Кронштадтское восстание таблица: 7-18 марта 1921 года. Итоги

Кронштадт — город-крепость на острове Котлин в Финском заливе. В тридцати километрах к западу от Петрограда он защищает бывшую столицу, а также является главной базой Балтийского флота. Многочисленные форты усеивают воду к северу и югу от острова, а на материке в Красной Горке и Лисси Носе есть крупные дополнительные укрепления.

Жители Кронштадта, включая балтийских матросов, солдат гарнизона, гражданских рабочих, купцов и чиновников, насчитывали в 1921 г. что с 1917 по 1921 год в их рядах произошла быстрая текучесть кадров и что повстанцам 1921 года не хватало революционных качеств матросов, штурмовавших Зимний дворец. Троцкий охарактеризовал первых как «полностью деморализованные элементы, люди в элегантных белых брюках и с прической, как у сутенеров»[9].] Фактически Кронштадт имел непрерывную историю революционной деятельности. В 1905 и 1906 годах были крупные взрывы, и они отпраздновали Февральскую революцию 1917 года, расстреляв своих офицеров. В мае они создали независимую коммуну вопреки Временному правительству; в июле они приняли участие в неудавшемся восстании против Керенского; в октябре они помогли свергнуть его правительство; в январе 1918 г. они разогнали Учредительное собрание. Аврич дает картину внутренней жизни Кронштадта:

Вместе Совет и форум на Якорной площади удовлетворяли политические потребности жителей Кронштадта. Кажется, не было широко распространенного стремления к национальному парламенту или любому другому центральному правящему органу.

По большей части общественной и экономической жизнью города управляли сами горожане через всевозможные местные комитеты — домовые, судовые, продовольственные, фабрично-заводские комитеты, — которые процветали в господствовавшей либертарианской атмосфера. Для защиты острова от любых посягательств на его суверенитет извне было организовано народное ополчение. Жители Кронштадта проявили настоящий талант к стихийной самоорганизации. Помимо своих различных комитетов, мужчины и женщины, работавшие в одном магазине или жившие в одном районе, образовывали крошечные сельскохозяйственные коммуны, каждая из которых насчитывала около пятидесяти членов, которые обязывались обрабатывать любую пахотную землю, которую можно было найти на пустынных участках острова. Во время Гражданской войны, говорит Ярчук, эти коллективные огороды спасли город от голода.

Ценя свою местную автономию, кронштадтцы горячо поддержали выдвинутый в 1917 году Лениным и его партией призыв «Вся власть Советам». Они истолковали этот лозунг буквально как означающий, что каждый населенный пункт будет заниматься своими делами практически без вмешательства какой-либо центральной власти. В этом, говорит Ярчук, они понимали истинную сущность «социализма»[10].

Но моряки начали проявлять в лучшем случае смешанные чувства к большевистскому режиму уже через несколько месяцев после прихода к власти Ленина. 19 апреля18 была принята резолюция о замене большевиков подлинно революционным режимом. В октябре они попытались поднять мятеж. Однако с началом Гражданской войны кронштадтские моряки снова стали одними из лучших борцов с белыми. Их отправляли на все самые ненадежные фронты отчасти из-за их способностей, а может быть, еще и потому, что, как утверждает Волин, мертвые герои — или, по крайней мере, широко рассеянные герои — представляли для большевиков большую ценность, чем живые и очень изменчивые поборники прямая демократия. Тысячи жертв в сочетании с навязанной из центра реорганизацией Красного флота могли бы обеспечить коммунистам более пассивный Кронштадт.

Что касается обвинения Троцкого в том, что кронштадтские повстанцы начала 1921 года были морально выродившимися «корыстными людьми», то сам режим опроверг это. Уже в ноябре 1920 г., в третью годовщину Октябрьской революции, кронштадтцы вновь приводились в пример революционной надежности. «Это правда, — говорит Николя Вальтер, — что к 1921 году социальный состав флота изменился; [ см. наше введение для получения более поздних окончательных разъяснений Гетцлера о фактических преемственность социального состава с 1917 г. в Кронштадте ] вместо рабочих из Петроградской области матросы теперь были в основном крестьянами с юга России. Но отнюдь не это сделало их менее революционными, их личные связи с такими областями, как Украина, если что-нибудь и повысило их революционное сознание…»[11]. откликнуться на волну крестьянских, рабочих и военных волнений в 1921 с криками «контрреволюция!»

III.

Когда известие о забастовке в «Красном Питере» дошло до кронштадтских матросов, они немедленно отправили в Петроград делегацию для расследования. Делегаты отчитались 28 февраля на матросском собрании броненосца «Петропавловск». Затем их возмущенные слушатели приняли следующую резолюцию, которая должна была стать объединяющим фактором восстания:

Заслушав доклад представителей, направленных общим собранием экипажей судов в Петроград для расследования тамошнего положения, постановляем:

1. Ввиду того, что нынешние советы не выражают воли рабочих и крестьян, немедленно провести новые выборы тайным голосованием, со свободой предварительной агитации за всех рабочих и крестьян;

2. Дать свободу слова и печати рабочим и крестьянам, анархистам и левым социалистическим партиям;

3. Обеспечить свободу собраний для профсоюзов и крестьянских организаций;

4. Созвать беспартийную конференцию рабочих, красноармейцев и матросов Петрограда, Кронштадта и Петроградской области не позднее 10 марта 19 г. 21;

5. Освободить всех политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих, крестьян, солдат и матросов, заключенных в тюрьму в связи с рабочим и крестьянским движением;

6. Избрать комиссию для рассмотрения дел лиц, содержащихся в тюрьмах и концлагерях;

7. Упразднить все политические отделы, потому что ни одна партия не должна иметь особых привилегий в распространении своих идей или получать финансовую поддержку государства для этих целей. Вместо этого должны быть созданы комиссии по культуре и образованию, избираемые на местах и ​​финансируемые государством;

8. Немедленно убрать все блокпосты;

9. Уравнять паек всех трудящихся, за исключением занятых во вредных для здоровья профессиях;

10. Упразднить коммунистические боевые отряды во всех родах войск, а также коммунистическую гвардию, дежурившую на фабриках и заводах. Если такая охрана или отряды найдутся нужными, то они назначаются в войске из рядов, а на фабриках и фабриках по усмотрению рабочих;

11. Дать крестьянам полную свободу действий в отношении земли, а также право держать скот, при условии, что крестьяне обходятся своими средствами, т. е. без применения наемного труда;

12. Просить все рода войск, а также наших товарищей курсантов одобрить нашу резолюцию;

13. Требовать от печати широкой огласки всех наших резолюций;

14. Назначить выездное бюро контроля;

15. Разрешить свободное кустарное производство собственным трудом.

ПЕТРИЧЕНКО, председатель эскадрильи.
ПЕРЕПЕЛКИН, секретарь[12]

Что сразу бросается в глаза в этом документе, так это то, что только одно требование — об упразднении политотделов на флоте — касается именно положения матросов. Все остальные пункты делались от имени восставших рабочих и крестьян. Более того, обвинение Троцкого в том, что кронштадтцы требовали особых продовольственных привилегий, опровергается призывом к уравнению пайков; Заявление Ленина о том, что они призывали к созыву Учредительного собрания, не подтверждается ни этим, ни каким-либо более поздним документом. [13] Моряки разогнали Собрание в 1918 и в 1921 году они не были более благосклонны к этому; в их глазах, объясняет Аврич, в национальном парламенте неизбежно будет доминировать новое привилегированное меньшинство.

Были предприняты различные попытки «типировать» кронштадтских повстанцев на основании этого постановления и последующих публикаций. Исаак Дойчер прямо заявляет, что ими руководили анархисты, и это предположение он выводит из Троцкого. Николя Вальтер оспаривает это, поскольку «они предусматривали сильную администрацию и хотели «советскую республику трудящихся», основанную на советах депутатов рабочего класса, осуществляющих государственную власть». [14] Конечно, меньшевики, правые эсеры и буржуазия либеральные группы были против: призывы к свободе слова и собраний предназначались только для «анархистов и левых социалистических партий». группа. Кронштадтские повстанцы были чистейшими советскими коммунистами, целью которых было вернуться к краткому триумфу Октябрьской революции — «как бы к часам, — говорит Николя Вальтер, — между исчезновением Временного правительства и появлением Народные Комиссары».

1 марта, на следующий день после принятия петропавловского постановления, на Якорной площади прошел митинг. 16 000 матросов, солдат и рабочих заслушали доклад делегации в Петроград, а затем предложение принять петропавловские требования. Против выступил Калинин, президент Советской республики; но, несмотря на его дружеский прием по прибытии в Кронштадт, он не двинулся с места и фактически спровоцировал толпу своим высокомерием и враждебностью. Они кричали: «Почему наших отцов и братьев в деревнях расстреливают? Вы сыты; ты теплый; комиссары живут во дворцах». [17] За ним последовал военный комиссар Кузьмин и объявил резолюцию и матросов контрреволюционными, подлежащими разгрому железной рукой пролетариата. Эти два оратора отдали единственные голоса против на всем собрании. Калинина отправили обратно в Москву. Но Кузьмин был арестован, когда стало известно, что он приказал вывезти все продовольствие и боеприпасы из Кронштадта[18].

На этом этапе моряки не считали себя участниками открытого восстания. На самом деле они послали комитет из тридцати человек для переговоров с Петроградским Советом в надежде добиться мирного прекращения забастовки. (По прибытии в Петроград они были немедленно арестованы ЧК.)

Но правительство, кажется, никогда всерьез не думало о переговорах с моряками. Есть ряд причин для этого. Во-первых, коммунисты наполовину верили в то, что восстание было вдохновлено и поддержано белоэмигрантами и явилось ступенькой к новой интервенции. Если бы это было правдой, то, вероятно, не было бы лучшего трамплина, чем Кронштадтская военно-морская база с ее тяжелым вооружением и близостью к Петрограду. Среди русских эмигрантов есть много свидетельств восторга, но, как мы видели, кронштадтская программа вряд ли была рассчитана на них, и это скорее случай принятия желаемого за действительное. Белые организации в Европе начали собирать припасы для моряков, как только началось восстание, но на самом деле ничего не доставлялось и не запрашивалось.

Большевистская пресса далее утверждала, что военную стратегию повстанцев диктовал генерал Козловский, бывший царский генерал, назначенный в Кронштадт Троцким. Такой человек жил в Кронштадте и давал технические консультации. Но большая часть его советов — и советов других военных — была проигнорирована. Только коммунистическое правительство использовало навыки бывших царских офицеров, прежде всего Тукачевского.[19]

Вторую причину нежелания коммунистов вести переговоры предлагает Р. В. Дэниелс:[20]

Что для требований кронштадтской реформы была хоть какая-то законная основа, Калинин признавал… Резолюцию, принятую в Кронштадте 1 марта с требованием различных реформ, от свободных выборов до разрешения свободной торговли, он охарактеризовал как «с известным поправки, более или менее приемлемые», и основанные на реальных организационных злоупотреблениях внутри коммунистической партии. Несомненно, кронштадтский мятеж можно было бы предупредить своевременными реформами, но такой ход был бы слишком затруднителен и вполне мог бы нанести серьезный удар по авторитету правительства… При состоянии недовольства признание правительства то, что у кронштадтцев было дело, которое можно было бы обсудить, могло привести к краху советского режима повсюду. Коммунистической партии было необходимо прежде всего подавить идею Кронштадта как движения, защищавшего от коммунистов принципы Октябрьской революции, идею «третьей революции».

Наконец, Кронштадт поставил перед режимом новую и обескураживающую проблему. Члены Коммунистической партии на Балтийском флоте в середине февраля осудили Политическую секцию флота; кроме того, они, по словам наркома Петрограда, уходили из партии толпами — 5000 матросов только в январе[21]. Во время восстания в мятежные «Кронштадтские известия» писало так много коммунистов, чтобы объявить о своей отставке, что редакторам приходилось просить более короткие заявления. Центральное правительство не могло вести переговоры с этими рядовыми перебежчиками в то время, когда оно собиралось запретить инакомыслие даже на самом высоком уровне.

Была одна попытка переговоров, инициированная анархистской посреднической группой, в которую входили Эмма Гольдман и Александр Беркман. Виктор Серж описывает встречу этих двоих с Зиновьевым, председателем Петроградского Совета. Он принял их радушно, так как они пользовались широкой международной поддержкой. Но он категорически отклонил их предложение о переговорах. «В качестве подачки, — говорит Серж, — он предложил им все возможности увидеть Россию из частного вагона».[22] Большинство русских членов посреднической группы были арестованы[23].

Военная стратегия кронштадтцев была полностью оборонительной, отражая их иллюзию, что им нужно просто ждать, а остальная Россия, начиная с Петрограда, бросится им на помощь. Они проигнорировали предложения военных разбить лед вокруг острова пушечным огнем, что могло бы предотвратить штурм с суши. Далее они отвергли идею захвата крепости Ораниенбаум, откуда можно было бы начать внезапное наступление. Если бы они это сделали, то спасли бы жизнь воздушной эскадрилье в Ораниенбауме, которая была застигнута в плане присоединения к повстанцам. Несколько полков Красной Армии в Ораниенбауме также отказались сражаться с матросами. На место выскочили подразделения ЧК и расстреляли каждого пятого солдата.

Во многом по идеологическим причинам моряки отказывались от помощи извне в виде припасов, тем самым обрекая себя на медленную голодную смерть. Но они самым серьезным образом просчитались в положении в Петрограде. Забастовки в Красном Петре уже пошли на убыль, когда началось Кронштадтское восстание. Благодаря сочетанию репрессий и уступок, прежде всего снятию блокпостов, город успокоился. Сотни рабочих-диссидентов были арестованы, а всех солдат, подозреваемых в симпатиях к Кронштадту, перевели вглубь страны. Кронштадт остался один.

После принятия петропавловской резолюции на Якорной площади был избран «Временный революционный комитет» для координации дел Кронштадта в ожидании формирования нового Совета. Эта группа из пятнадцати человек — девять матросов, четыре рабочих, один директор школы и транспортный чиновник — вскоре получила роль военных стратегов. 4 марта на бурном заседании Петроградского Совета Зиновьев под страхом смерти потребовал немедленной сдачи Кронштадта. Повстанцев страстно защищал петроградский рабочий делегат: «Это жестокое равнодушие вас и вашей партии, — кричал он Зиновьеву, — толкнуло нас на забастовку и вызвало сочувствие наших братьев-матросов… Они не виновен ни в каком другом преступлении, и вы это знаете. Сознательно клевещете на них и призываете к их уничтожению»[24]. Под крики «предатель» и «меньшевик-бандит» его заглушили, а предложение Зиновьева передали.

5 марта Троцкий выдвинул ультиматум, в котором обещал «расстрелять как куропаток»[25] всех, кто откажется сдаться, немедленно. Только те, кто это сделал, могли рассчитывать на пощаду. Временный революционный комитет ответил: «Девятый вал трудовой революции поднялся и сметет с лица Советской России подлых клеветников и насильников со всей их испорченностью, — и ваша снисходительность, г. Троцкий, не понадобится». [26]

7 марта остров подвергся воздушной бомбардировке, которая продолжалась несколько дней. Грохот орудий донесся до Александра Беркмана в Петрограде. «Дни мучений и канонады», — записал он в своем дневнике. «Мое сердце онемело от отчаяния; что-то умерло во мне. Люди на улице выглядят согбенными от горя, растерянными. Никто не доверяет себе говорить».[27]

Тукачевский отдал приказ о первой попытке взять Кронштадт штурмом 8 марта. Его войска продвигались по открытому льду без защиты от орудий базы. Их подталкивали сзади автоматчики, которым было приказано стрелять в колеблющихся. Сотни погибли, многие утонули в пробоинах, пробитых во льду кронштадтскими орудиями.

В разгар этой битвы повстанцы нашли время, чтобы в Международный женский день отправить послание работающим женщинам всего мира: «Поскорее бы вы освободились от всех форм насилия и угнетения. Да здравствуют свободные революционные работницы! Да здравствует Всемирная Социальная Революция!»[28]

После полного провала 8 марта Тукачевскому потребовалось время, чтобы привлечь войска, которые менее склонны проявлять двойственность в решающий момент. Из азиатских частей России он привозил людей, имевших мало общего с кронштадтцами. Триста делегатов X съезда партии (который тогда шел) устремились на фронт. Некоторые из них были рабочими оппозиционерами, стремившимися продемонстрировать свою лояльность к партии.

Между тем остров вступил в период постепенного голода и деморализации. Их мятежная «Известия» все еще призывала Красного Петра подняться в поддержку, но они были все менее и менее оптимистичны.

Наконец в ночь на 16 марта начался последний штурм. По оценкам Аврича, 50 000 солдат коммунистов противостояли 15 000 хорошо укрепившихся защитников. К утру бой разгорелся в самом городе. Женщины, как и мужчины, яростно сражались за Кронштадт, и в четыре часа дня им почти удалось перейти в контрнаступление. Но их собственное истощение и свежий приток коммунистических войск решили исход. Если бы они продержались намного дольше, санкционированный Троцким план газовой атаки был бы осуществлен.

Кронштадт пал. Всего большевики потеряли около 10 000 человек, повстанцы около 1500; около 8000 повстанцев бежали по льду в Финляндию; еще 2500 были схвачены и либо убиты, либо отправлены в трудовые лагеря. «Это был не бой, — говорил потом Тукачевский, — это был ад… Матросы дрались, как дикие звери. Я не могу понять, где они нашли силы для такой ярости»[30].

«Они не хотели белогвардейцев, но они не хотели и нас», — говорил Ленин на X съезде партии. В дни падения Кронштадта произошли две вещи: была принята его новая экономическая политика, удовлетворяющая все экономические требования матросов с одним очень важным искажением: она допускала наем наемного труда. Во-вторых, всякая оппозиция внутри партии была запрещена. Бухарин хорошо выразился: «У оппортунистов сложилось мнение, что мы делаем сначала экономические уступки, а потом политические. На самом деле мы идем на экономические уступки, чтобы нас не принуждали к политическим уступкам»[31].

Из истории Кронштадта можно сделать несколько различных выводов. Мятежники, конечно, не были «невинными детьми революции», как называет их Аврич. Зрелость политической мысли, выявленная в Петропавловской резолюции, должна удержать нас от снисходительности. Настоящий спор вращается вокруг того, что можно условно назвать вопросом исторической необходимости. Дополнительная сложность состоит в том, что в реальном смысле есть два «ленинизма» — один мотивирует кронштадтцев, другой оправдывает их подавление.

«Социализм, — говорил Ленин в 1917 году, — создается не по приказу сверху. Его духу чужд государственно-бюрократический автоматизм; социализм живой, творческий — создание самих народных масс». Написанная непосредственно перед Октябрем книга «Государство и революция» призывала к свободе печати, упразднению «особых отрядов вооруженных людей» в пользу народной милиции, к созданию государства, в котором рабочие осуществляли бы власть непосредственно через избранные ими советы, а в которую могли свободно агитировать все левые партии.

Вынуждена ли была Ленина в силу исторической неизбежности отказаться от этих надежд? Был ли он вынужден заменить господство рабочего класса господством «технической интеллигенции»?[32] В своей истории крестьянской войны в Германии Энгельс выдвигает возможность, которая, должно быть, не давала покоя Ленину:

Худшее, что может выпасть на долю лидера крайней партии, — это оказаться вынужденным взять на себя управление в эпоху, когда движение еще не созрело для господства представляемого им класса и для осуществления мер, которые это господство могло бы привести к власти. подразумевают… Он вынужден представлять не свою партию или свой класс, а тот класс, для которого созрели условия для господства. В интересах самого движения он вынужден защищать интересы чужого класса, а свой класс кормить фразами и обещаниями, утверждая, что интересы этого чужого класса есть их собственные интересы[33].

В подавлении Кронштадта «другой ленинизм» вступает в свои права в виде тавтологии: «пролетариат сам по себе считался неспособным подняться над уровнем простого профессионального сознания». Допуская это, говорит Дэниелс, у Ленина были безупречные доводы: «Любое проявление независимой революционной мысли среди рабочих… естественно, должно было бросить вызов авторитету партии, которая претендовала на то, чтобы думать за него за пролетариат. Такой вызов партии, при определении истинной пролетарской мысли как полной лояльности авторитету партии, был ipso facto свидетельством «мелкобуржуазного», «профсоюзного» мышления или вследствие этого «деклассирования» рабочих. об экономической разрухе. Таким образом, к 1921 декабря организационная доктрина большевизма совершила полный круг, до первобытного ленинизма 1902 года»[34].

Аврич предполагает, что трагедия Кронштадта заключается в том, что можно сочувствовать мятежникам и тем не менее оправдывать их подавление коммунистами. Я предполагаю, что настоящая трагедия заключается в том, что так много людей так долго делали именно это: от Кронштадта до Берлина, до Будапешта и Праги, тирания оправдывалась как некая прогрессивность. Даже если принять аргумент о том, что их приход к власти — в условиях дефицита и отсталости — неизбежен, нет нужды превозносить тиранов. Русская революция потерпела смертельную неудачу в 1921. Нас должна беспокоить, говорит Николя Вальтер, не «возможность того, что успех Кронштадта мог привести к хаосу, гражданской войне или контрреволюции, а уверенность в том, что провал Кронштадта привел к диктатуре, чисткам и контрреволюции. революция»[35].

1. Аврич, Пол. Анархисты в русской революции . Корнелл.Ю. Пресс, 1973.

2. Аврич, Пол. Кронштадтская, 1921 . Принстон У. Пресс, 1970.

3. Дэниелс, Роберт В. Совесть революции: коммунистическая оппозиция в Советской России . Саймон и Шустер, 1969 год.

4. Дойчер, Исаак. Троцкий. тт. 1-3 , Oxford U. Press, 1954, 1959 и 1963.

5. Голдман, Эмма. Живу своей жизнью , Vol. 2. Кнопф, 1931 г.

6. Голдман, Эмма. Мое разочарование в России . Издания Аполлона, 1970.

7. Голдман, Эмма. Троцкий слишком много протестует . Брошюра, опубликованная Либертарианским образовательным проектом в Англии.

8. Метт, Ида. Кронштадтское восстание . Книги черной розы, 1971.

9. Поллак, Эмануэль. Кронштадтское восстание . Философская библиотека, 1951.

10. Серж, Виктор. Кронштадт 1921 . Брошюра, опубликованная «Солидарностью» в Англии.

11. Шуб, Дэвид. Ленин . Даблдей, 1948 год.

12. Волин. Неизвестная революция . Солидарность/ Черное и красное, 1974.

13. Кронштадтское восстание в Советском Союзе . Брошюра, опубликованная Департаментом национального образования Социалистической рабочей партии, 1973 год: статьи Троцкого, Райта, Сержа, Макдональда и редакторов New International.

14. Журнал Анархия . Март 1971 г. Весь номер посвящен Кронштадту и включает статьи Пола Аврича, Александра Беркмана и Антона Цилиги.

[1] Шуб, Давид. Ленин. р. 405.

[2] Цитируется по книге Пауля Аврича Кронштадт 1921 . п. 9.

[3] Оп. цит. , с. 26.

[4] Цитируется по книге Эмануэля Поллака Кронштадтское восстание. р. 2–3.

[5] 0 шт. цит. , с. 28–29.

[6] Цитируется по Pollack, оп. цит. , стр. 10–11.

[7] Серж Виктор, Кронштадт 1921. с. 2.

[8] Цитируется по Александру Беркмену: «Кронштадтское восстание », 1922, в журнале «Анархия» .

[9] Лев Троцкий, из «Крик и шум над Кронштадтом », цитируется Антоном Чилига, Anarchy Magazine .

[10] 0 шт. цит. , с. 73–74. Волин также является отличным источником информации о внутренних делах Кронштадта.

[11] Уолтер, Николя. Из его рецензии на «Кронштадт 19» Аврича.21, в журнале «Анархия» .

[12] Аврич, оп. цит. , с. 73–74.

[13] На самом деле, кронштадтские делегаты заявили петроградским забастовщикам, что орудия Кронштадта будут «решительно направлены против Учредительного собрания и против всякого отступления». (Цитируется по «Неизвестной революции» Волина, стр. 469.)

[14] 0 шт. цит. , с. 25

[15] Волин это несколько смущает. Он поясняет, что эта формулировка была выбрана «для того, чтобы заранее исключить любую возможность
непонимание истинной природы движения». В пределах самого Кронштадта, где «реакционные обманы не могли иметь успеха», можно было свободно высказывать все мнения. Волин, соч. соч., с. 473.

[17] Шуб, оп. цит. , с. 407

[18] Его арест стал главным вопросом в пропагандистской битве, поскольку большевики утверждали, что ему угрожали казнью.
Виктор Серж рассказывает об этом инциденте как о своем первом опыте лжи как устоявшейся политики режима.

[19] Аврич написал целую главу, посвященную сложному вопросу участия белых. Его выводы кажутся справедливыми, и я воспроизвел их общее содержание.

[20] Р. В. Дэниэлс, Совесть революции , с. 144.

[21] Этот рисунок взят из книги Иды Метт Кронштадтское восстание , с. 37.

[22] Серж, op. цит. , с. 4.

[23] Аврич описывает один краткий момент в этой истории, когда правительство предложило переговоры. К сожалению, моряки не доверяли предложенной переговорной группе, и на их просьбу об изменении предложения так и не ответили. Все это произошло на следующий день после того, как жены и дети многих моряков были арестованы в качестве заложников на материке, что гарантировало непримиримость со стороны повстанцев.

[24] Avrich, op. цит. , с. 143.

[25] Есть предположение, что эта фраза принадлежит Зиновьеву.

[26] Аврич, там же . Девятая — кульминационная волна шторма на море.
деред. Никто не доверяет себе говорить».

[27] Аврич, там же. , с. 152.

[28] Цитируется у Pollack, p. 40.

[30] Цитируется по Pollack, p. 49.

[31] Цитируется по Pollack, p. 62.

[32] Фраза Р. В. Дэниэлса.

[33] Цитируется по Daniels, op. цит. , с. 136.

[34] Там же, с. 147. «Первичный ленинизм» 1902 года выражается в Что делать .

[35] Уолтер, op. цит. , с. 27.

Кронштадт 1921 | Новости | Harvard Crimson

ИХ БУНТ был подавлен в кратчайшие сроки. Но ведь ни один режим не может долго терпеть восстание собственной преторианской гвардии, и когда группа матросов в Кронштадте выступила против большевиков с криками невыполненных обещаний и презрением к фальсифицированным лозунгам, у правительства не было иного выбора, кроме как действовать быстро.

Никакая крепость не была более важной для обороны советского народа, чем анклав линкоров и орудий в Кронштадте. Расположенный на острове в Финском заливе в 20 милях от Петрограда, он охранял морские подходы к крупнейшей и бывшей столице России, и его захват мог поставить врага в непосредственной близости от промышленного и интеллектуального центра страны.

Возможно, напрасно советские власти полагали, что они могут положиться на кронштадтских матросов, чтобы отстоять завоевания большевистской победы. Закоренелые враги царского самодержавия, матросы решительно восстали как против Николая, так и против умеренно реформистского Временного правительства. Они привели коммунистов к победе под Зимним дворцом, и доблестная поддержка, которую они оказали зарождающемуся режиму в бурные дни после Октябрьского восстания, побудила военного министра Льва Троцкого приветствовать их как «гордость и славу революции». »

Но опустошительная гражданская война вскоре подорвала политическую базу нового правительства и лишила его народной поддержки. Менее чем через два месяца после захвата власти остатки царской армии, к которой вскоре присоединились 14 иностранных держав, напали на большевистский режим и погрузили Россию в состояние физического и экономического опустошения. Те, кто прожил с надеждой и волнением дни ленинской победы, не могли не чувствовать предательства и отвращения к суровым, почти диктаторским методам, которые правительство применяло теперь для решения все более отчаянной ситуации. Мизерные пайки в городах, насильственная реквизиция крестьянского хлеба, рост централизованной всемогущей бюрократической машины — все казалось противоречащим прямым, освободительным целям, к которым стремилась революция.

Моряки защищали большевиков во время гражданской войны, выдержав при этом сильные и постоянные обстрелы своей островной крепости. Но в конце 1920 г., когда конфликт подходил к концу, они стали весьма чувствительны к волне забастовок и крестьянских восстаний, которая с ужесточением бразды правления захлестнула страну. «Беспокойная и независимая порода, ненавидевшая всякие привилегии и авторитеты», — пишет Павел Аврич в Кронштадт 1921, 9.0416 «Казалось, что они всегда были на грани того, чтобы взорваться открытым насилием против своих офицеров или против центрального правительства, которое они считали чуждым и принуждающей силой».

Рассказ АВРИЧА о взрыве в Кронштадте, по всем меркам, удивительно честный и взвешенный. Важно, понимает он, то, что в этом конкретном отрезке истории нет ярко выраженных героев и злодеев, нет ни эксплуататоров, ни тружеников, ни даже лицемеров. По сути, моряки требовали выполнения политических и экономических обещаний правительства; по крайней мере вначале. они искали не разрыва с партией, а скорее единства на основе программ, за которые они и партия так долго боролись. Матросское эхо ленинского лозунга «Вся власть Советам» представляло угрозу большевистскому правительству в осаде, но, по мнению повстанцев, и сама партия в менее неблагоприятных условиях отстаивала бы не меньше.

Трудность, с которой столкнулось правительство в конце 1920 года после победы над царскими войсками, заключалась в том, что оно не понимало, как осуществить переход от экономики военного времени к экономике мирного времени. У русского народа не было передышки с момента его вступления в мировую войну в 1914 году, и большевики никогда не знали власти ни в каких, кроме самых ужасных условиях. Некоторые члены партии выступали за полное ослабление общенациональных экономических санкций; другие, такие как Троцкий, выступали за еще более жесткое регулирование сельского хозяйства и промышленности. Ленин, не желая действовать слишком стремительно, решил пока продолжать нынешнюю политику произвольных пайков и принудительных реквизиций; однако сделал он это, как оказалось, за счет собственной благосклонности и авторитета.

Большая часть этих внутрипартийных дрязг, конечно, была в лучшем случае бессмысленной, а в худшем — приводила в бешенство большую часть нации. Крестьянство в целом никогда не было всецело за большевиков, многие из которых полностью отвергали крестьян как фактор революционных преобразований, и склонялось к таким группам, как меньшевики и эсеры, которые выступали против реквизиций и реквизиций. выступал за равную собственность на землю и свободный сельскохозяйственный рынок. Многие промышленные рабочие, чьи профсоюзы были выхолощены, а советы резко ослаблены в период гражданской войны, также усомнились в мудрости и справедливости централистского мышления партии.

Нежелание БОЛЬШЕВИКОВ немедленно отказаться от своих методов управления в военное время, в свою очередь, привело к массе забастовок и сельских беспорядков, которые едва не поставили режим на колени. С наступлением зимы уровень снабжения в крупных городах приблизился к прожиточному минимуму, и население начало обвинять партию во всех несчастьях. В феврале 1921 г. протест рабочих нанес Петрограду серьезный удар, а крестьянское восстание вспыхнуло как никогда раньше. Правительство ловко маневрировало из этих кризисов, но тем не менее чувствовало удар, и на партийном съезде в марте Ленин наконец ввел либерализацию сельского хозяйства, которая должна была стать краеугольным камнем его новой экономической политики (НЭП).

Однако изменение политики Ленина произошло слишком поздно, чтобы предотвратить Кронштадтское восстание. Моряки, в основном крестьянского происхождения, побывали в своих домах после окончания гражданской войны и впервые увидели, как тяжело жилось их семьям в деревне. Они тоже винили партию в большинстве бед нации; в конце концов, разве правительство не производило насильственного изъятия крестьянского хлеба и во многих случаях отказывало крестьянам даже в пропитании их собственными продуктами?

Реклама

Таким образом, моряки узнали, что они не единственные россияне, испытавшие на себе острые муки экономического коллапса и чрезмерного отрицания «военного коммунизма». Они начали понимать, что если они сделают правительство в Москве мишенью воинствующего протеста, то не будут одиноки в своих симпатиях. В этом отношении события в Петрограде за последние две недели февраля носили абсолютно подстрекательский характер. Если бы они взяли в руки пушку, подумали моряки, многие на материке и в самом Имперском городе присоединились бы к ним.

Моряки предвидели мгновенный переворот. Их девизом были стихийность и децентрализация. Они стремились к свободному общественному порядку, закрепленному в местных советах, к прямой народной демократии по образцу казачьего Круга и средневекового вече . обладатели власти, офицеры, бюрократы, люди с собственностью и привилегиями. В марте 1921 года все эти побуждения должны были найти свое окончательное и самое грозное выражение».

ДЕЙСТВИЯ мятежников отражали эту веру в местный контроль. Избрав Временный революционный комитет и посадив в тюрьму видных лояльных большевиков, оставшихся в этом районе, они приняли свои пайки, установили свои правила и начали проводить в жизнь уже согласованную политическую программу: создание сильной, независимой, самоуправляемой. — правящий совет, гарантировавший широкие интеллектуальные и личные свободы. Но на самом деле моряки никогда не пытались сами распространять свое особое восстание, насильственно или каким-либо иным образом. Они время от времени выпускали листовки в районе Петрограда и в конце концов почувствовали себя несколько обманутыми бездействием города, но никогда не стремились перенести свой эксперимент за пределы островной крепости. Вместо этого они считали, что восстание возникнет в большинстве других областей, такова была глубина их уверенности в спонтанном восстании.

Это несколько загадочное нежелание расширять восстание опровергает официальную реакцию большевиков на первоначальное восстание — что это был реакционный заговор. На самом деле возможно, что Советы считали, что за всем этим стоят белые, особенно в первые дни двухнедельного восстания, когда трудно было получить достоверную информацию, когда местные газеты сообщали о ложных бомбардировках повстанцами материка и , в одном случае — захват Петрограда матросами. Но именно эта спонтанная характеристика восстания, его добровольная локальность, его соответствие, по существу, большевистскому лозунгу «советский» ставит решающий вопрос: действовал ли режим честно и справедливо, выступая против матросов? в Кронштадте?

Если бы не этот вопрос, Кронштадт так и остался бы исторической фантазией, хоть и актуальной, но не стоящей того, чтобы таскать ее с полки. Тем не менее дилемма в нынешнем виде достойна внимания, поскольку она представляет трудности, которые должны сопровождать включение «демократии» и «централизма» в единую нить политической практики. Аргумент кронштадтцев, конечно, заключался в том, что революция действительно началась с обещания автономных советов; сторонники жесткой линии большевиков полагали, что советы должны поступиться своей независимостью в пользу более централизованного и могущественного органа. Ленин на протяжении всей своей политической карьеры плел курс между этими двумя крайностями, считая, что выбор народа, вероятно, будет правильным выбором, а если бы это было не так, то общественное мнение можно было бы обхаживать, потакать ему и в конечном итоге воспитывать в правильном направлении. должность.

Но в тяжелых условиях воюющей России было неизбежно, что Ленин откажется от этой постепенности и сделает то, что он хочет, с максимальной оперативностью. Резкость и сиюминутная жестокость централизма оказались необходимыми для победы над белыми. В стране, которая всегда была далеко не богатой, казалось почти невозможным допустить местную автономию в распределении материальных ресурсов и при этом сплотить всю нацию. В целом советские граждане признали необходимость, если не желательность, централизма во время гражданской войны.

В каком-то смысле это рассуждение может быть неадекватным применительно к самому Кронштадтскому восстанию: война кончилась, народ требовал ликвидации централизма, и требования мятежников были, безусловно, оправданы. Но с другой точки зрения, условия войны все еще существовали: ресурсы были скудными, и с ними нужно было обращаться осторожно, а это означало, что расчет должен был быть как на национальном, так и на местном уровне. И, что более важно, враги Советской республики, какими бы закоренелыми они ни были, все же искали возможности свергнуть правительство.

Русские эмигранты, как указывает Аврич, замышляли обратить Кронштадтское восстание в свою пользу. У бунтовщиков и эмигрантов не было ничего общего, и Ленин и Троцкий это знают; матросы призывали к осуществлению «трудовой республики», а белые стояли за буржуазную или даже царскую реставрацию и все ужасные формы эксплуатации, которые с этим связаны. Угроза со стороны матросов была достаточно серьезной, но большей частью носила реформаторский характер; реакционеры не остановятся ни на чем меньшем, как на окончательном свержении большевистского правления.

Если бы стратегическая крепость, которую сейчас держат повстанцы их собственного толка, действительно попала в руки врага, кто знал, что могло бы произойти? Белые могли играть на народном недовольстве, которого теперь было в избытке; или они могут просто собрать большое ополчение и в последний раз подавить Советы. В любом случае перспектива была опасной.

Именно так Аврич смотрит на восстание. У повстанцев, возможно, была причина, но правительству также нужно было защитить себя от неправомерных угроз своему существованию. В России 1921, протест, подобный этому, из-за ужасного положения дел казался неизбежным; реакция правительства столь же предсказуема. Это то, что Аврич, говоря литературным языком, называет «трагедией Кронштадта».

Реклама

Так и случилось. Бомбардировки, набеги и, наконец, массивная экспедиция из 50 000 солдат, пересекающая толстый слой льда на вершине Финского залива, чтобы отбить крепость у повстанцев. Повстанцы проделывают во льду гигантские дыры, и сотни солдат лоялистов тонут в леденящих могилах. Выжившие участники экспедиции пробивают себе путь в город, который защищают 15 000 человек, и в домах и на улицах города бушуют ожесточенные рукопашные бои. Потом тишина, и все кончено, часть матросов бегут по льду в Финляндию, а остальные на пути к советским испытаниям и трудовым лагерям.

КТО же отвечал за Кронштадт? Аврич никогда не пытается разгадать загадку, но кажется, что начало разгадки уже близко. Те силы, которые пытались отбросить Советскую Россию назад, затормозить ее экономический и политический прогресс, сделать ее жизнь и жизнь ее народа как можно более несчастной и невыносимой, являются настоящими злодеями этого эпизода. Чтобы установить вину, нужно сначала обратиться к царистам и союзным державам, которые произвели первые выстрелы самой гражданской войны, которые атаковали то, что началось как новый человеческий эксперимент, подлинно народную социальную революцию, и атаковали ее без малейшего меру сострадания или заботы.

Наследие подавления, которое началось с советской бомбардировки Кронштадта, привело непосредственно к сталинскому террору и к безликой, циничной технократии, которой является Советский Союз сегодня. Уже одно это, оглядываясь назад, сделало бы нападение на крепость абсурдным. Но жгучая ирония Кронштадта заключается в том, что до начала осады, в то время, когда ее можно было остановить или отменить, настоящих виновников нигде не было.

Смелая смесь новостей и идей