. Состояние войны между Западом и арабскими странами достигло апогея в 1990 году, когда США направили в Персидский залив многочисленную армию — защищать одни арабские страны от агрессии других. По окончании этой войны планы НАТО составляются с учётом потенциальной опасности и нестабильности вдоль «южных границ». Военная конфронтация между Западом и исламским миром продолжается целое столетие, и нет никакого намёка на её смягчение. Скорее наоборот, она может ещё больше обостриться. Война в Персидском заливе заставила многих арабов почувствовать гордость — Саддам Хусейн напал на Израиль и оказал сопротивление Западу. Но она же породила и чувства унижения и обиды, вызванные военным присутствием Запада в Персидском заливе, его силовым превосходством и своей очевидной неспособностью определять собственную судьбу. К тому же многие арабские страны — не только экспортёры нефти — подошли к такому уровню экономического и социального развития, который несовместим с автократическими формами правления. Попытки ввести там демократию становятся все настойчивее. Политические системы некоторых арабских стран приобрели определённую долю открытости. Но это идёт на пользу главным образом исламским фундаменталистам. Короче говоря, в арабском мире западная демократия усиливает антизападные политические силы. Возможно, это преходящее явление, но оно несомненно усложняет отношения между исламскими странами и Западом. Эти отношения осложняются и демографическими факторами. Стремительный рост населения в арабских странах, особенно в Северной Африке, увеличивает эмиграцию в страны Западной Европы. В свою очередь наплыв эмигрантов, происходящий на фоне постепенной ликвидации внутренних границ между западноевропейскими странами, вызвал острое политическое неприятие. В Италии, Франции и Германии расистские настроения приобретают всё более открытую форму, а начиная с 1990 года постоянно нарастают политическая реакция и насилие в отношении арабских и турецких эмигрантов. Обе стороны видят во взаимодействии между исламским и западным миром конфликт цивилизаций. «Западу наверняка предстоит конфронтация с мусульманским миром, — пишет индийский журналист мусульманского вероисповедания М. Акбар. — Уже сам факт широкого распространения исламского мира от Магриба до Пакистана приведёт к борьбе за новый мировой порядок». К сходным выводам приходит и Б. Льюис: «Перед нами настроение и движение совершенно иного уровня, неподвластные контролю политики и правительств, которые хотят их использовать. Это ни много ни мало конфликт цивилизаций — возможно, иррациональная, но исторически обусловленная реакция нашего древнего соперника против нашей иудео-христианской традиции, нашего мирского настоящего и глобальной экспансии того и другого» 2. На протяжении истории арабо-исламская цивилизация находилась в постоянном антагонистическом взаимодействии с языческим, анимистическим, а ныне по преимуществу христианским чернокожим населением Юга. В прошлом этот антагонизм олицетворялся в образе араба-работорговца и чернокожего раба. Сейчас он проявляется в затяжной гражданской войне между арабским и темнокожим населением в Судане, в вооружённой борьбе между инсургентами (которых поддерживает Ливия) и правительством в Чаде, а также в политических конфликтах, доходящих до кровавых столкновений между мусульманами и христианами, в Нигерии. Процесс модернизации и распространения христианства на африканском континенте скорее всего лишь увеличит вероятность насилия вдоль этой линии межцивилизационного разлома. Симптомом обострения ситуации явилась речь папы Иоанна-Павла II в феврале 1993 году в Хартуме. В ней он обрушился на действия суданского исламистского правительства, направленные против христианского меньшинства в Судане. На северных рубежах исламского региона конфликт разворачивается главным образом между православным населением и мусульманским. Здесь следует упомянуть резню в Боснии и Сараево, незатухающую борьбу между сербами и албанцами, натянутые отношения между болгарами и турецким меньшинством в Болгарии, кровопролитные столкновения между осетинами и ингушами, армянами и азербайджанцами, конфликты между русскими и мусульманами в Средней Азии, размещение российских войск в Средней Азии и на Кавказе с целью защитить интересы России. Религия подогревает возрождающуюся этническую самоидентификацию, и всё это усиливает опасения русских насчёт безопасности их южных границ. Эту озабоченность почувствовал А. Рузвельт. Вот что он пишет: «Значительная часть истории России заполнена приграничной борьбой между славянами и тюрками. Эта борьба началась со времён основания российского государства более тысячи лет назад. В тысячелетней борьбе славян с их восточными соседями — ключ к пониманию не только российской истории, но и российского характера. Чтобы понять нынешние российские реалии, нужно не забывать о тюркской этнической группе, поглощавшей внимание русских на протяжении многих столетий» 3. Конфликт цивилизаций имеет глубокие корни и в других регионах Азии. Уходящая в глубину истории борьба между мусульманам и индусами выражается сегодня не только в соперничестве между Пакистаном и Индией, но и в усилении религиозной вражды внутри Индии между всё более воинственными индуистскими группировками и значительным мусульманским меньшинством. В декабре 1992 года, после разрушения мечети Айодха, встал вопрос о том, останется ли Индия светской и демократической страной, или превратится в индуистское государство. В Восточной Азии Китай выдвигает территориальные притязания почти ко всем своим соседям. Он беспощадно расправился с буддистами в Тибете, а сейчас готов столь же решительно разделаться с тюрко-исламским меньшинством. По окончании «Холодной войны» противоречия между Китаем и США проявились с особой силой в таких областях, как права человека, торговля и проблема нераспространения оружия массового уничтожения, и пока нет никаких надежд на их смягчение. Как сказал в 1991 году Дэн Сяопин: «Новая Холодная война между Китаем и Америкой продолжается». Высказывание Дэн Сяопина можно отнести и ко всё более осложняющимся отношениям между Японией и США. Культурные различия усиливают экономический конфликт между этими странами. Каждая сторона обвиняет другую в расизме, но по крайней мере со стороны США отторжение носит не расовый, а культурный характер. Трудно вообразить себе два общества, более далёкие друг от друга по фундаментальным ценностям, установкам и стилю поведения. Экономические разногласия США с Европой не менее серьёзны, но они не столь политически выпуклы и эмоционально окрашены, ибо противоречия между американской и европейской культурами гораздо менее драматичны, чем между американской и японской цивилизациями. Уровень потенциальной возможности насилия при взаимодействии различных цивилизаций может варьироваться. В отношениях между американской и европейской субцивилизациями преобладает экономическая конкуренция, как и в отношениях между Западом в целом и Японией. В то же время в Евразии расползающиеся этнические конфликты, доходящие до «этнических чисток», отнюдь не являются редкостью. Чаще всего они происходят между группами, относящимися к разным цивилизациям, и в этом случае принимают наиболее крайние формы. Исторически сложившиеся границы между цивилизациями евразийского континента вновь сейчас полыхают в огне конфликтов. Особого накала эти конфликты достигают по границам исламского мира, полумесяцем раскинувшегося на пространстве между Северной Африкой и Средней Азией. Но насилие практикуется и в конфликтах между мусульманами, с одной стороны, и православными сербами на Балканах, евреями в Израиле, индусами в Индии, буддистами в Бирме и католиками на Филиппинах — с другой. Границы исламского мира везде и всюду залиты кровью. Сплочение цивилизаций: синдром «братских стран» Группы или страны, принадлежащие к одной цивилизации, оказавшись вовлечёнными в войну с людьми другой цивилизации, естественно пытаются заручиться поддержкой представителей своей цивилизации. По окончании «Холодной войны» складывается новый мировой порядок, и по мере его формирования, принадлежность к одной цивилизации или, как выразился X. Д. С. Гринвэй, «синдром братских стран» приходит на смену политической идеологии и традиционным соображениям поддержания баланса сил в качестве основного принципа сотрудничества и коалиций. О постепенном возникновении этого синдрома свидетельствуют все конфликты последнего времени — в Персидском заливе, на Кавказе, в Боснии. Правда, ни один из этих конфликтов не был полномасштабной войной между цивилизациями, но каждый включал в себя элементы внутренней консолидации цивилизаций. По мере развития конфликтов этот фактор, похоже, приобретает всё большее значение. Его нынешняя роль — предвестник грядущего. Первое. В ходе конфликта в Персидском заливе одна арабская страна вторглась в другую, а затем вступила в борьбу с коалицией арабских, западных и прочих стран. Хотя открыто на сторону Саддама Хусейна встали лишь немногие мусульманские правительства, но неофициально его поддержали правящие элиты многих арабских стран, и он получил огромную популярность среди широких слоёв арабского населения. Исламские фундаменталисты сплошь и рядом поддерживали Ирак, а не правительства Кувейта и Саудовской Аравии, за спиной которых стоял Запад. Подогревая арабский национализм, Саддам Хусейн неприкрыто апеллировал к исламу. Он и его сторонники старались представить эту войну как войну между цивилизациями. «Это не мир воюет против Ирака, — говорилось в получившей широкую известность речи Сафара Аль Хавали, декана факультета исламистики Университета Ум Аль Кура в Мекке, — это Запад воюет против ислама». Переступив через соперничество между Ираном и Ираком, религиозный лидер Ирана аятолла Али Хомейни призвал к священной войне против Запада: «Борьба против американской агрессии, алчности, планов и политики будет считаться джихадом, и каждый, кто погибнет на этой войне, будет причислен к мученикам». «Эта война, — заявил король Иордании Хусейн, — ведётся против всех арабов и мусульман, а не только против Ирака». Сплочение значительной части арабской элиты и населения в их поддержке Саддама Хусейна вынудило арабские правительства, вначале примкнувшие к антииракской коалиции, ограничить свои действия и смягчить публичные заявления. Арабские правительства дистанцировались или выступили против дальнейших попыток Запада оказать давление на Ирак, в том числе против введения летом 1992 года зоны, запрещённой для полётаов, и бомбардировки Ирака в январе 1993 года. В 1990 году в антииракскую коалицию входили Запад, Советский Союз, Турция и арабские страны. В 1993 году в ней остались практически только Запад и Кувейт. Сравнивая решительность Запада в случае с Ираком с его неспособностью защитить боснийских мусульман от сербов и применить санкции против Израиля за несоблюдение им резолюций ООН, мусульмане упрекают Запад в двойной морали. Но мир, где происходит столкновение цивилизаций, — это неизбежно мир с двойной моралью: одна используется по отношению к «братским странам», а другая — по отношению ко всем остальным. Второе. Синдром «братских стран» проявляется также в конфликтах на территории бывшего Советского Союза. Военные успехи армян в 1992–1993 годах подтолкнули Турцию к усиленной поддержке родственного ей в религиозном, этническом и языковом отношении Азербайджана. «Народ Турции испытывает те же чувства, что и азербайджанцы, — заявил в 1992 году один высокопоставленный турецкий чиновник. — Мы оказались под давлением. Наши газеты полны фотографий, на которых запечатлены зверства армян. Нам задают вопрос: неужели мы всерьёз собираемся и впредь проводить политику нейтралитета? Наверное, мы должны показать Армении, что в этом регионе есть великая Турция». С этим согласился и президент Турции Тургут Озал, заметивший, что Армению следует немного припугнуть. В 1993 году он повторил угрозу: «Турция ещё покажет свои клыки!» Военно-Воздушные силы Турции совершают разведывательные полёты вдоль армянской границы. Турция задерживает поставки продовольствия и воздушные рейсы в Армению. Турция и Иран объявили, что они не допустят расчленения Азербайджана. В последние годы своего существования советское правительство поддерживало Азербайджан, где у власти по-прежнему были коммунисты. Однако с распадом Советского Союза политические мотивы сменились религиозными. Теперь российские приоритеты на стороне армян, а Азербайджан обвиняет российское правительство в том, что оно совершило поворот на 180 градусов и поддерживает теперь христианскую Армению. Третье. Если посмотреть на войну в бывшей Югославии, то здесь западная общественность проявила симпатии и поддержку боснийских мусульман, а также ужас и отвращение к зверствам, творимым сербами. В тоже время, её относительно мало взволновали нападения на мусульман со стороны хорватов и расчленение Боснии и Герцеговины. На ранних этапах распада Югославии необычные для неё дипломатическую инициативу и нажим проявила Германия, склонившая остальные 11 стран — членов Европейкого Сообщества последовать её примеру и признать Словению и Хорватию. Стремясь укрепить позиции этих двух католических стран, Ватикан признал Словению и Хорватию ещё до того, как это сделало Европейское Сообщество. Европейскому примеру последовали США. Таким образом, ведущие страны европейской цивилизации сплотились для поддержки своих единоверцев. А затем стали поступать сообщения о том, что Хорватия в большом объёме получает оружие из Центральной Европы и других стран Запада. С другой стороны, правительство России пыталось придерживаться политики середины, чтобы не испортить отношения с православными сербами и в то же время не противопоставить Россию Западу. Тем не менее российские консерваторы и националисты, среди которых было немало народных депутатов, нападали на правительство за недостаточную поддержку сербов. К началу 1993 года несколько сот российских граждан служили в сербских войсках и, согласно сообщениям, в Сербию поставлялось российское оружие. Исламские правительства и политические группировки, в свою очередь, клеймят Запад за то, что он не встал на защиту боснийских мусульман. Иранские руководители призывают мусульман всего мира оказать помощь Боснии. Вопреки эмбарго ООН, Иран поставляет в Боснию солдат и оружие. Поддерживаемые Ираном ливанские группировки посылают боевиков для обучения и организации боснийских вооружённых сил. Сообщалось, что в 1993 году в Боснии сражалось до 4000 мусульман более чем из двадцати исламских стран. Правительства Саудовской Аравии и других стран испытывают всё более мощное давление со стороны фундаменталистских группировок, требующих более решительной поддержки Боснии. Согласно сообщениям, к концу 1992 года Саудовская Аравия по сути финансировала снабжение боснийских мусульман оружием и продовольствием. Это значительно повысило их боеспособность перед лицом сербов. В 1930-е годы гражданская война в Испании вызвала вмешательство стран, бывших в политическом отношении фашистскими, коммунистическими и демократическими. Сегодня, в 1990-х годах, конфликт в Югославии вызывает вмешательство стран, которые делятся на мусульманские, православные и западно-христианские. Эта параллель не осталась незамеченной. «Война в Боснии и Герцеговине стала эмоциональным эквивалентом борьбы против фашизма в годы гражданской войны в Испании, — заметил один обозреватель из Саудовской Аравии. — Те, кто погибает на этой войне, считаются мучениками, отдавшими жизни ради спасения братьев-мусульман». Конфликты и насилие возможны и между странами, принадлежащими к одной цивилизации, а также внутри этих стран. Но они, как правило, не столь интенсивны и всеобъемлющи, как конфликты между цивилизациями. Принадлежность к одной цивилизации снижает вероятность насилия в тех случаях, когда, не будь этого обстоятельства, до него бы непременно дошло дело. В 1991–1992 годах многие были обеспокоены возможностью военного столкновения между Россией и Украиной из-за спорных территорий — в первую очередь Крыма, — а также Черноморского флота, ядерных арсеналов и экономических проблем. Но если принадлежность к одной цивилизации что-то значит, вероятность вооружённого конфликта между Россией и Украиной не очень велика. Это два славянских, по большей части православных народа, на протяжении столетий имевших тесные связи. И поэтому в начале 1993 года, несмотря на все причины для конфликта, лидеры обеих стран успешно вели переговоры, устраняя разногласия. В это время на территории бывшего Советского Союза шли серьёзные бои между мусульманами и христианами, напряжённость, доходящая до прямых столкновений, определяла отношения между западными и православными христианами в Прибалтике, но между русскими и украинцами дело до насилия не дошло. До сих пор сплочение цивилизаций принимало ограниченные формы, но процесс развивается, и у него есть значительный потенциал на будущее. По мере продолжения конфликтов в Персидском заливе, на Кавказе и в Боснии, позиции разных стран и расхождения между ними всё больше определялись цивилизационной принадлежностью. Политические деятели популистского толка, религиозные лидеры и средства массовой информации обрели в этом мощное орудие, обеспечивающее им поддержку широких масс населения и позволяющее оказывать давление на колеблющиеся правительства. В ближайшем будущем наибольшую угрозу перерастания в крупномасштабные войны будут нести в себе те локальные конфликты, которые, подобно конфликтам в Боснии и на Кавказе, завязались вдоль линий разлома между цивилизациями. Следующая мировая война, если она разразится, будет войной между цивилизациями. Запад против остального мира По отношению к другим цивилизациям Запад находится сейчас на вершине своего могущества. Вторая сверхдержава — в прошлом его оппонент, исчезла с политической карты мира. Военный конфликт между западными странами немыслим, военная мощь Запада не имеет равных. Если не считать Японии, у Запада нет экономических соперников. Он главенствует в политической сфере, в сфере безопасности, а совместно с Японией — и в сфере экономики. Мировые политические проблемы и проблемы безопасности эффективно разрешаются под руководством США, Великобритании и Франции, мировые экономические проблемы — под руководством США, Германии и Японии. Все эти страны имеют самые тесные отношения друг с другом, не допуская в свой круг страны поменьше, почти все страны незападного мира. Решения, принятые Советом Безопасности Организации Объединённых Наций (ООН) или Международным Валютным Фондом (МВФ) и отражающие интересы Запада, подаются мировой общественности как соответствующие насущным нуждам мирового сообщества. Само выражение «мировое сообщество» превратилось в эвфемизм, заменивший выражение «свободный мир». Оно призвано придать общемировую легитимность действиям, отражающим интересы США и других западных стран 4. При посредстве МВФ и других международных экономических организаций Запад реализует свои экономические интересы и навязывает другим странам экономическую политику по собственному усмотрению. В незападных странах МВФ, несомненно, пользуется поддержкой министров финансов и кое-кого ещё, но подавляющее большинство населения имеет о нём самое нелестное мнение. Г. Арбатов охарактеризовал чиновников МВФ как «необольшевиков, с удовольствием отнимающих деньги у других людей, навязывающих им недемократические и чуждые правила экономического и политического поведения и лишающих их экономической свободы». Запад доминирует в Совете Безопасности ООН, и его решения, лишь иногда смягчаемые вето со стороны Китая, обеспечили Западу законные основания для использования силы от имени ООН с тем, чтобы изгнать Ирак из Кувейта и уничтожить сложные виды его вооружений, а также способность производить такого рода вооружения. Беспрецедентным было и выдвинутое США, Великобританией и Францией от имени Совета Безопасности требование к Ливии выдать подозреваемых во взрыве самолёта авиакомпании Pan American. Когда Ливия отказалась выполнить это требование, на неё были наложены санкции. Разбив самую мощную из арабских армий, Запад без колебаний стал всем своим весом давить на арабский мир. По сути дела Запад использует международные организации, военную мощь и финансовые ресурсы для того, чтобы править миром, утверждая своё превосходство, защищая западные интересы и утверждая западные политические и экономические ценности. Так, по крайней мере, видят сегодняшний мир незападные страны, и в их взгляде есть значительная доля истины. Различия в масштабах власти и борьба за военную, экономическую и политическую власть являются, таким образом, одним из источников конфликта между Западом и другими цивилизациями. Другой источник конфликта — различия в культуре, в базовых ценностях и верованиях. В. С. Нейпол утверждал, что западная цивилизация — универсальна и годится для всех народов. На поверхностном уровне многое из западной культуры действительно пропитало остальной мир. Но на глубинном уровне западные представления и идеи фундаментально отличаются от тех, которые присущи другим цивилизациям. В исламской, конфуцианской, японской, индуистской, буддистской и православной культурах почти не находят отклика такие западные идеи, как индивидуализм, либерализм, конституционализм, права человека, равенство, свобода, верховенство закона, демократия, свободный рынок, отделение церкви от государства. Усилия Запада, направленные на пропаганду этих идей, зачастую вызывают враждебную реакцию против «империализма прав человека» и способствуют укреплению исконных ценностей собственной культуры. Об этом, в частности, свидетельствует поддержка религиозного фундаментализма молодёжью незападных стран. Да и сам тезис о возможности «универсальной цивилизации» — это западная идея. Она находится в прямом противоречии с партикуляризмом большинства азиатских культур, с их упором на различия, отделяющие одних людей от других. И действительно, как показало сравнительное исследование значимости ста ценностных установок в различных обществах, «ценности, имеющие первостепенную важность на Западе, гораздо менее важны в остальном мире» 5. В политической сфере эти различия наиболее отчётливо обнаруживаются в попытках Соединённых Штатов и других стран Запада навязать народам других стран западные идеи демократии и прав человека. Современная демократическая форма правления исторически сложилась на Западе. Если она и утвердилась кое-где в незападных странах, то лишь как следствие западного колониализма или нажима. Судя по всему, центральной осью мировой политики в будущем станет конфликт между «Западом и остальным миром», как выразился К. Махбубани, и реакция незападных цивилизаций на западную мощь и ценности 6. Такого рода реакция, как правило, принимает одну из трёх форм, или же их сочетание. Во-первых, и это самый крайний вариант, незападные страны могут последовать примеру Северной Кореи или Бирмы и взять курс на изоляцию — оградить свои страны от западного проникновения и разложения и в сущности устраниться от участия в жизни мирового сообщества, где доминирует Запад. Но за такую политику приходится платить слишком высокую цену, и лишь немногие страны приняли её в полном объёме. Вторая возможность — попробовать примкнуть к Западу и принять его ценности и институты. На языке теории международных отношений это называется «вскочить на подножку поезда». Третья возможность — попытаться создать противовес Западу, развивая экономическую и военную мощь и сотрудничая с другими незападными странами против Запада. Одновременно можно сохранять исконные национальные ценности и институты — иными словами, модернизироваться, но не вестернизироваться. Расколотые страны В будущем, когда принадлежность к определённой цивилизации станет основой самоидентификации людей, страны, в населении которых представлено несколько цивилизационных групп, вроде Советского Союза или Югославии, будут обречены на распад. Но есть и внутренне расколотые страны — относительно однородные в культурном отношении, но в которых нет согласия по вопросу о том, к какой именно цивилизации они принадлежат. Их правительства, как правило, хотят «вскочить на подножку поезда» и примкнуть к Западу, но история, культура и традиции этих стран ничего общего с Западом не имеют. Самый яркий и типичный пример расколотой изнутри страны — Турция. Турецкое руководство конца XX века сохраняет верность традиции Ататюрка и причисляет свою страну к современным, секуляризованным нациям-государствам западного типа. Оно сделало Турцию союзником Запада по НАТО и во время войны в Персидском заливе, оно добивается принятия страны в Европейское Сообщество. В то же самое время отдельные элементы турецкого общества поддерживают возрождение исламских традиций и утверждают, что в своей основе Турция — это ближневосточное мусульманское государство. Мало того, тогда как политическая элита Турции считает свою страну западным обществом, политическая элита Запада этого не признает. Турцию не принимают в Европейское Сообщество, и подлинная причина этого, по словам президента Озала, «в том, что мы — мусульмане, а они — христиане, но они это не говорят открыто». Куда податься Турции, которая отвергла Мекку и сама отвергнута Брюсселем? Не исключено, что ответ гласит: «Ташкент». Крах СССР открывает перед Турцией уникальную возможность стать лидером возрождающейся тюркской цивилизации, охватывающей семь стран на пространстве от берегов Греции до Китая. Поощряемая Западом, Турция прилагает все усилия, чтобы выстроить для себя эту новую идентичность. В сходном положении оказалась в последнее десятилетие и Мексика. Если Турция отказалась от своего исторического противостояния Европе и попыталась присоединиться к ней, то Мексика, которая ранее идентифицировала себя через противостояние Соединённым Штатам, теперь старается подражать этой стране и стремится войти в североамериканскую зону свободной торговли (НАФТА). Мексиканские политики заняты решением грандиозной задачи — заново сформулировать идентичность Мексики и с этой целью проводят фундаментальные экономические реформы, которые со временем должны повлечь за собой и коренные политические преобразования. В 1991 году первый советник президента Карлоса Салинаса подробно описывал мне преобразования, осуществляемые правительством страны. Когда он закончил, я сказал: «Ваши слова произвели на меня сильное впечатление. Похоже, что в принципе вы хотели бы превратить Мексику из латиноамериканской в североамериканскую страну». Он с удивлением взглянул на меня и воскликнул: «Совершенно верно! Именно это мы и пытаемся сделать, но, разумеется, об этом никто не говорит в открытую!» Это замечание показывает, что в Мексике, как и в Турции, новому определению национальной идентичности противятся влиятельные общественные силы. В Турции политические деятели европейской ориентации вынуждены делать жесты в сторону ислама. Точно так же и лидеры Мексики, ориентированные на Северную Америку, вынуждены делать жесты в сторону тех, кто считает Мексику латиноамериканской страной. Исторически внутренний раскол глубже всего затронул Турцию. Для Соединённых Штатов ближайшая расколотая изнутри страна — Мексика. В глобальном же масштабе самой значительной расколотой страной остаётся Россия. Вопрос о том, является ли Россия частью Запада, или она возглавляет свою особую, православно-славянскую цивилизацию, на протяжении российской истории ставился неоднократно. После победы коммунистов проблема ещё больше запуталась: взяв на вооружение западную идеологию, коммунисты приспособили её к российским условиям и затем от имени этой идеологии бросили вызов Западу. Коммунистическое господство сняло с повестки дня исторический спор между западниками и славянофилами. Но после дискредитации коммунизма русский народ вновь столкнулся с этой проблемой. Президент Борис Ельцин заимствует западные принципы и цели, стараясь превратить Россию в «нормальную» страну западного мира. Однако и правящая элита, и широкие массы российского общества расходятся во мнениях по этому вопросу. Один из умеренных противников вестернизации России С. Станкевич считает, что Россия должна отказаться от курса на «атлантизм», который сделает её европейской страной, частью мировой экономической системы и восьмым номером в нынешней семёрке развитых стран, что она не должна делать ставку на Германию и США — ведущие страны Атлантического союза. Отвергая и чисто «евразийскую» политику, Станкевич тем не менее полагает, что России следует уделять первостепенное внимание защите русских, проживающих за границей. Он подчёркивает тюркские и мусульманские связи России и настаивает «на более приемлемом перераспределении российских ресурсов, пересмотре приоритетов, связей и интересов в пользу Азии» — в сторону Востока. Люди такого толка критикуют Ельцина за подчинение интересов России Западу, за снижение её оборонной мощи, за отказ от поддержки традиционных союзников — например, Сербии, и за избранный им путь проведения экономических и политических реформ, причиняющий народу неисчислимые страдания. Проявлением этой тенденции является и возрождение интереса к идеям П. Савицкого, который ещё в 1920-е годы писал, что Россия является «уникальной евразийской цивилизацией» 7. Есть и более резкие голоса, иногда откровенно националистические, антизападные и антисемитские. Они призывают возродить военную мощь России и установить более тесные связи с Китаем и мусульманскими странами. Народ России расколот не меньше, чем политическая элита. Опрос общественного мнения в европейской части страны весной 1992 года показал, что 40% населения положительно настроено по отношению к Западу, а 36% — отрицательно. В начале 1990-х годов, как и на протяжении почти всей своей истории, Россия остаётся внутренне расколотой страной. Чтобы расколотая изнутри страна смогла заново обрести свою культурную идентичность, должны быть соблюдены три условия. Во-первых, необходимо, чтобы политическая и экономическая элита этой страны в целом поддерживала и приветствовала такой шаг. Во-вторых, её народ должен быть согласен, пусть неохотно, на принятие новой идентичности. В-третьих, доминирующие группы той цивилизации, в которую расколотая страна пытается влиться, должны быть готовы принять «новообращённого». В случае Мексики соблюдены все три условия. В случае Турции — первые два. И совсем неясно, как же обстоит дело с Россией, желающей присоединиться к Западу. Конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом был конфликтом идеологий, которые, невзирая на все различия, хотя бы внешне ставили одни и те же основные цели: свободу, равенство и процветание. Но Россия традиционалистская, авторитарная, националистическая будет стремиться к совершенно иным целям. Западный демократ вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет немыслимо с русским традиционалистом. И если русские, перестав быть марксистами, не примут либеральную демократию и начнут вести себя как россияне, а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать отдалёнными и враждебными 8. Конфуцианско-исламский блок Препятствия, встающие на пути присоединения незападных стран к Западу, варьируются по степени глубины и сложности. Для стран Латинской Америки и Восточной Европы они не столь уж велики. Для православных стран бывшего Советского Союза — гораздо значительнее. Но самые серьёзные препятствия встают перед мусульманскими, конфуцианскими, индуистскими и буддистскими народами. Японии удалось добиться единственной в своём роде позиции ассоциированного члена западного мира: в каких-то отношениях она входит в число западных стран, но несомненно отличается от них по своим наиболее важным измерениям. Те страны, которые по соображениям культуры или власти не хотят или не могут присоединиться к Западу, конкурируют с ним, наращивая собственную экономическую, военную и политическую мощь. Они добиваются этого и за счёт внутреннего развития, и за счёт сотрудничества с другими незападными странами. Самый известный пример такого сотрудничества — конфуцианско-исламский блок, сложившийся как вызов западным интересам, ценностям и мощи. Почти все без исключения западные страны сейчас сокращают свои военные арсеналы. Россия под руководством Бориса Ельцина делает то же самое. А Китай, Северная Корея и целый ряд ближневосточных стран существенно наращивают военный потенциал. С этой целью они импортируют оружие из западных и незападных стран и развивают собственную военную промышленность. В результате возник феномен, названный Ч. Кроутхэммом феноменом «вооружённых стран», причём «вооружённые страны» — это отнюдь не страны Запада. Другой результат — переосмысление концепции контроля над вооружениями. Идея контроля над вооружениями была выдвинута Западом. На протяжении «Холодной войны» первоочерёдной целью такого контроля являлось достижение устойчивого военного равновесия между Соединёнными Штатами и их союзниками, с одной стороны, и Советским Союзом и его союзниками — с другой. В эпоху после «Холодной войны» первейшая цель контроля над вооружениями — предотвратить наращивание незападными странами их военного потенциала, представляющего потенциальную угрозу западным интересам. Чтобы добиться этого, Запад использует международные соглашения, экономическое давление, контроль над перемещением оружия и военных технологий. Конфликт между Западом и конфуцианско-исламскими государствами в значительной мере (хотя и не исключительно) сосредоточен вокруг проблем ядерного, химического и биологического оружия, баллистических ракет и других сложных средств доставки такого оружия, а также систем управления, слежения и иных электронных средств поражения целей. Запад провозглашает принцип нераспространения как всеобщую и обязательную норму, а договоры о нераспространении и контроль — как средство реализации этой нормы. Предусмотрена система разнообразных санкций против тех, кто способствует распространению современных видов оружия, и привилегий тем, кто соблюдает принцип нераспространения. Естественно, что основное внимание уделяется странам, которые настроены враждебно по отношению к Западу или склонны к этому потенциально. Со своей стороны незападные страны отстаивают своё право приобретать, производить и размещать любое оружие, которое они считают необходимым для собственной безопасности. Они в полной мере усвоили истину, высказанную министром обороны Индии в ответ на вопрос о том, какой урок он извлек из войны в Персидском заливе: «Не связывайтесь с Соединёнными Штатами, если у вас нет ядерного оружия». Ядерное, химическое и ракетное оружие рассматривается — возможно, ошибочно — как потенциальный противовес колоссальному превосходству Запада в области обычных вооружений. Конечно, у Китая уже есть ядерное оружие. Пакистан и Индия могут его разместить на своих территориях. Северная Корея, Иран, Ирак, Ливия и Алжир явно пытаются приобрести его. Высокопоставленный иранский чиновник заявил, что все мусульманские страны должны обладать ядерным оружием, а в 1988 году президент Ирана якобы издал указ с призывом производить «химическое, биологическое и радиологическое оружие, наступательное и оборонительное». Важную роль в создании антизападного военного потенциала играет расширение военной мощи Китая и его способности наращивать её и в дальнейшем. Благодаря успешному экономическому развитию, Китай постоянно увеличивает военные расходы и энергично модернизирует свою армию. Он покупает оружие у стран бывшего Советского Союза, проводит работы по созданию собственных баллистических ракет дальнего радиуса действия, и в 1992 году провёл испытательный ядерный взрыв мощностью в одну мегатонну. Проводя политику расширения своего влияния, Китай разрабатывает системы дозаправки в воздухе и приобретает авианосцы. Военная мощь Китая и его притязания на господство в Южно-Китайском море порождают гонку вооружений в Юго-Восточной Азии. Китай выступает в роли крупного экспортёра оружия и военных технологий. Ливии и Ираку он поставляет сырьё, которое может быть использовано для производства ядерного оружия и нервно-паралитических газов. С его помощью в Алжире был построен реактор, пригодный для проведения исследований и производства ядерного оружия. Китай продал Ирану ядерную технологию, которая, по мнению американских специалистов, может использоваться для производства оружия. Пакистану Китай поставил детали ракет с радиусом действия 300 миль. Уже некоторое время программа производства ядерного оружия разрабатывается в Северной Корее — известно, что эта страна продала Сирии и Ирану новейшие виды ракет и ракетную технологию. Как правило, поток оружия и военных технологий идёт из Юго-Восточной Азии в сторону Ближнего Востока. Но есть и некоторое движение в противоположном направлении. Таким образом, сложился конфуцианско-исламский военный блок. Его цель — содействовать своим членам в приобретении оружия и военных технологий, необходимых для создания противовеса военной мощи Запада. Будет ли он долговечным — неизвестно. Но на сегодня, это, как выразился Д. Маккерди, — «союз изменников, возглавляемый распространителями ядерного оружия и их сторонниками». Между исламско-конфуцианскими странами и Западом разворачивается новый виток гонки вооружений. На предыдущем этапе каждая сторона разрабатывала и производила оружие с целью добиться равновесия или превосходства над другой стороной. Сейчас же одна сторона разрабатывает и производит новые виды оружия, а другая пытается ограничить и предотвратить такое наращивание вооружений, одновременно сокращая собственный военный потенциал. Выводы для Запада В данной статье отнюдь не утверждается, что цивилизационная идентичность заменит все другие формы идентичности, что нации-государства исчезнут, каждая цивилизация станет политически единой и целостной, а конфликты и борьба между различными группами внутри цивилизаций прекратятся. Я лишь выдвигаю гипотезу о том, что: Противоречия между цивилизациями важны и реальны. Цивилизационное самосознание возрастает. Конфликт между цивилизациями придёт на смену идеологическим и другим формам конфликтов в качестве преобладающей формы глобального конфликта. Международные отношения, исторически являвшиеся игрой в рамках западной цивилизации, будут всё больше девестернизироваться и превращаться в игру, где незападные цивилизации станут выступать не как пассивные объекты, а как активные действующие лица. Эффективные международные институты в области политики, экономики и безопасности будут складываться скорее внутри цивилизаций, чем между ними. Конфликты между группами, относящимися к разным цивилизациям, будут более частыми, затяжными и кровопролитными, чем конфликты внутри одной цивилизации. Вооружённые конфликты между группами, принадлежащими к разным цивилизациям, станут наиболее вероятным и опасным источником напряжённости, потенциальным источником мировых войн. Главными осями международной политики станут отношения между Западом и остальным миром. Политические элиты некоторых расколотых незападных стран постараются включить их в число западных, но в большинстве случаев им придётся столкнуться с серьёзными препятствиями. В ближайшем будущем основным очагом конфликтов будут взаимоотношения между Западом и рядом исламско-конфуцианских стран. Это не обоснование желательности конфликта между цивилизациями, а предположительная картина будущего. Но если моя гипотеза убедительна, необходимо задуматься о том, что это означает для западной политики. Здесь следует провести чёткое различие между краткосрочной выгодой и долгосрочным урегулированием. Если исходить из позиций краткосрочной выгоды, интересы Запада явно требуют: Укрепления сотрудничества и единства в рамках собственной цивилизации, прежде всего между Европой и Северной Америкой. Интеграции в состав Запада стран Восточной Европы и Латинской Америки, чья культура близка к западной. Поддержания и расширения сотрудничества с Россией и Японией. Предотвращения, разрастания локальных межцивилизационных конфликтов в полномасштабные войны между цивилизациями. Ограничения роста военной мощи конфуцианских и исламских стран. Замедления сокращения военной мощи Запада и сохранения его военного превосходства в Восточной и Юго-Западной Азии. Использования конфликтов и разногласий между конфуцианскими и исламскими странами. Поддержки представителей других цивилизаций, симпатизирующих западным ценностями и интересам. Укрепления международных институтов, отражающих и легитимизирующих западные интересы и ценности, и привлечения к участию в этих институтах незападных стран. В долгосрочной же перспективе надо ориентироваться на другие критерии. Западная цивилизация является одновременно и западной, и современной. Незападные цивилизации попытались стать современными, не становясь западными. Но до сих пор лишь Японии удалось добиться в этом полного успеха. Незападные цивилизации и впредь не оставят своих попыток обрести богатство, технологию, квалификацию, оборудование, вооружение — всё то, что входит в понятие «быть современным». Но в то же время они постараются сочетать модернизацию со своими традиционными ценностями и культурой. Их экономическая и военная мощь будет возрастать, отставание от Запада сокращаться. Западу всё больше и больше придётся считаться с этими цивилизациями, близкими по своей мощи, но весьма отличными по своим ценностям и интересам. Это потребует поддержания его потенциала на уровне, который будет обеспечивать защиту интересов Запада в отношениях с другими цивилизациями. Но от Запада потребуется и более глубокое понимание фундаментальных религиозных и философских основ этих цивилизаций. Он должен будет понять, как люди этих цивилизаций представляют себе собственные интересы. Необходимо будет найти элементы сходства между западной и другими цивилизациями. Ибо в обозримом будущем не сложится единой универсальной цивилизации. Напротив, мир будет состоять из непохожих друг на друга цивилизаций, и каждой из них придётся учиться сосуществовать со всеми остальными.

Культура и цивилизация (взаимосвязь понятий)

У культурологов нет единого мнения по ряду непростых вопросов, касающихся понятий «культура» и «цивилизация».

Обширнейшее понятие «культура», имеющая множество толкований, неизбежно сталкивается с со столь же неоднозначно трактуемым понятием «цивилизация».

Следующим важнейшим вопрос является — каким же  образом они соотносятся друг с другом?

Одни исследователи отождествляют столь многозначные понятия, другие, наоборот, разделяют, приводя достаточно веские аргументы для подобного решения вопроса.

Цивилизация и культура — история понятий 

Эти термины на стадии их появления у древних римлян были достаточны просты:

• культура – обработка земли, земледельческий труд,
• цивилизация (от civils – гражданский) – характеристика принадлежности к гражданской жизни.

Для римлян цивилизация определялась как высокий уровень городской жизни, говорящий об их превосходстве в политическом и бытовом отношениях, выгодно отличающий римских граждан от варварских племён, грубых и примитивных. Термин «цивилизация» долгое время использовался для обозначения таких качеств, как воспитанность, утончённость и вежливость.

В эпоху Просвещения слову «цивилизация» дал путёвку в жизнь французский философ, писатель и энциклопедист Пьер Гольбах. Это понятие тесно смыкалось с понятием культуры, концепцией прогресса и теорией эволюционного развития народов. Со временем это понятие обретает многозначность.

Так, у Вольтера оно трактуется как цивилизованное поведение, подразумевающее хорошие манеры и навыки самоконтроля.

XIX век внёс свои коррективы в понятие цивилизации и сделал его более многозначным. В 1877 году вышла книга американского этнографа, историка и социолога

Льюиса Генри Моргана «Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации»,

в котором автор применил данный термин для характеристики этапов развития человечества. Примерно в этот же период цивилизацию начали соотносить исключительно с европейской культурой, формируя тем самым идеи европоцентризма в философии, политической и экономической жизни. Отныне все неевропейские культурные регионы стали считаться нецивилизованными или малоцивилизованными.

Формирование научной теории цивилизации (культурно-исторические типы)

В работах Ж.-Ж. Руссо, Николая Яковлевича Данилевского, А. Тойнби, О. Шпенглера сформировалась научная теория цивилизации, основанная (если кратко) на разграничении этих понятий. В трудах американских исследователей А. Кребера, Ф. Нортона, П. А. Сорокина она  предстаёт как особый этап развития культуры, то есть культурно-исторического типа, предполагающего ряд характерных признаков.

Культурно-исторический тип выступает как:

•   общность людей, имеющая некоторый социальный генотип и стереотип;
•  освоенное мировое пространство, достаточно замкнутое и автономное;
•  конкретное место в системе иных цивилизаций.

Ответом на поставленный в 1750 году Дижонской академией вопрос:

«Содействовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов?»,

стало первое литературное творение

Ж. Ж. Руссо – «Рассуждение о науках и искусствах».

Автор трактата выступил в роли критика культуры стран Западной Европы и противопоставил моральной развращённости и испорченности «культурных» наций нравственную чистоту народов, находящихся на более ранних, патриархальных стадиях развития.

Русский социолог, культуролог, публицист и естествоиспытатель Н. Я. Данилевский в своём основном труде «Россия и Европа» выступил как создатель теории культурно-исторических типов, существенно повлиявшей на западную философию культуры, а также ставшей предвестником формирования теории локальных цивилизаций

(труды О. Шпенглера, А. Тойнби и ряда других исследователей).

Данилевский выдвинул и обосновал положение о множественности цивилизаций, заявив, что Европа не является единственным носителем цивилизационного начала.

В начале XX века немецкий учёный О. Шпенглер написал

«Закат Европы» — «философский роман»,

вернувший интерес к идеям Н. Я. Данилевского.

Шпенглер рассматривает цивилизацию в качестве завершающей стадии развития культуры, её старения и угасания.

Линию, начатую Н. Я. Данилевским и О. Шпенглером, продолжает цивилизационная теория А. Тойнби – британского учёного, автора фундаментального труда «Постижение истории».

Почему одни общества складываются в цивилизации, а другие не поднимаются до этого уровня; в чём причины того, что цивилизации «надламываются, разлагаются и распадаются» — таковы основные вопросы, исследуемые А. Тойнби в своём сочинении.

В современной культурологии рассматривается ещё один аспект взаимодействия этих понятий, который пролегает в области разделения материальных и духовных основ. Цивилизация предстаёт здесь в качестве материальной стороны культуры.

В книге «Смысл истории» русского философа Николая Александровича Бердяева всякая культура предстаёт как культура Духа.

По мнению философа, на определённой стадии культура истощается, разлагает свои духовные основы и рассеивает энергию. На смену духовности приходит реалистичная, техничная, обезличенная и массовая цивилизация, в которой техника главенствует над духом.

По Бердяеву культура:

•  универсальная и общечеловеческая категория;
•   зарождается и существует до формирования цивилизации;
•  основана на уникальных началах;
•  её символ – Шедевр;
• не приемлет понятия «прогресс»;
• имеет отношение к сфере духовного.

Цивилизация же по Бердяеву:

• временное понятие;
• зарождается на конкретной стадии культурного развития;
• будучи основана на тиражировании, отвергает уникальность;
•  символ – Кич;
•  понятие «прогресс» — базовое;
• имеет отношение к сфере материального.

Наша презентация по теме:

В современной культурологии существует взгляд на цивилизацию как на промежуточный этап развития человеческого опыта, после завершения которого наступит постцивилизационная стадия, где глобальная культура будет создаваться и расти с помощью мировых информационных систем.

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость — поделитесь

цивилизаций | Национальное географическое общество

Цивилизация — это сложное человеческое общество, обычно состоящее из разных городов, с определенными характеристиками культурного и технологического развития. Во многих частях света ранние цивилизации сформировались, когда люди начали собираться вместе в городских поселениях. Однако определение того, что такое цивилизация и какие общества подпадают под это определение, является горячо оспариваемым аргументом даже среди современных антропологов.

Слово «цивилизация» относится к латинскому слову «civitas» или «город».Вот почему самое основное определение слова «цивилизация» — это «общество, состоящее из городов». Но на раннем этапе развития этого термина антропологи и другие исследователи использовали понятия «цивилизация» и «цивилизованное общество», чтобы различать общества, которые они считали культурно превосходящими (которые они часто были частью), и теми, которые они считали культурно низшими (которые они называли как «дикие» или «варварские» культуры). Термин «цивилизация» часто использовался этноцентрически, когда «цивилизации» считались морально хорошими и культурно развитыми, а другие общества — морально ошибочными и «отсталыми».«Эта сложная история — вот что делает определение цивилизации проблемным для ученых, и почему сегодняшнее современное определение все еще находится в стадии изменения.

Тем не менее, большинство антропологов согласны с некоторыми критериями определения общества как цивилизации. Во-первых, цивилизации имеют какие-то городские поселения и не кочуют. При поддержке других людей, живущих в поселении, труд делится на определенные рабочие места (так называемое разделение труда), поэтому не каждый должен сосредоточиться на выращивании собственной еды.Эта специализация порождает классовую структуру и правительство, оба аспекта цивилизации. Еще один критерий цивилизации — избыток пищи, который возникает из-за наличия инструментов для выращивания сельскохозяйственных культур. Письмо, торговля, произведения искусства и памятники, а также развитие науки и технологий — все это аспекты цивилизаций.

Однако есть много обществ, которые ученые считают цивилизациями, которые не соответствуют всем вышеперечисленным критериям. Например, Империя инков была большой цивилизацией с правительством и социальной иерархией.Он оставил после себя изобилие искусства и обладал высокоразвитой архитектурой, но без письменности. Вот почему трудно дать определение понятию «цивилизация»; тем не менее, это все еще полезная структура, с помощью которой можно увидеть, как люди объединяются и образуют общество.

Простая английская Википедия, бесплатная энциклопедия

Эта статья не имеет источников . Вы можете помочь Википедии, найдя хорошие источники и добавив их. (декабрь 2020 г.)

Цивилизация (или цивилизация) происходит от латинского слова civis , означающего человека, живущего в городе. Римляне обычно хотели, чтобы побежденные люди жили в городах. Когда люди становятся цивилизованными, они извлекают уроки из мудрости, навыков и знаний, накопленных за столетия человеческого прогресса. Противоположностью цивилизации иногда называют энтропию, варварство, грубость или животное поведение.

Цивилизация — это обычно развитая стадия организации.Это означает, что у него есть законы, культура, регулярные способы получения еды и защиты людей. У большинства цивилизаций есть сельское хозяйство и система правления, такая как монархи или выборы. Они говорят на общем языке и обычно исповедуют какую-то религию. Они учат своих детей нужным знаниям. У всех цивилизаций, начиная с шумеров и египтян, была какая-то письменность. Это потому, что письмо позволяет людям хранить и накапливать знания.

Общества прошлого, которые можно было бы назвать более примитивными по сравнению с сегодняшними, до сих пор часто называют цивилизациями своего времени.Римская империя — пример большой цивилизации прошлого. Им управляли из Рима. Когда-то эта империя простиралась от шотландских границ до Северной Африки и восточного Средиземноморья. Их языком была латынь.

Латинский язык оставался предпочтительным способом общения среди образованных людей еще долгое время после того, как их цивилизация исчезла. Некоторые ученые, ученые и другие до сих пор используют латынь в повседневной работе, хотя римская цивилизация распалась более 1500 лет назад.Римская цивилизация просуществовала почти 1000 лет, но древнеегипетская цивилизация была старше и просуществовала дольше.

Один из способов гибели цивилизации — это стать частью другой цивилизации. Например, Древний Египет был завоеван иностранцами, которые сменили страну. Он стал частью персидской, греческой, римской и исламской цивилизаций. Другой способ — вернуться к более раннему и простому образу жизни. Например, римская цивилизация рухнула в Средние века. Когда люди снова стали более цивилизованными, это была средневековая цивилизация.

Определение цивилизации Merriam-Webster

гражданская жизнь | \ ˌSi-və-lə-ˈzā-shən \

1а : относительно высокий уровень культурного и технологического развития. конкретно : Стадия культурного развития, на которой достигается письмо и ведение письменных документов.

б : Культура, характерная для определенного времени или места влияние европейской цивилизации на земли, которые они колонизировали

2 : процесс становления цивилизованным цивилизация — медленный процесс с множеством неудач и неудач

3а : утонченность мысли, манер или вкуса демонстрируя высокий уровень цивилизации

б : Ситуация городского комфорта Наше африканское сафари было довольно интересным, но было здорово вернуться к цивилизации.

Что такое цивилизация? — Определение и общие элементы — AP Class [2021 Video]

Характеристики цивилизации

Историки, антропологи и другие ученые определили несколько основных характеристик цивилизации.Некоторые из наиболее часто предлагаемых характеристик включают городские центры, сельскохозяйственные манипуляции и хранение, ирригацию, письменность, стандарты измерений, ремесленные технологии, социальное расслоение, правительство штата, общую религию и / или идеологическое мировоззрение, а также общую культуру. Давайте быстро рассмотрим эти термины, чтобы убедиться, что мы понимаем, какой вклад они вносят в цивилизацию.

Городские центры, конечно же, включают города или деревни на всей территории, занятой цивилизацией.Обработка и хранение сельскохозяйственных культур важны, потому что они позволяют людям обеспечить себе средства к существованию в будущем, а не просто добывать еду изо дня в день. Орошение позволяет выращивать сельскохозяйственные культуры, а в некоторых случаях — чистую питьевую воду и даже водопровод.

Письменный язык объединяет людей и позволяет им обмениваться идеями друг с другом. Общая система измерений означает, что два человека понимают одно и то же количество объекта, расстояние и т. Д. Технология мастерства позволяет создавать сложные конструкции, инструменты и предметы искусства.

Социальное расслоение — это причудливый способ обозначить разные классы людей — ну знаете, правителей, рабочих, рабов и т. Д. Правительство штата относится к общей правовой системе политической власти. Религия и идеология относятся к тому, что группа людей думает о Боге, богах и / или о том, как устроен мир. Возможно, самое главное, культура относится к образу жизни среди определенной группы людей.

Одним из важнейших теоретиков цивилизации был В. Гордон Чайлд, живший с 1892 по 1957 год.Многие из перечисленных выше характеристик были теоретизированы им. Однако не все согласны с его идеями. Другие ученые предложили другие наборы критериев. Например, некоторые предлагают формы налогообложения или дани, характерные для цивилизации. Другие считают, что сюда следует включить вооруженные силы, системы образования и монументальную архитектуру. Как видите, не все полностью согласны по каждому пункту. Суть в том, что цивилизация контролирует природу.

История цивилизации

Большинство ученых связывают возникновение цивилизаций с неолитической революцией года года, когда человек научился управлять сельскохозяйственным производством, а не просто охотиться и собирать.Больше не скитаясь за едой, люди начали селиться в определенных местах, давая рождение, та-да, как вы уже догадались — цивилизациям! Неолитическая революция охватила широкий диапазон времени и в одних регионах началась раньше, чем в других, но часто говорят, что ее пик пришелся на 7000-10000 лет до нашей эры.

Многие ученые также определили географический регион, где, по их мнению, впервые возникли цивилизации. Согласно западным ученым, « Колыбель цивилизации », или «Плодородный полумесяц», как его иногда называют, — это регион, состоящий из современных стран Ирака, Ирана, Египта и некоторых других.Регион между реками Тигр и Евфрат часто называют Месопотамией.

Месопотамия, в частности, была домом для ряда ранних цивилизаций, включая шумеров, вавилонян и ассирийцев. На западе около 3100 г. до н. Э. Возникла еще одна известная цивилизация, египтяне. И, конечно же, были и другие. Со временем к власти пришли греки и римляне. В Средние века и в Новое время империи уступили место возникновению современных национальных государств. А в остальном, как говорится, уже история.

Итоги урока

Давайте рассмотрим. Цивилизация чаще всего определяется как развитое состояние человеческого общества, содержащее высокоразвитые формы правления, культуру, промышленность и общие социальные нормы. Тем не менее, продолжаются дискуссии о том, какие критерии следует использовать для классификации цивилизации. Письменность, сельскохозяйственные манипуляции и хранение, государственное управление, социальное расслоение и общая культура — одни из наиболее часто упоминаемых характеристик цивилизации. Культура относится к общему образу жизни определенной группы людей.

Подъем цивилизации тесно связан с неолитической революцией года года, в ходе которой человек научился управлять сельским хозяйством, а не заниматься охотой и собирательством. Многие ученые также предполагают, что цивилизация возникла из определенного географического района, который часто называют « — колыбель цивилизации, » или «Плодородный полумесяц». Этот регион состоит из нынешних стран Ирака, Ирана, Египта и других.

Результаты обучения

По окончании этого урока вы должны уметь:

• Определять цивилизацию, как ее признают антропологи и историки
• Опишите характеристики цивилизации
• Укажите район, который чаще всего называют «Колыбелью цивилизации»

Цивилизация — Всемирная историческая энциклопедия

Значение термина «цивилизация» несколько раз менялось за свою историю, и даже сегодня он используется по-разному.Он обычно используется для описания человеческих обществ «с высоким уровнем культурного и технологического развития», в отличие от того, что многие считают менее развитыми обществами. Это определение, однако, нечеткое, субъективное, и оно несет в себе не принимаемые современной наукой допущения о том, как изменились человеческие общества за свое долгое время.

Этимологически слово «цивилизация» относится к латинскому термину civitas, или « город», поэтому иногда оно относится к городским обществам государственного уровня, отбрасывая кочевников, у которых нет постоянного поселения, и тех, кто живет в населенные пункты, не считающиеся городскими или не имеющие государственной организации.Иногда его можно использовать как ярлык для человеческих обществ, достигших определенной степени сложности. В широком смысле цивилизация часто означает почти то же самое, что и культура или даже региональные традиции, включая одно или несколько отдельных государств. В этом смысле мы иногда говорим об эгейской цивилизации, китайской цивилизации, египетской цивилизации или мезоамериканской цивилизации, но каждая из них может включать в себя несколько городов или регионов, например: «Мезоамериканская цивилизация» включает такие группы, как ольмеки, майя, сапотеки. , Ацтек и другие; «Эгейская цивилизация» включает минойское, микенское и другие общества Кикладских островов и западной Анатолии.

Поведение, которое в одной культуре считается «цивилизованным», может быть сочтено бессмысленным или даже воспринятым с ужасом в другой культуре.

Развитие термина «цивилизация»

В конце 19-го и начале 20-го веков н.э. среди европейских ученых было широко распространено мнение, что все человеческие сообщества участвуют в процессе прямого развития, в результате которого условия общества постепенно улучшаются. Считалось, что в рамках этих изменений общества переживают разные стадии: дикость, варварство и, наконец, цивилизацию.Цивилизация в этом контексте понималась как последняя остановка в долгом путешествии человеческого общества. Различные стадии этой социальной эволюции были приравнены к конкретным человеческим сообществам: палеолитические и мезолитические сообщества охотников-собирателей считались частью стадии дикости, фермеры неолита и бронзового века — частью стадии варварства и, наконец, городские сообщества бронзового века (особенно те, что на Ближнем Востоке) считались ранней фазой цивилизованного мира. Сегодня этот подход больше не актуален, поскольку он связан с установкой культурного превосходства, согласно которой человеческие сообщества, которые еще не являются «цивилизованными», рассматриваются как неполноценные.

Римский акведук Пон-дю-Гар

Майкл Гвайтер-Джонс (CC BY)

Этноцентрические взгляды

В повседневном разговоре существует тенденция использовать слово «цивилизация» для обозначения того типа общества, который демонстрирует набор моральных ценностей, таких как уважение прав человека или сострадательное отношение к больным и пожилым людям. Это может быть проблематично, поскольку моральные ценности неизбежно однобоки и этноцентричны. Поведение, которое одна культура считает «цивилизованным», может быть сочтено бессмысленным или даже воспринятым с ужасом в другой культуре.История знает множество примеров этой проблемы. Об одном известном рассказе сообщает Геродот, который описывает противоречивые погребальные обычаи группы греков, кремировавших своих мертвых, и индейцев, известных как каллати, которые ели своих мертвецов:

Во время своего правления Дарий созвал эллинов к своему двору и спросил их, сколько денег они примут за поедание тел своих умерших отцов. Они ответили, что ни за какие деньги не сделают этого. Позже Дарий призвал некоторых индейцев по имени Каллатиаи, которые действительно едят своих родителей.[…], он [Дарий] спросил индейцев, сколько денег они готовы сжечь, чтобы сжечь тела своих умерших отцов. Они ответили криком, приказав ему закрыть рот, чтобы не оскорбить богов. Что ж, так люди думают, и мне кажется, что Пиндар был прав, когда сказал в своих стихах, что обычай — король всех. (Геродот 3.38.3-4)

Маска Шиутекутли

Попечители Британского музея (Copyright)

Атрибуты цивилизации

Влиятельный ученый по имени Гордон Чайлд составил список из десяти атрибутов, которые отличают цивилизацию от других типов обществ; его список неоднократно пересматривался и переписывался.Ниже приводится версия американского археолога Чарльза Редмана:

Основные характеристики

1. Городские поселения
2. Специалисты, занятые полный рабочий день, не занимающиеся сельскохозяйственной деятельностью
3. Концентрация избыточной продукции
4. Структура классов
5. Государственная организация (правительство)

Вторичные характеристики

История любви?

Подпишитесь на нашу бесплатную еженедельную рассылку новостей по электронной почте!

1. Монументальное общественное здание
2. Обширные торговые сети
3. Стандартные монументальные произведения искусства
4. Письмо
5. Развитие точных наук

Сегодня признано, что эти критерии могут быть проблематичными по ряду причин, главным образом потому, что археологические критерии, используемые для определения цивилизации, не всегда четкие: реальность безразлична к нашим интеллектуальным различиям.Мы знаем о сложных цивилизациях, таких как инки, у которых не было системы письма; мы знаем общества, которые создавали монументальные здания, например, на Восточных островах или в Стоунхендже, где не существовало ни организации государственного уровня, ни письменности; и мы даже знаем городские центры, такие как докерамическая цивилизация в Андах (ок. 3000-1800 гг. до н.э.) задолго до времен инков, которые были созданы до развития экстенсивного сельского хозяйства.

Этот список, однако, предлагает основу, с помощью которой можно объективно сравнивать атрибуты любого общества.Если общество демонстрирует большинство из этих атрибутов (или даже все из них), это позволит нам называть его цивилизацией, независимо от того, насколько чуждым, неприятным или архаичным мы можем считать его образ жизни и ценности.

Розеттский камень

Попечители Британского музея (Авторское право)

До 1970-х годов н.э. объяснения, объясняющие, как развивались цивилизации, имели тенденцию быть монопричинными, а цивилизации считались неизбежным конечным продуктом социальной или политической эволюции.Сегодня признано, что объяснения с множеством причин, вероятно, лучше объясняют развитие цивилизаций: мы знаем, что многие социальные силы, которые, как считалось в прошлом, неизбежно вели к развитию городов и штатов (например, торговля на дальние расстояния, ирригация) системы или рост населения) не всегда приводят к такому результату. Разнообразие человеческого опыта кажется слишком сложным и обширным, чтобы наши концепции полностью соответствовали реальности. Было бы разумнее и, возможно, ближе к истине осознать, что каждое человеческое общество формируется собственным уникальным набором обстоятельств и что универсальные объяснения или общие концепции не всегда имеют совершенный смысл.Только если мы будем помнить об этих ограничениях, концепция цивилизации набирает силу и становится полезным концептуальным инструментом.

Перед публикацией эта статья была проверена на предмет точности, надежности и соответствия академическим стандартам.

Цивилизация и ее последствия — Oxford Handbooks

Civilization относится как к процессу, так и к месту назначения. Он описывает процесс становления социального коллектива цивилизованным или перехода от естественного состояния, дикости или варварства к состоянию цивилизации.Он описывает состояние человеческого общества, отмеченное значительной урбанизацией, социальным и профессиональным расслоением, роскошью свободного времени и соответствующими достижениями в области искусства и науки. Способность к достаточно сложной социально-политической организации и самоуправлению в соответствии с преобладающими стандартами долгое время считалась центральным требованием цивилизации.

В западном мире широко распространено мнение, что цивилизация — это хорошо, или, по крайней мере, она лучше, чем альтернативы: варварство, дикость или какое-то естественное состояние.Теоретически, по прошествии времени и чем дальше мы удаляемся от Большого взрыва и изначального супа, тем больше мы прогрессируем как вид, так и как отдельные человеческие существа; чем больше мы прогрессируем, тем более цивилизованными становимся индивидуально и коллективно; чем более цивилизованными мы становимся, тем дальше мы удаляемся от пережитков дикости и варварства. Фактически, для многих на Западе цивилизация, прогресс и современность по определению являются хорошими вещами (например, Stark 2014). Сэмюэл Хантингтон довольно кратко резюмировал состояние дискуссии: быть цивилизованным — хорошо, а быть нецивилизованным — плохо (1998, 40).

Однако, как и во многих дебатах, редко бывает так ясно черным или белым; оттенков серого обычно намного больше. Например, в резком контрасте с радужной картиной цивилизации и современности, предложенной выше, Зигмунт Бауман (2001, 4, 6) тревожно высветил темную сторону, предполагая, что Холокост был не столько «временным прекращением цивилизационной хватки в мире». которое обычно считается человеческим поведением », но« парадигмой »современной цивилизации» и современности.Это не обязательно означает, что цивилизация «плоха», не стоит того, чтобы иметь или быть частью; просто чтобы подчеркнуть, что наряду с положительными сторонами есть некоторые потенциальные недостатки, даже «темная сторона» (Александр, 2013).

Чтобы лучше понять различные взгляды на цивилизацию, эта статья начинается с описания того, что означает цивилизация, особенно в истории западной политической мысли (о других традициях мысли см., Например, Weismann 2014).Затем он исследует значение и природу довольно симбиотических отношений между цивилизацией и такими понятиями, как прогресс и современность. Затем в статье исследуются некоторые потенциальные последствия, которые соответствуют или являются результатом стремления к этим идеалам, менее общепризнанной темной стороне цивилизации. Сюда включены другие важные аспекты отношений между цивилизацией и прогрессом, такие как отношения между цивилизацией и войной и эксплуататорский характер отношений между цивилизацией и окружающей средой или миром природы в целом.В заключении предлагается несколько иной взгляд на цивилизацию, который может помочь нам избежать некоторых ловушек, ведущих от света в темноту.

Значение цивилизации

Слово civilization имеет свои основы во французском языке и происходит от таких слов, как civil (тринадцатый век) и civilité (четырнадцатый век), которые, в свою очередь, происходят от латинского civitas . До появления civilizé широко использовались такие слова, как poli или вежливый, полиция (что в широком смысле означало закон и порядок, включая правительство и администрацию), civilizé и civilité , но ни один из них не мог адекватно удовлетворить растущие и растущие требования к французскому языку.После появления глагола civilizer где-то в шестнадцатом веке, который послужил основой для существительного, чеканка civilizer была лишь вопросом времени, потому что это был неологизм, время которого пришло. Как заявляет Эмиль Бенвенист, « [C] ivilité , статический термин больше не был достаточным», требуя введения термина, который «должен был называться цивилизация , чтобы вместе определить как его направление, так и непрерывность» ( 1971, 292).

Первое известное зарегистрированное использование слова civilization на французском языке придало ему значение, совершенно отличное от того, что обычно ассоциируется с ним сегодня. Некоторое время civilizer использовался в юриспруденции для описания преобразования уголовного дела в гражданское; следовательно, цивилизация была определена в универсале словаря Треву 1743 года как «термин юриспруденции». Правосудие или приговор, делающий уголовное дело гражданским. Цивилизация достигается путем преобразования информации ( информации, ) в запросы ( enquêtes, ) или другими способами »(Старобинский 1993, 1). Когда впервые появилось письменное слово civilization в его более современном понимании, можно только догадываться. Несмотря на обширные расследования, Люсьен Февр заявляет, что он «не смог найти слово« цивилизация », использованное в каком-либо французском тексте, опубликованном до 1766 года», когда оно появилось в посмертной публикации М.Буланже, Antiquité dévoilée par ses usages . В отрывке говорится: «Когда дикий народ стал цивилизованным, мы не должны положить конец действиям цивилизации и , давая ему жесткие и незыблемые законы; мы должны заставить его рассматривать данное ему законодательство как форму непрерывной цивилизации »(Febvre 1973, 220–222). Очевидно, что с самого начала цивилизация использовалась для обозначения как продолжающегося процесса, так и состояния развития, которое является шагом вперед по сравнению с дикостью.

Первоначальный интерес к концепции цивилизации уступил место детальным исследованиям цивилизаций девятнадцатого и двадцатого веков, в значительной степени вызванным основанием и развитием областей антропологии и этнографии (например, Bagby 1959; Coulborn 1959; Quigley 1961). ; Сорокин 1957; Мелко 1969). Такой сдвиг привел к утверждениям о том, что более широкая озабоченность нормативными аспектами цивилизации «потеряла часть своей значимости» (Huntington 1998, 41). Результатом этого сдвига стала озабоченность более узкими определениями, такими как те, которые предложили Эмиль Дюркгейм и Марсель Мосс (1971, 811): «Цивилизация представляет собой своего рода моральную среду, охватывающую определенное количество наций, причем каждая национальная культура является лишь отдельной форма целого.Ведущим представителем сравнительного исследования цивилизаций был Арнольд Тойнби, который не отказался полностью от идеала цивилизации, поскольку он отмечал: «Цивилизации приходили и уходили, но Цивилизация (с большой буквой C) преуспела» или выдержал (1948a, 24; 1948b). Тойнби также попытался сформулировать связь между «цивилизациями во множественном числе и цивилизацией в единственном числе», отметив, что первая относится к «конкретным историческим примерам абстрактной идеи цивилизации».Это определяется в «духовных терминах», в которых он «приравнивает [к] цивилизацию к состоянию общества, в котором существует меньшинство населения, даже небольшое, которое не выполняет задачи, а не просто производит пищу, но участие в любой другой экономической деятельности — например, промышленность и торговля — это необходимо для поддержания жизни общества в материальном плане на цивилизационном уровне »(1972, 44–45).

Аргумент Тойнби относительно организации общества, отмеченной специализацией навыков, переходом к элитным профессиям и эффективным использованием досуга, долгое время считался связующим с развитием цивилизации (и цивилизованного общества).Гоббс (1985, 683), например, настаивал на том, что «добыча предметов первой необходимости… была невозможна до тех пор, пока не были построены великие Содружества», которые были «матерью мира, и Leasure », которая, в свою очередь, была «матерью Philosophy ; … Там, где сначала были великие и процветающие города , сначала было изучение философии ». Эта общая аргументация повторялась снова и снова на протяжении всей истории. Такие описания взаимоотношений между цивилизацией, обществом и правительством согласуются с утверждением Энтони Пагдена (1988, 39), что «философская история цивилизации была историей прогрессивной сложности и прогрессивной утонченности, которая вытекала из свободного выражения этих способностей. которыми мужчины обладают только как члены сообщества.”

R.G. Коллингвуд выделил три аспекта цивилизации: экономический, социальный и правовой. Экономическая цивилизация характеризуется не просто погоней за богатством, что может быть враждебно экономической цивилизации, но «цивилизованным погоней за богатством». Сфера «социальной цивилизации» — это форум, на котором человечество удовлетворяется «идеей совместных действий» или тем, что мы могли бы назвать сообществом. Последним признаком цивилизации является «общество, управляемое законом», и не столько уголовным правом, сколько гражданским правом — «законом, в соответствии с которым претензии регулируются между его членами», в частности (1992, 502–511).Для Коллингвуда «Цивилизация — это то, что происходит с сообществом …». Цивилизация — это процесс приближения к идеальному состоянию »(1992, 283). По сути, Коллингвуд утверждает, что цивилизованное общество — и, следовательно, сама цивилизация — руководствуется принципами верховенства закона и действует в соответствии с ними. Когда мы объединяем эти три элемента цивилизации, они составляют то, что я бы назвал социально-политической цивилизацией, или способность коллектива организовываться и управлять собой в рамках некоторой системы законов или конституции.

Эта статья больше посвящена нормативным измерениям цивилизации, но интересно отметить недавнее возрождение в международных отношениях (МО) исследований, посвященных цивилизациям, а не только в ответ на тезис Хантингтона о столкновении. Например, размышляя о работе Адды Бозмана «Политика и культура в международной истории », Дональд Пучала (1997, 5) отмечает, что «напыщенность и беспокойство государств и их героев в ходе бесчисленных конфликтов на протяжении нескольких тысячелетий позволили добиться немногого большего, чем периодическая реконструкция. политическая география, осквернение значительной части художественного и архитектурного наследия человечества, растрата богатства и унесение жизни сотен миллионов человек.Он добавляет, что «история отношений между государствами — будь то городские, имперские, средневековые, вестфальские, современные, супер- или национальные государства — была довольно избыточной, обычно неприятной и чаще всего лишенной много значения в ходе культурной эволюции человечества ». Он настаивает на том, что в отличие от отношений между государствами, «история отношений между народами имела гораздо более широкие человеческие последствия». Или, как пытался объяснить Бозман (2010, xv), «взаимодействие… политики и культуры усилилось во всем мире», и это происходило «в плоскости международных отношений, а также в плане внутригосударственного социального существования и управление.Она пришла к выводу, что «территориально ограниченное, правовое государство западного типа больше не является [если оно когда-либо было в этом прочтении] центральным принципом в реальном ведении международных отношений, и поэтому его не следует рассматривать как ведущую норму. в академической вселенной »(Bozeman 2010, xl). Типы отношений, которые имеют в виду и Бозман, и Пучала, — это отношения между цивилизациями (см. Также Холл и Джексон, 2007; Катценштейн, 2010; Боуден, 2012).

«Бремя цивилизации»

Недалеко от заботы Коллингвуда об устранении физической и моральной силы с помощью социальной цивилизации находятся описания цивилизованного общества, заинтересованного в управлении насилием, хотя бы путем удаления его из общественной сферы.В описании цивилизации Зигмунта Баумана такая озабоченность распространяется на более общую проблему создания легко управляемых субъектов. «Концепция цивилизации , — утверждает он, — вошла в научный дискурс на Западе как название сознательного крестового похода прозелитизма, проводимого людьми знания и направленного на искоренение остатков диких культур» (1987, 93).

Этот проповеднический крестовый поход во имя цивилизации заслуживает дальнейшего рассмотрения. Его логику нетрудно определить, если принять во внимание утверждение Старобинского (1993, 31): «Цивилизация, взятая как ценность, представляет собой политическую и моральную норму.Это критерий, по которому судят и осуждают варварство или нецивилизацию ». Подобный аргумент выдвигает Пагден (1988, 33), который утверждает, что цивилизация «описывает состояние, социальное, политическое, культурное, эстетическое — даже моральное и физическое, — которое считается оптимальным состоянием для всего человечества, и это подразумевает неявное утверждение, что только цивилизованные люди могут знать, что значит быть цивилизованными ». Именно из этого неявного утверждения и вынесенных от его имени суждений родилось понятие «бремя цивилизации».И это, как утверждали многие, является одним из менее желательных аспектов и результатов идеи цивилизации (Anghie 2005; Bowden 2009).

Аргумент о том, что только цивилизованные знают, что значит быть цивилизованным, является важным, поскольку, как отмечает Старобинский (1993, 32), «исторический момент, в котором появляется слово цивилизация , знаменует появление саморефлексии, появление сознания, которое думает, что понимает природу своей собственной деятельности ». В частности, он отмечает «момент, когда западная цивилизация осознает себя рефлексивно, она видит себя одной цивилизацией среди других.Достигнув самосознания, цивилизация сразу же открывает цивилизации ». Но, как подчеркивает Норберт Элиас (2000, 5), это не тот случай, когда западная цивилизация является просто одной среди равных, поскольку само понятие цивилизации «выражает самосознание Запада…». Он суммирует все, в чем западное общество последних двух или трех столетий считает себя лучше, чем более ранние общества или «более примитивные» современные ». Далее он объясняет, что, используя термин «цивилизация», «западное общество стремится описать, что составляет его особый характер и чем оно гордится: уровень — его технологии , характер — его манеры, развитие — его научные знания или взгляд на мир и многое другое.Нетрудно увидеть, как предвестники цивилизации могут тяготеть к (благонамеренному) «крестовому походу прозелитизма», движимому, по крайней мере частично, глубоко укоренившейся верой в «бремя цивилизации» (см. Bowden 2009 ).

Проблема не только в отрицании ценности и достижений других цивилизаций, но и в том, что они находятся в почти необратимом упадке. С этой точки зрения их вклад в цивилизацию «большой C» рассматривается как в значительной степени ограниченный прошлым, из чего следует дальнейший вывод, что если что-то ценное и нужно вернуть, это невозможно сделать без помощи более цивилизованного наставника.Такое мышление слишком очевидно, например, в ошибочном заявлении Фердинанда Шиллера о том, что «народы Индии, кажется, очень мало заботятся об истории и никогда не беспокоились о ее составлении» (1926, vii; ср. Guha 2002). Британцы взяли на себя задачу составить такие разрозненные отчеты, как тот, который был подготовлен Джеймсом Миллем и опубликован как The History of British India в 1817 году. Несмотря на то, что никогда не посещал Индию, его отчет History передал европейской аудитории фундаментально ошибочную образ индийской цивилизации как вечно отсталой и неразвитой.

Стандарты цивилизации

Одно из основных оправданий, лежащих в основе такого мышления, связано с широко распространенным мнением о том, что способность к достаточно сложной социально-политической организации и самоуправлению в соответствии с преобладающими стандартами является центральным требованием цивилизации. Присутствие или отсутствие институтов общества, которые способствуют управлению в соответствии с устоявшимися традициями — первоначально европейскими, а теперь в более широком смысле — западными — долгое время считалось отличительной чертой зарождения цивилизации или ее потенциала.Примером важности общества для квалификации цивилизации являются «ингредиенты цивилизации» Дж. С. Милля. Милль заявляет, что тогда как

дикое племя состоит из горстки особей, странствующих или рассредоточенных по обширной территории страны: густое население, следовательно, живущее в постоянных жилищах и в основном собирающееся вместе в городах и деревнях, которые мы называем цивилизованными. В дикой жизни нет ни торговли, ни мануфактуры, ни сельского хозяйства, ни почти ничего; Страну плодов сельского хозяйства, торговли и производства мы называем цивилизованной.В диких сообществах каждый человек подменяет себя; за исключением войны (и даже тогда очень несовершенной) мы редко видим какие-либо совместные операции, проводимые союзом многих; дикари не находят особого удовольствия в обществе друг друга. Поэтому везде, где мы находим людей, действующих вместе для общих целей в больших телах и наслаждающихся удовольствиями социального общения, мы называем их цивилизованными. (1977, 120)

Часто упускаемые из виду последствия этой нагруженной ценностями концепции цивилизации привели к тому, что Георг Шварценбергер (1955) назвал «стандартом цивилизации в международном праве» или тем, что Геррит Гонг (1984) позже назвал «стандартом цивилизации в международном обществе». .Исторически эталон цивилизации был средством, используемым в международном праве для различения цивилизованных и нецивилизованных народов с целью определения членства в международном сообществе государств. Эта концепция вошла в международно-правовые тексты и практику в восемнадцатом и девятнадцатом веках под влиянием антропологов и этнологов, которые проводили различия между цивилизованными, варварскими и дикими народами на основе их соответствующих способностей к социальному сотрудничеству и организации.Действуя в основном в течение европейского колониального периода, эталоном цивилизации был правовой механизм, призванный установить ориентир для восхождения неевропейских государств в ряды цивилизованной «Семьи наций», а вместе с тем и их полного признания международным правом . Цивилизованное государство требовало (1) базовых институтов власти и государственной бюрократии; (2) организационная способность к самообороне; (3) опубликованный правовой кодекс и соблюдение законности; (4) способность выполнять контракты в торговле и обмене капиталом; и (5) признание международного права и норм, включая законы войны (Gong 1984; Bowden 2004, 2009).Если нация могла соответствовать этим требованиям, она обычно считалась законным суверенным государством, имеющим право на полное признание в качестве международной личности.

Неспособность многих неевропейских обществ соответствовать этим европейским критериям и сопутствующее юридическое различие, отделявшее их от цивилизованных обществ, привели к неравноправной договорной системе капитуляции. Право на экстерриториальность, как это было также известно, регулировало отношения между суверенными цивилизованными государствами и квазисуверенными нецивилизованными государствами в отношении их соответствующих прав и обязательств перед гражданами цивилизованных государств, живущих и действующих в странах, где действовали капитуляции. .Как объясняет итальянский юрист Паскуале Фиоре (1918, 362), «в принципе, капитуляция унизительна по отношению к местному« общему »праву; они основаны на низшем состоянии цивилизации некоторых государств Африки, Азии и других варварских регионов, что делает невозможным осуществление суверенных прав на взаимной и взаимной основе при полном равенстве правовых условий ». В большей части нецивилизованного мира эта система капитуляций постепенно разрасталась до такой степени, что превратилась в крупномасштабную европейскую цивилизационную миссию, которая, в свою очередь, превратилась в колониализм.После окончания Первой мировой войны это правовое обоснование способствовало созданию мандатной системы Лиги Наций.

Несмотря на критику в их адрес, стандарты цивилизации остаются влиятельными инструментами в практике международных отношений. Некоторые видные недавние дискуссии о стандартах цивилизации в IR и международном праве были сосредоточены на предложениях по соответствующим стандартам для конца двадцатого или начала двадцать первого века, начиная от прав человека, демократии, экономического либерализма и глобализации до современности в целом (см. Donnelly 1998; Франк 1992; Фидлер 2000; Мозаффари 2001; Гонг 2002).Большая часть этой литературы в значительной степени некритична к иногда разрушительным последствиям применения стандартов цивилизации, настаивая на том, что новое миссионерское рвение по продвижению прав человека, демократии и экономического либерализма каким-то образом изолировано от «фатального заражения», связанного с колониальной эксплуатацией и завоеваниями. Другие исследования выявили темную сторону стандартов цивилизации и их роль в европейской экспансии, такую ​​как имитация в случае Японии (Suzuki 2009) или влияние стигматизма на формирование внешней политики в случае побежденных держав, таких как Турция, Япония и Россия (Заракол, 2011).Как показывают эти исследования, ряд продолжающихся событий продолжает оказывать влияние на ведение международных дел.

Цивилизация и прогресс

Одна из основных причин, по которой социополитика занимает центральное место в рассмотрении цивилизации, очевидна в следующем, часто цитируемом отрывке из книги Томаса Гоббса Leviathan (1985, 186):

Итак, все, что является следствием времени Варре, когда каждый человек — Враг для каждого человека; то же самое следствие того времени, когда люди живут без другой безопасности, кроме той, которая обеспечена их собственной силой и их собственным изобретением.В таких условиях нет места Промышленности; потому что плод его неопределен: и, следовательно, нет Культуры Земли; запрет на судоходство и использование товаров, которые могут ввозиться морем; нет просторного здания; никаких инструментов для перемещения и удаления таких вещей, которые требуют большой силы; нет Знания о лице Земли; нет счета времени; нет искусства; нет писем; нет общества; и что хуже всего, постоянный страх и опасность насильственной смерти; И жизнь человека — одинокого, бедного, мерзкого, жестокого и короткого.

Один из важных уроков, обычно извлекаемых из этого отрывка, заключается в том, что жизнь, проживаемая вне общества в естественном состоянии, постоянно находится под угрозой; у людей мало шансов на мир без общества. С этим связано то, что некоторая степень социально-политического сотрудничества и организации является основной необходимостью для основания цивилизации. Говорят, что социальный и политический прогресс предшествует практически любой другой форме прогресса; более того, считается, что прогресс в других субэлементах цивилизации зависит от этого.Фридрих фон Шиллер (1972, 329) позже сформулировал ситуацию следующим образом: «Родила бы Греция Фукидида, Платона и Аристотеля, или Рим — Горация, Цицерона, Вергилия и Ливия, если бы эти два государства не достигли тех высот политических достижений, которых они на самом деле достигли? »

Тесная связь между цивилизацией и прогрессом отражена в наблюдении Старобинского (1993, 4) о том, что «слово цивилизация , обозначающее процесс, вошло в историю идей одновременно с современным пониманием слова прогресс ». .Этим двум словам суждено было сохранить самые близкие отношения ». Эта интимная связь также очевидна в вопросе Роберта Нисбета (1980, 9) о том, «возможна ли цивилизация в любой форме и содержании, сопоставимой с тем, что мы знали… на Западе без поддерживающей веры в прогресс, которая существовала вместе с этой цивилизацией. ” Он добавляет: «Ни одна идея не была важнее, чем… идея прогресса западной цивилизации на протяжении почти трех тысяч лет». Хотя такие идеи, как свобода, справедливость, равенство и общность занимают свое законное место, он настаивает на том, что «на протяжении большей части западной истории основой даже этих идей была философия истории, которая придает прошлому, настоящему и будущему их значение. ”(1980, 4).Старобинский (1993, 33–34) отмечает связанный с этим момент, что «цивилизация , является мощным стимулом для развития теории», и, несмотря на ее двусмысленность, существует подавляющее «искушение прояснить наше мышление, разработав теорию цивилизации, способную обосновать далеко идущая философия истории ». Ясно, что двойные идеалы цивилизации и прогресса являются важными факторами в наших попытках осмыслить жизнь через формулировку некой всеобъемлющей или, по крайней мере, всеобъемлющей философии истории.В самом деле, в последние столетия он оказался непреодолимым для самых разных мыслителей со всего политического спектра.

Отношения между цивилизацией и прогрессом занимали центральное место в анализе истории Европы и процессов цивилизации, проведенного Франсуа Гизо. В отчете, охватывающем как социально-политические, так и моральные требования цивилизации, Гизо (1997, 16) настаивал на том, что «первый факт, заключенный в слове цивилизация… — это факт прогресса, развития; он сразу представляет идею народа, идущего вперед, не для того, чтобы изменить свое место, а для изменения своего положения; людей, чья культура обусловливает себя и улучшает себя.Идея прогресса, развития кажется мне основной идеей, содержащейся в слове цивилизация. «Что касается Гоббса и других, то для Гизо социально-политический прогресс или использование общества — это лишь часть картины, которая есть цивилизация, на обратной стороне которой« [л] эттеры, науки, искусства демонстрируют все свое великолепие. Где бы человечество ни увидело эти великие знамения, эти знамения, прославленные человеческой природой, где бы оно ни увидело сотворенные эти сокровища возвышенного наслаждения, оно там признает и назовет цивилизацию.По Гизо (1997, 18), «два факта» являются неотъемлемой частью «великого факта», которым является цивилизация: «развитие социальной активности и развитие индивидуальной активности; прогресс общества и прогресс человечества ». Где бы ни присутствовали эти «два симптома», «человечество громкими аплодисментами провозглашает цивилизацию».

Дж. Б. Бери (1960, 2–5) аналогичным образом утверждает, что «идея [прогресса] означает, что цивилизация двигалась, движется и будет двигаться в желаемом направлении». В соответствии с неотразимостью распространения великой теории, Бери утверждает, что «идея человеческого прогресса — это теория, которая включает синтез прошлого и пророчество о будущем».Это теоретизирование основано на интерпретации истории, согласно которой человеческое состояние развивается «в определенном и желаемом направлении». Кроме того, это «подразумевает, что … в конечном итоге будет обеспечено состояние всеобщего счастья, которое оправдает весь процесс цивилизации». Короче говоря, конец истории находится в непосредственной близости от состояния индивидуальной и социальной способности человечества к совершенствованию, в котором опасности и неопределенности гоббсовской войны всех против всех оставлены позади в пользу относительной безопасности и защищенности гражданских или гражданских лиц. цивилизованное общество.

Одна из вещей, с которой мы все чаще сталкивались и боролись, чтобы выжить и искоренить в прошлые века, — это бедствие войны между сообществами, включая цивилизованные сообщества. В некотором смысле это может показаться немного противоречащим идеям цивилизации, прогресса и человеческого совершенствования, но так же, как существует тесная связь между цивилизацией и прогрессом, также существует тесная связь между цивилизацией и войной, и между войной. и прогресс.

Цивилизация и война

Инстинкт подсказывает, что чем более цивилизованными мы становимся с течением времени или чем дальше мы продвигаемся от жестокого состояния природы, тем более вероятно, что жестокие и кровавые реалии вооруженного конфликта станут еще более отвратительными и нежелательными, и можно избежать практически любой ценой. Действительно, это один из ключевых уроков, которые мы извлекаем из Гоббса (1985, 186–188; см. Также Lorenz 1966; Keeley 1997) о неопределенности и краткости жизни в естественном состоянии, в котором каждый человек является врагом каждому. человек, и хотя он не обязательно постоянно находится в состоянии войны со всеми остальными, по крайней мере, подготовлен к этому.Жан-Жак Руссо, с другой стороны, утверждал, что состояние природы было игровой площадкой благородного дикаря, который в целом жил в состоянии гармонии со своими собратьями и миром природы в целом. Только с приходом цивилизации Эдемский сад был нарушен войной и другими бедствиями, связанными с цивилизованной современностью. Как красноречиво выразился Руссо (1997, 161): «Первый человек, который, огораживая участок земли, которому пришло в голову сказать , это мой , и нашел людей, достаточно простых, чтобы поверить ему, был истинным основателем гражданское общество.Сколько преступлений, войн, убийств, сколько бедствий и ужасов «человечество» пощадил бы тот, кто, поднимая колья или засыпая канаву, воззвал к своему роду: остерегайтесь слушать этого самозванца; [вы] потеряны, если вы забудете, что плоды принадлежат всем, а Земля — ​​ничему «. Имея в виду эти совершенно разные точки зрения, Азар Гат (2006, 663), изучив происхождение и эволюцию войн между людьми на протяжении двух миллионов лет, утверждает, что из двух: «Гоббс был намного ближе к истине.”

Этот вывод хорошо согласуется с предположениями о распространении цивилизации, лежащей в основе все более упорядоченного и мирного, цивилизованного международного общества, в котором обращение к вооруженным конфликтам становится все более редким. Но действительно ли связь между цивилизацией и войной является прямой обратной линейной зависимостью, или же здесь есть нечто большее? Предположение о том, что цивилизация и война имеют общее наследие, что «колыбель цивилизации — это также колыбель войны», похоже, указывает на то, что происходит нечто более сложное (Meistrich 2005, 85).Как объясняет Ира Мейстрих (2005, 85), «война требует такого рода массовых ресурсов и организации, которые может предоставить только цивилизация, и поэтому плодородная почва, на которой люди собирали первые плоды цивилизации, также взращивала зловещие семена войны». Гарри Холберт Терни-Хай (1971, 23) отмечает то же самое, что «комплекс войны согласуется с остальной структурой социальной организации».

Как объясняет Тойнби (1951, viii), «возможность ведения войны предполагает минимум техники и организации, а также избыточное богатство сверх того, что необходимо для простого существования.В то же время, как это ни странно, считается, что ведение войны — это важнейшая песчинка, вокруг которой растет и обретает свой блеск жемчужина цивилизации. Роберт Р. Марретт (1920, 36) предполагает, что «это обычное дело в антропологии, что на определенной стадии эволюции — так сказать, на полпути — война является главным фактором цивилизации». Куинси Райт (1965, 98–99) делает аналогичные выводы: «Первобытные войны были важным фактором в развитии цивилизации. Он культивировал такие добродетели, как храбрость, верность и послушание; он создал сплошные группы и метод увеличения ареала этих групп, все из которых были необходимы для создания последующих цивилизаций.”

Уильям Экхардт (1975, 55–62; 1992) аналогичным образом утверждает, что «антропологические данные» указывают на тот факт, что «первобытные войны были функцией человеческого развития в большей степени, чем человеческий инстинкт или человеческая природа». Он также предполагает, что «только после того, как мы начали заниматься сельским хозяйством и скотоводством, земля стала для нас важной и, следовательно, тем, за что стоит бороться». Во многом так же, как Гоббс объясняет процесс и результаты социально ограниченного цивилизованного общества, Экхардт (1990, 10–11) указывает, как «сельскохозяйственная революция сделала доступным излишек продовольствия, который вывел людей за пределы прожиточного минимума, позволяющего производить жить до такой степени, что излишки могут быть использованы для оплаты одними, чтобы управлять другими, и заниматься искусством, религией и писательством, а также участвовать в войнах, чтобы распространить блага цивилизации на других или побудить других помочь заплатить за процесс цивилизации или защитить себя от тех, у кого может возникнуть соблазн сократить путь к цивилизации.Это предполагает совершенно иную связь между цивилизацией и войной, чем аргумент о том, что существует прямая связь между цивилизованным обществом и склонностью к миролюбию. Напротив, утверждается, что «чем более цивилизованными становятся люди, тем более воинственными, как мы можем ожидать, они будут» (Eckhardt 1990, 15).

Райт (1965, 99) отмечает, что по мере того, как «первобытное общество развивалось в сторону цивилизации, война начала приобретать иной характер. Цивилизация была одновременно следствием и причиной воинственности.Экхардт (1990, 9) приводит аналогичный случай, «что война действительно вступила в свои права только после возникновения цивилизации около 5000 лет назад». Следуя Райту, Экхардт (1990, 14) заключает, что, по сути, «война и цивилизация, в зависимости от того, что наступило раньше, поддерживали друг друга в рамках положительной обратной связи, так что чем больше одна, тем больше другая; и чем меньше одного, тем меньше другого ». Этот одновременно цивилизованный, но порочный круг составляет основу «диалектической, эволюционной теории войны» Экхардта (1990, 9–11), согласно которой «более развитые общества участвуют в большем количестве войн.Более того, «цивилизованные народы вступали в войну, как утки в воду, судя по их художественным и историческим записям», причем «войны служили одновременно повивальными бабками и гробовщиками во время подъема и падения цивилизаций в ходе истории».

Джеймс Босуэлл (1951, 35) однажды написал: «Как долго будет продолжаться война, мы не можем предполагать», добавив: «Цивилизация, которая, как можно было ожидать, уничтожила бы ее, только усовершенствовала свою жестокость. грубость. Иррациональность остается, хотя мы узнали insanire certa ratione modoque , чтобы иметь метод в нашем безумии.В самом деле, скорее, чем цивилизация и все ее атрибуты, представляющие противоядие или антитезу войне, может показаться, что цивилизация и война идут рука об руку; В частности, механизированная индустриальная цивилизация кажется особенно искусной и эффективной в искусстве ведения войны. Как выразился Экхардт (1990, 15), «война и цивилизация идут и растут вместе». И поскольку «цивилизация порождает войну или, по крайней мере, способствует ее использованию, и поскольку война в конечном итоге уничтожает ее создателя или проводника, тогда цивилизация является саморазрушительным процессом, который препятствует ее собственному прогрессу.Аналогичное замечание высказал Тойнби (1951, vii – viii), который пришел к выводу, что, хотя «война на самом деле могла быть порождением цивилизации», в конечном итоге ребенок не был особенно добр к своему создателю, поскольку « Война оказалась непосредственной причиной распада каждой цивилизации, которая, как известно наверняка, распалась ». По сути, это приводит нас к замкнутому кругу взаимоотношений между цивилизацией и войной: война порождает цивилизацию, которая, в свою очередь, способствует более кровопролитному и эффективному ведению войн, что, в свою очередь, приводит к гибели цивилизации (или цивилизаций).

Цивилизация и окружающая среда

Антропоморфное изменение климата, связанные с ним последствия и хрупкое состояние природного мира в целом находятся в авангарде новых и возникающих угроз цивилизации (Fagan 2004, 2008). Фактически, природа эксплуататорских отношений человечества с более широким миром природы в целом ставится под сомнение и заставляет некоторых из нас серьезно переосмыслить эти отношения. В то время как Руссо мог охарактеризовать отношения между людьми и миром природы как отношения, отмеченные гармонией и милосердием, для большей части истории цивилизации в значительной степени рассказывалось о способности человечества покорять природу: покорять дикие границы, укрощать животный мир, и цивилизовать варварские и дикие народы нашего собственного вида.Как объясняет В. Гордон Чайлд (1948, 1), «прогресс» и «научные открытия сулили безграничный прогресс в контроле человека над природой». Такое отношение к природе и природным ресурсам давно преобладает в европейском и, в частности, западном мышлении. Джон Локк (1965, 339 / II: 42), например, в своем обсуждении Северной и Южной Америки, американских индейцев и прав собственности писал: «Земля, полностью оставленная природе, не имеющая улучшений пастбищ, обработки почвы или посадки. , называется, как и есть, wast [отходы].Земля должна была улучшаться и использоваться, чтобы вместить большее количество людей, чем к тому были склонны американские индейцы, и если они не собирались использовать ее надлежащим образом, то британцы имели право занять ее — фактически , это их долг.

Как отмечалось выше в отношении прогресса, значительный аспект цивилизации вращается вокруг эволюции или развития, будь то естественное состояние, дикость или варварство, к урбанизированной, научной, технологической цивилизации.Большая часть этого эволюционного процесса касается способности общества контролировать природу и использовать ее ресурсы. Это проиллюстрировано Адамом Смитом (1869, 289–296), когда он очерчивает четыре отдельных этапа человеческого социального развития: первая — это «нации охотников, низшее и самое грубое состояние общества», его ярким примером являются «местные племена Северная Америка.» Второй этап — это «нации пастухов, более развитое состояние общества», например, у татар и арабов. Но у таких народов все еще нет «постоянного жилья» в течение значительного периода времени, поскольку они передвигаются по «прихоти» своего скота и в зависимости от времени года в бесконечных поисках корма.Третий этап — это сельское хозяйство, которое «даже в самом грубом и низком состоянии предполагает поселение [и] какое-то постоянное жилище». Четвертая и наиболее продвинутая стадия — это цивилизованное, урбанизированное, коммерческое общество, эффективное и действенное пользование природой и всеми ее плодами. Точно так же Уолтер Бэджхот (1875, 17–19) утверждал, что «разные расы мира можно справедливо описать как находящиеся на разных краях индустриальной цивилизации, приближающиеся к ней с разных сторон и отстающие от нее в различных аспектах.Проблема с теми, кто терпит неудачу, нецивилизованными людьми, которыми якобы управляла природа, а не ее правителями, заключалась в том, что они «не знали природу, которая является часовым механизмом материальной цивилизации, и не обладали политикой, которая является своего рода часового механизма моральной цивилизации ».

В некотором смысле отношения между цивилизацией и природой не так уж сильно отличаются от диалектических отношений между цивилизацией и войной: чем выше уровень цивилизации, тем сильнее эксплуатируется природа; чем больше используется природа, тем больше прогрессирует цивилизация.Но, как и в случае с цивилизацией и войной, эти отношения не могут продолжаться вечно: добыча и эксплуатация природных ресурсов — это не бездонная яма, а, скорее, конечная цель, которая может поддерживать определенное количество людей в течение определенного времени. И, конечно же, как нам говорит наша планета, есть серьезные последствия, связанные с процессами цивилизации, модернизации, урбанизации и всем, что с ними связано. Цикл извлечения большего количества материала из земли, обработки большего количества материала, создания большего количества материала, производства большего количества материала, владения большим количеством материала, выброса большего количества материала и покупки большего количества нового материала для его замены оказывается неустойчивым в таких больших масштабах.Последствия такого избытка в формах ухудшения состояния окружающей среды и изменения климата многочисленны и разнообразны; они включают таяние полярных ледяных шапок и повышение уровня моря, колебания температуры воздуха и моря, продолжительные периоды засухи в некоторых частях мира, в то время как в других наблюдается увеличение количества осадков и наводнений, а также учащение экстремальных погодных явлений, и это лишь некоторые из них.

Эти изменения окружающей среды, в свою очередь, влияют на нашу способность продолжать жить в определенных частях Земли и на нашу способность продолжать использовать и эксплуатировать ресурсы, как мы это делали на протяжении столетий.Эффект цепочки заключается в том, что эти разнообразные изменения и угрозы часто взаимосвязаны; одна область безопасности или незащищенности может иметь прямое и драматическое влияние на другую, порождая своего рода порочный круг незащищенности. Например, нехватка и конкуренция за основные ресурсы, такие как земля, еда, вода и энергия, являются потенциальными катализаторами насильственного конфликта (Dyer 2008; Mazo 2010; Homer-Dixon 2001; Pumphrey 2008). И это не просто воображаемые сценарии; период 2007–2008 гг. стал свидетелем жестоких продовольственных бунтов в 30 странах мира, в том числе в развитых странах Запада.Если мрачные прогнозы верны, то это, так сказать, лишь верхушка айсберга.

Переосмысление цивилизации

Чуть более пары сотен лет назад Эдвард Гиббон ​​(1963, 530) писал, что человечество может «согласиться с приятным выводом о том, что каждый век мира увеличивался и все еще увеличивает реальное богатство, счастье, знания и, возможно, добродетель человеческого рода ». Во многих отношениях записи истории человечества подтверждают это: например, продолжительность жизни римлянина во времена империи составляла около двадцати пяти лет.Сегодня средняя продолжительность жизни в мире составляет где-то от середины до конца шестидесятых годов, а во многих частях мира ожидаемая продолжительность жизни значительно выше. Отчасти благодаря достижениям в области науки и техники только в двадцатом веке «средний национальный прирост ожидаемой продолжительности жизни при рождении [составлял] 66% для мужчин и 71% для женщин, а в некоторых случаях ожидаемая продолжительность жизни… увеличилась более чем вдвое. »В течение столетия (Kinsell 1992; Galor and Moav 2005). Двадцатый век также стал свидетелем беспрецедентной урбанизации, ключевого показателя прогресса и развития, с увеличением с 220 миллионов городских жителей, или около 13% населения мира, в начале века до 732 миллионов, или 29% к середине века. и достигнув примерно 3.2 миллиарда человек, или 49% в 2005 году. С учетом того, что урбанизация будет продолжаться быстрыми темпами, по оценкам, к 2030 году почти 5 миллиардов человек будут жить в городах, что эквивалентно примерно 60% мирового населения (United Nations 2005).

Что касается мировой экономики, то было подсчитано, что в прошлом тысячелетии, в течение которого мировое население увеличилось примерно в двадцать два раза, глобальный доход на душу населения вырос примерно в тринадцать раз, в то время как мировой ВВП увеличился почти в два раза. 300.Подавляющее большинство этого роста можно отнести к успехам, достигнутым в результате промышленной революции; с 1820 года население мира выросло в пять раз, а доход на душу населения увеличился примерно в восемь раз. Такого рода развитие намного превосходит предыдущее тысячелетие, когда, по оценкам, население Земли выросло всего на одну шестую, и в течение этого времени доход на душу населения в значительной степени оставался неизменным (Maddison 2006).

Тогда может показаться, что цивилизация продвигается вперед довольно успешно, как это многие представляли; мы живем дольше, чем наши предшественники, мы лучше образованы, чем когда-либо прежде, и у нас есть доступ к гораздо большему количеству вещей, чем большинству из нас когда-либо понадобится.Но какой ценой эта цивилизация и прогресс пришли к нам и нашей планете? Выдающийся ученый, покойный Фрэнк Феннер — человек, объявивший миру в 1980 году об искоренении оспы, — недавно заявил, что он убежден, что « Homo sapiens вымрет, возможно, в течение 100 лет». Как и другие, он утверждает, что Земля вступила в антропоцен, и хотя «изменение климата только начинается … мы уже наблюдаем заметные изменения в погоде.Именно на этом основании он утверждает, что человечество коллективно «постигнет та же участь, что и народ острова Пасхи». Единственное, что останется от нас, — это наши памятники излишествам павшей цивилизации. А до этого, когда население Земли «будет расти до семи, восьми или девяти миллиардов, будет намного больше войн из-за еды». И не только люди обречены, но и «многие другие животные… тоже. Это необратимая ситуация »(Fenner in Jones 2010; Boulter 2002).

Трудно поверить, что состояние человека действительно настолько опасно, что тонкий лед цивилизации тает так быстро и так резко, что его будущее находится под угрозой.Неужели мы действительно движемся к некоему постапокалиптическому миру, подобному тому, который изображен в Mad Max или The Road ? Хотя скептики изменения климата могут не согласиться, по крайней мере, в мире цивилизации не все хорошо. Я предполагаю, что значительная часть проблемы может быть в том самом способе, которым мы представляем цивилизацию и прогресс, которые так долго были в основном связаны с социальными, политическими и материальными аспектами цивилизации за счет ее этических соображений. и прочее касательно габаритов.Рассматривая человеческий прогресс, Рут Маклин (1977, 370) немного расходится с утверждением Гиббона о том, что «совершенно бесспорно утверждение, что технический прогресс имел место; в значительной степени бесспорно утверждение, что интеллектуальный и теоретический прогресс произошел; несколько спорно говорить об эстетическом или художественном прогрессе; и весьма спорно утверждать, что моральный прогресс произошел ».

Вопрос нравственного прогресса, по-видимому, лежит в основе основных вызовов цивилизации, описанных выше.Что касается как отношений между цивилизацией и войной, так и отношений между цивилизацией и окружающей средой, мы можем видеть два потенциально саморазрушительных процесса, в которых цивилизация приводит к собственной гибели, поскольку она каннибализирует себя в своего рода самоубийственном жизненном цикле. Отношения между цивилизацией и войной, по-видимому, таковы, что война порождает цивилизацию, организационные и технологические достижения которой, в свою очередь, способствуют еще более кровопролитному и эффективному ведению войны, что, в свою очередь, в конечном итоге приводит к гибели цивилизации либо из-за перенапряжения, либо внутренний коллапс.Точно так же до этого момента в истории человечества развитие цивилизации происходило в основном за счет окружающей среды и мира природы в целом. А теперь, в свою очередь, окружающая среда угрожает будущему цивилизации из-за потенциально катастрофических последствий изменения климата. В обоих случаях это представляет собой своего рода порочный круг, в котором цивилизация в конечном итоге является злейшим врагом самой себе. Вдобавок ко всему этому — менее вкусные вещи, совершаемые во имя цивилизации; на протяжении веков цивилизация доказывала свою одержимость искоренением того, что не является цивилизованным, или того, что считается угрозой для цивилизации.Последствия варьируются от европейского завоевания и колонизации до глобальной войны с террором.

Лауреат Нобелевской премии мира 1952 года Альберт Швейцер предлагает другой взгляд на цивилизацию, который больше обязан моральным и этическим соображениям, чем социально-политическим и материальным соображениям. Он пишет (1947, viii): «Цивилизация, попросту говоря, состоит в том, что мы отдаем себя, как человеческие существа, усилиям по достижению совершенствования человеческого рода и актуализации прогресса любого рода в условиях человечества и человечества. объективного мира.Это самоотдача является в такой же степени отношением или настроением, как и политическим, материальным или культурным выражением цивилизации, поскольку оно обязательно «включает в себя двоякую предрасположенность: во-первых, мы должны быть готовы действовать положительно по отношению к миру и жизнь; во-вторых, мы должны стать этичными ». Для Швейцера (1967, 20), «сущность цивилизации заключается не в ее материальных достижениях, а в том факте, что люди помнят об идеалах совершенствования человека и улучшения социальных и политических условий жизни народов. , и человечества в целом.И как он выразился несколько иначе (1947, ix): «Цивилизация возникает, когда люди вдохновляются сильной и ясной решимостью достичь прогресса и в результате этой решимости посвящают себя служению жизни и миру. . » Этот призыв к служению жизни и миру лежит в основе философии цивилизации Швейцера, которая, по сути, также является его пониманием этики; это то, что он назвал идеей благоговения перед жизнью ( Ehrfurcht vor dem Leben ), которая требует от нас «мировоззрения», ориентированного на других, и расширяет право на жизнь и этику «ответственности без ограничения по отношению ко всему живому »(1967, 215; Cicovacki 2007).В эпоху «селфи» и сопровождающей его одержимости собой, возможно, это слишком много, чтобы просить, но этого не должно и не должно быть.

государств, наций и цивилизаций | SpringerLink

Под цивилизациями я имею в виду устойчивые древние крупномасштабные территориальные культурные образования, выходящие за пределы политических режимов в пространстве и времени. Культурная конфигурация, сложившаяся в характерных трансэтнических связях экономических и социальных практик, развивалась во взаимодействии с природной средой, к которой население вынуждено было приспосабливаться.Культуры цивилизаций состоят из трех основных компонентов.

Во-первых, основополагающая культура, космология, взгляд на мир, его происхождение, значения и предназначение, концепция сверхъестественного, а также местонахождение и отождествление божественного. Как показывает пример китайской Восточной Азии, религия обычно является центральной частью цивилизации, но не обязательно ее ядром.

Во-вторых, паттерн социальных отношений, воплощенный в институтах семьи, родства и жизненных практиках при совладании с данной средой, сформированный естественной экологией культурной формации.Например, страны с умеренным климатом смешанного сельского хозяйства в Европе, близкие к воде и судоходству, с длинными извилистыми прибрежными территориями и судоходными реками. Экология пустынь и оазисов арабо-исламской цивилизации кочевых скотоводов бедуинов и городских купцов. Обширные нехватка рабочей силы, взаимосвязанные тропические земли и саванны в Африке, с ограниченной речной судоходностью и в значительной степени за пределами евразийских торговых путей культурного обмена, придерживающиеся мотыгового земледелия и нелитературного по своей сути, несмотря на эфиопскую церковь и мусульманство Библиотека Тимбукту.Китайская цивилизация, единственная непрерывная и устойчивая речная цивилизация ранней высокой культуры, охватывающая континентальную сушу Китая, а также распространяющаяся на Корейский полуостров, Японские острова и на юг до Северного Вьетнама, районы, близкие к выращиванию влажного риса. . Большая и древняя индийская цивилизация имеет более прерывистую историю с исчезновением первоначальной культуры долины Инда, оставаясь при этом социально-культурным образованием речной равнины — ее территориальной базой является большая сельскохозяйственная территория Индийского субконтинента, с древних времен соединенная в Китай на Востоке, в Западную Азию и Европу на Западе.

В-третьих, исторически сложившаяся руководящая традиция. Литературные цивилизации определяют, что такое «классический» канон и «классическое образование» в области языка, литературы, искусства, архитектуры, мысли. Общая традиция нелитературной цивилизации, такой как африканская, может быть выражена устно передаваемой традицией во взаимосвязанных цепочках мифов, художественных выражений, таких как танец и маски, и даже жилья. В моей интерпретации цивилизации составляют самый глубокий пласт культурной геологии, на которой построены наши нынешние культуры.Смысл этой точки зрения состоит в том, что мы также образованы, что часто более важно, другими, более поздними культурными слоями. Одним из примеров является исторический путь к современности, выраженный, среди прочего, в различных путях к национальному государству, о которых мы говорили выше.

Пять крупнейших цивилизаций сегодня — это китайская цивилизация, зародившаяся в Китае и сосредоточенная в нем, но также включающая Корею, Японию и (северный) Вьетнам, с общей высокой культурой китайского письма и китайским классическим каноном, включая конфуцианскую философию. .

Индийская с ее санскритским языком, включая Южную Азию, с расширениями на современные Индонезию, Камбоджу, Таиланд и Мьянму, причем три последние страны берут свое начало в Индии и чьи государственные церемонии все еще происходят частично из индийской культуры, в том числе официальное имя тайских королей Рама.

Западноазиатская арабо-мусульманская конфигурация Западной Азии и Северной Африки, усиленная персидской имперской придворной культурой и концепциями политической власти, простирающаяся до Центральной и Южной Азии с Тимуридами и Моголами.Цивилизация, связанная не только исламской верой и традициями, но и высоким арабским языком, выходящим за рамки национальных языков, и до европейского вторжения светского персидского языка, архитектуры и культуры.

Европейская греко-римская и христианская цивилизация — две ее традиции, успешно объединенные раннесредневековой церковью, — и ее зарубежные ответвления в Америке и Океании. В университетскую программу классической школы входят латинский и древнегреческий языки, а также литература и история греко-римской античности, от которых также произошла «классическая» европейская архитектура.

Наконец, африканские страны к югу от Сахары, единственная нелитературная цивилизация и, следовательно, без «классики» или канона, но, тем не менее, сложное единство собственного, поддерживаемое крупномасштабной мобильностью населения, духовно-мифической и художественной близостью, языкового родства, сходных земельно-трудовых отношений и форм земледелия.

Пять крупнейших по численности населения цивилизаций входят в (длинный) список Хантингтона из девяти, а четыре, которые он добавляет, все меньше: (христианская) православная, латиноамериканская, буддийская и японская.

Каждая цивилизация содержит, по крайней мере, традиции политического правления и часто явные, более или менее сложные принципы правления. Насколько они актуальны сегодня, различаются и открыты для обсуждения. Китайская цивилизация имеет уникальную преемственность, воплощенную в стержневом государстве — Китае с тысячелетним имперским институтом — ныне сломанным, хотя и только с 1911 года — и возрожденной античной социальной философией конфуцианством. Африканская цивилизация в основном не имела гражданства, и ее племенные традиции власти и самобытности все еще живы.Несмотря на недавние попытки лингвистической и культурной ре-санскритизации, индийская цивилизация имеет хрупкую преемственность, ее центральным религиозным компонентом когда-то был буддизм, а теперь его заменил индуизм. Он никогда не был основан на центральном ядре государства, и его индуистско-буддийские концепции ритуального царствования в настоящее время политически маргинальны, хотя в последнее время вызывают споры (Таиланд) или неактуальны (Индия). Имперский персидский имплантат в западноазиатскую исламскую цивилизацию отошел на второй план, и попытка возродить более ортодоксальный исламский халифат оказалась катастрофической.Европейская цивилизация включала институты принятия решений и голосования в собраниях, от Афинского собрания граждан и римского сената, традиции, перенесенные во второе тысячелетие н.э. христианскими церковными советами и избранием двух высших постов средневековой Европы — Папы. и Император (Священной Римской империи германской нации). К северу от греко-римской античности существовали германские крестьянские собрания — суды и избираемые короли. Однако цивилизация политически раскололась на воюющие государства, управляемые династическими монархами-абсолютистами, а позже культурно мутировала в трансатлантическую западную, все более светскую конфигурацию.

У каждой цивилизации были периоды роста и спада. Однако они различаются, есть ли у них внутреннее стремление управлять миром или нет. Есть миссионерская и немиссионерская цивилизации. Арабо-исламская и евро-христианская цивилизации являются миссионерами мирового спасения, цивилизациями джихада и крестовых походов. Трое других — нет. Исламская миссия является исключительно религиозной, божественный шариат — ее основная политическая миссия. С другой стороны, еврохристианская или западная цивилизация в значительной степени секуляризировала свою миссию в либерализме-капитализме, который также торговался под ярлыком либеральной демократии.