Рассказы сибирских охотников – Охотничьи рассказы / Сибирский охотник

сибирская охота

Когда в небе загорелись первые звезды, в котелке уже закипал суп с рябчиками и выпускал из носа густой пар чайник. Сытно поужинали, легли спать, а перед рассветом, не сговариваясь, проснулись от холода: жилище, возведенное на скорую руку, тепло, естественно, не держало. Но приехали-то мы сюда не спать, а охотиться, и, наскоро позавтракав, загрузившись капканами, пошли в тайгу.
На чистом, выпавшем вчера снегу все следы местных обитателей были как на ладони. Почти сразу увидели след куницы, тянулся он в сторону дальнего леса, и Игорь рассудил, что ставить тут на нее капкан не стоит. Надо искать кедровник или завал деревьев – там она скорее всего станет сейчас отлеживаться и мышковать. Пару лет назад над тайгой пронесся буран, натворил немало бед, и брат знал, где больше всего лежит сваленных им стволом старых великанов. Пошли туда, и точно: вон она, кунья строчка. Увидели мы, где хищница мышковала, где перебежала на дерево и пошла верховым ходом. Поскольку следы были совершенно свежие, мы решили, что она заслышала нас и потому есть шанс настичь зверька. Это новичку сделать трудно, а мы по сброшенному с веток снегу, по оббитой кухте, по царапинам на коре верно вычислили ее маршрут. Пройдя с километр, услышали кунье цоканье, определили, что прячется она в густой кроне кедра. Чтоб не «разбивать» шкурку, брат поменял патрон на более слабый, я хотел было сделать то же самое, чтоб продублировать Игоря, если тот промажет, но он меня остановил: Не для того, мол, промысловиком значусь, чтоб мазать. И точно: заряд дроби пришелся ей в голову…
В последующие часы мы поставили с десяток капканов, повстречали стайки рябчиков и взяли пять птиц – для еды и привады, больше и не надо было.
Короткий зимний день с охотничьей точки зрения получился удачным, мы вернулись домой, накрыли праздничный «рождественский» стол и пришли к выводу, что вчерашняя беда со сгоревшим домиком случайна, и дальше нас ждут только успехи и радости. Ведь что-то в копилку трофеев должны дать капканы, а сегодня мы видели, что по участку гуляет соболь, и обязательно отыщем его…
Но охотничья судьба непредсказуема. Капканы принесли нам вовсе не те результаты, на которые мы рассчитывали. В один попалась сойка, в другой – белка, к третьему подходил-таки соболёк, но что-то его остановило: то ли качество привады, то ли сохранился запах наших рук или металла. Соболя брать крайне трудно, и когда у вас получается это, радуетесь не только ценности трофея, но и тому, что вы, оказывается, настоящий добытчик. Ведь только тех, кто имеет на своем счету соболя, считают охотниками, получившими «аттестат зрелости».
Мы остались без «аттестата». И даже рябчики нам не попадались. При этом брат обеспокоенно поглядывал на заходящее красное солнце: по его мнению, неудача наша связана с тем, что будет перемена погоды, надо ждать усиления мороза.
Пришли в свой домик, растопили печь, включили приемник – точно, синоптики предупредили, что завтра уже к утру будет под сорок, но под вечер ожидается резкое потепление. А это никак не благоприятствует охоте: зверь не будет двигаться.
Ночью проснулись от… выстрелов. Один, второй, третий… Новичок в тайге мог бы и растеряться, и испугаться, подумать невесть что. Но мы поняли сразу: пришел мороз, стал разрывать деревья. И под эти бабаханья в нас стали выяснять между собой отношения охотничий азарт и холодный расчет. Расчет говорил, что не будет успехов по такой погоде, а азарт давил на эмоции: неужто вы сюда пришли, чтоб в избушке сидеть и на тайгу через дверь любоваться?!
Оделись потеплей, пошли. Но мои лыжные ботинки, покрытые сверху прорезиненными чулками, через пару километров от холода сжались так, что я просто вынужден был запросить пощады и чуть ли не бегом возвращаться в жилье. Здесь растер побелевшие ноги, переобулся в валенки.
А через пару часов вернулся Игорь – с улыбкой во весь рот. Оказалось, в один из капканов попал соболь, да к тому отличнейший экземпляр.
К вечеру, как и было обещано, потеплело, мы, можно сказать, рядом с домом добыли пару рябчиков, так что неблагополучный по погоде день можно было вносить в свой актив.
Поскольку назавтра запланировали возвращение в город, с вечера опять упрятали инструменты, легли спать пораньше, развесит у печи обувь для просушки. Проснулись и… И поняли, что опять нас преследует проклятая синусоида успехов и неудач. Один из ботинок брата, висевший ближе к плите, так ссохся, что нога в него никак не влезала. Пришлось разрезать носок, а потом стягивать его дратвой и изолентой. Игорь горько пошутил: раз утро с неприятности началось, то день удачным должен быть…
А по сути так оно и вышло. По дороге домой, можете себе представить, мы взяли двенадцать рябчиков и двух белок! Мало того, вышли в мелколесье на двух лосей, дистанция до них была вполне убойная, но поскольку лицензий не было, мы лишь проводили их громкими хлопками.
Потом были банька, винегреты, хрустальные рюмки, тосты за нас, охотников… Впрочем, не они запомнились, а сами дни той рождественской охоты, где мы сколачивали избушку, били ноги, добывали птицу и зверя, резали новые кожаные ботинки…
Запомнилось счастье, которое коротко и емко называется одним словом: охота.

Владимир ЛЕСНИКОВ

Для журнала ВОО ОХОТНИК

brief-obozrenie.ru

рассказы, стихи, сказки / Досуг — Деревенский портал

День первый

Как обычно, к утру в избушке посвежело. Покрутившись несколько минут на нарах, Прохор открыл глаза. Рассветало. Нашарив рукой мерно тикающий на столе будильник, он поднес его к глазам и чертыхнулся. В который раз встать пораньше не получилось. Собственно не получилось и пораньше лечь. Почти всегда, за редким исключением, находились какие-то неотложные дела, которые обязательно нужно было сделать, прежде чем улечься спать.

Перечень этих дел был практически одним и тем же, просто по своей значимости и затрачиваемому на них времени, они постоянно менялись местами. Уменьшилось количество дров в поленнице под навесом — топай пополнять запас. Если день был удачным и домой вернулся с добычей, то с одной стороны это приносило чувство удовлетворения, от того что не зря мерял такие нелегкие таежные версты, а с другой, как не крути, добавляло хлопот на вечер. На то чтобы аккуратно снять шкурки, выполнить их первичную обработку и натянуть на правилки для просушки, времени уходило немало. Кроме того приходилось пополнять количество зарядов. Дело это было не очень трудоемким, так как пороховые заряды Прохор готовил дома загодя. Оставалось лишь в заранее снаряженные порохом гильзы, засыпать дробь нужного размера, поверх нее положить прокладку с написанным номером дроби, закрутить гильзу и залить ее парафином. Зачастую приходилось заниматься так же починкой обуви или одежды, ремонтом лыж и креплений к ним. Кроме перечисленных дел, которые приходилось делать эпизодически, имелся вполне определенный круг обязанностей, выполняемых ежедневно. Прийдя домой переодеться в сухое, растопить печку, сходить за водой, сварить поесть себе и собаке и, если к этому не добавилось ничего из вышеописанного, поужинав, блаженно растянуться на нарах и, слушая радиоприемник, строить планы на следующий день.

Мокрый холодный нос, уткнувшийся в щеку, отвлек Прохора от размышлений. Машинально сунув ноги в стоящие около нар обрезанные сапоги, заменявшие собой домашние тапочки, он быстро поднялся и, выпустив собаку, растопил печку. Зачерпнув кружкой воды, из стоящего в углу ведра, Прохор вышел из избушки и огляделся. Светало. В ветвях стоящих рядом деревьев, деловито суетилась птичья мелочь. Саян, так звали четвероногого друга, прервав разметку окружающей избушку территории, подбежал, виляя хвостом, к вылизанной до блеска чашке, и вопросительно посмотрел на хозяина.
-«Успеешь», — добродушно проворчал Прохор и наскоро ополоснув лицо, вернулся в избушку. Поставив на печку котелок, с оставшейся с вечера похлебкой, и чайник, Прохор собрал развешанные над печкой вещички и бросил их на нары. Сменив спальный комплект белья на рабочий, наскоро одев брюки и свитер, он начал обуваться.

Вот уже несколько лет подряд он использавал им самим придуманный комплект, состоявший из обычных полуболоток и, склееных из детской клеенки, просторных чулок, которые надевались поверх брюк и сапог и закреплялись к поясному ремню.Только здесь он по-настоящему почувствовал, как важно иметь сухие ноги. Поначалу он ходил, как и вся таежная братия, в болотниках, на два-три размера больших своего размера, но по мере того как снега в тайге становилось все больше, начинались проблемы. Как аккуратно не стараешься переступать засыпанные им валежины, нет-нет да и зачерпнешь голенищем пригоршню-другую. После нескольких часов ходьбы приходилось разжигать костер, чтобы просушить намокшие сапоги и все то,что в них помещалось. Да и вес у болотников 45-го размера довольно приличный. После восьмичасовых прогулок по очень пересеченной местности ноги уставали зверски.

Облачившись в рабочую форму, Прохор позавтракал, покормил собаку, закинул в рюкзак припасы с продуктами и вышел из избушки. Одевался он довольно легко. Как бы холодно не было, поверх теплого свитера он надевал обычную брезентовую штормовку. Завершал комплект повседневно носимой одежды белый лавсановый костюм большого размера, состоявший из куртки и брюк.

На заводе, где Прохор работал, в такие костюмы одевали рабочих основных цехов и раздобыть их не представляло большого труда. К достоинствам этого костюма можно было отнести такие качества как легкость и прочность, кроме этого по нему быстро скатывался падающий с деревьев снег, он быстро высыхал и служил прекрасным средством маскировки в зимнее время.

Он придирчиво осмотрел крепления, стоявших у стены лыж, и придя к выводу, что они не подведут, Прохор быстро закрепил лыжи на ногах, забросил за спину рюкзак и видавшую виды двухстволку 12-го калибра. Часы показывали начало десятого. Свистнув Саяна, Прохор не торопясь покатил по лыжне, внимательно оглядывая следы, оставленные лесными обитателями. Местность, где охотился Прохор имела характерную особенность: даже тогда, когда снегопада в общепринятом его смысле не наблюдалось, за ночь обязательно выпадала снежная изморозь, которая тонким слоем припорашивала старые следы, что очень помогало быстро реагировать на свежие.
В это утро Прохор решил проверить таежку, в которой было несколько сопок с поваленным сильным ветром лесом. На одной из этих сопок стояла не поддавшаяся напору стихии кедрушка, на которую Саян, периодически, загонял, захваченных врасплох соболишек, мышковавших в окружавших кедрушку завалах.
Прошло не более полутора часов, как Саян, деловито сновавший то по одну, то по другую сторону от лыжни, взвизгнув, резво рванул вниз по распадку. При охоте с собакой строить планы куда и зачем идти дело неблагодарное. Не так давно Прохор, захотев посетить зимовье, где он начинал охотиться, добрался туда только спустя три дня, причем для этого неугомонного Саяна пришлось взять на сворку и спустить его, пройдя более двух третей расстояния, причем на свежие собольи следы, встречавшиеся на пути, приходилось просто не обращать внимания.
Нагнувшись над следом, по которому умчался его неутомимый помощник, Прохор судовлетворением отметил, что его оставил очень крупный кот. Погода была прекрасная. Подбитые лошадинным камусом самодельные еловые лыжи легко скользили вниз по распадку по следам преследующей зверька собаки.
Прошло не более получаса, как впереди послышался лай Саяна. Прохор, уже не обращая внимания на следы, быстро покатил в выбранном направлении, где вскоре обнаружил своего пощника в небольшой кедровой таежке, кружащего вокруг молодого невысокого дерева и нервно грызущего торчащие внизу сухие сучки.
Подойдя поближе, Прохор снял лыжи и, приготовив ружье, стал внимательно рассматривать крону дерева, которая достаточно хорошо просматривалась. Не обнаружив соболя на кедрушке, Прохор вопросительно посмотрел на пса и начал внимательно осматривать рядом стоящие деревья. Ничего не разглядев и на них, Прохор, подняв к плечу ружье, выстрелил. Обычно от сильного звука, хорошо затаившийся зверек вздрагивал и тем самым выдавал себя, но на этот раз ничего подобного не произошло. Прохор выстрелил еще раз. Безрезультатно. Отойдя метров на пятьдесят от дерева, от которого так и не отходила собака, Прохор стал обходить его по кругу, пытаясь найти выходной след соболя. Однако обнаружить его не удалось. Прохор вернулся назад к дереву, открыл рюкзак и, достав флягу с успевшим уже остыть чаем, сделал несколько больших глотков.

Привычка носить с собой крепкий подслащенный чай тоже пришла не сразу. Поначалу Прохор носил с собой котелок и заварку с сахаром, но зависимость от наличия воды стала напрягать и он, прикупив себе плоскую литровую флягу, стал утром наполнять ее горячим чаем с сахаром и носить с собой. Даже когда чай остывал, подогреть его было делом нескольких минут.

Шуршание рюкзака подействовала на собаку магически и она, бросив свое бесполезное занятие, подошла поближе. — Перебьешься, — проворчал Прохор и застегнув рюкзак, приставил его к дереву.
Казавшаяся по-началу такой простой задача, своего решения не находила. Он сделал еще пару кругов, все время увеличивая радиус поиска, но выходного следа обнаружить так и не смог.
» Что же, — подумал Прохор, — сегодня не наш день». Быстро накинув рюкзак с ружьем, он встал на лыжи и неспеша побрел назад. Каково же было его удивление, когда, пройдя около трехсот метров по своей лыжне, он обнаружил на ней не бог весть откуда взявшийся след соболя, с точно таким же размером лап, причем отсутствие следов поблизости, указывало на то, что на лыжню соболь спрыгнул с дерева.
«Ну и профессор» — пробормотал Прохор удивленно почесывая затылок.
Произошедшее можно было расценить только так : почуяв догоняющую его собаку, соболь взобрался на дерево, а затем, перепрыгивая с одного дерева на другое навстречу бегущей собаке, пропустил ее под собой и затаился. После того, как преследователи стали искать его вокруг дерева, на которое он взобрался, соболь еще некоторое время перемещался по верхушкам деревьев, а затем спрыгнув на лыжню, словно издеваясь над охотниками, мерно бежал по ней до того самого места, где началось преследование.
Дальнейший поиск зверька не имел смысла, так как след вел в сторону от избы, а времени до наступления сумерек оставалось совсем немного.

День второй

Утром следующего дня Прохор проснулся на час раньше. Быстро покончив с утренними заботами, он уже в начале девятого стоял на лыжах в полной готовности. Как было запланированно с вечера, он хотел дойти до того места, где они с Саяном прекратили преследования соболя, и попытаться найти его свежие следы. Каково же было его удивление, когда он обнаружил их совсем рядом с избой, причем было видно, что зверек не просто пробежал мимо, а некоторое время бродил в окружавшем избу мелколесье. Размер следа был такого же размера, как и соболя так ловко обманувшего их прошлым днем.
Размеренные стежки следов вели в сторону перевала, однако, некоторое время спустя, круто повернули вправо. Очевидно, услышав бегущего по следу Саяна, соболь изменил свои намерения и длинными прыжками направился в сторону ближайшего распадка. Прохор чертыхнулся. Это не предвещало ничего хорошего. Дело было в том, что два года тому назад сильным ветром были повалены многолетние кедры, росшие вдоль, пробегающего по дну распадка, ручья. Грунт в распадке был каменистый, корневая система лесных исполинов располагалась на поверхности земли, а поэтому первые кедры, которые приняли на себя удар стихии, не устояли. Падая, они увлекали за собой соящие перед ними деревья и в результате этого, весь распадок оказался заваленным деревьями. Завал был более двух километров в длину и около двухсот метров в ширину. Высота завала в некоторых местах доходила до трех метров.
«Безнадега», — уныло подумал Прохор, подходя к знакомому месту, которое он обычно старался обходить стороной. Так оно и вышло. Побродив для очистки совести по завалу, он обошел его по периметру с тайной надеждой на то, что соболь покинет завал и побежит дальше, но выходного следа так и не обнаружил.
Было немногим за полдень, когда Прохор вернулся к избе и, чтобы с пользой провести свободное время, решил сбросить снег с крыши. Эту процедуру он проделывал пару раз за зиму, так как снега в этих местах выпадали до полутора-двух метров высотой. Старые зимовья, по разным причинам оставшиеся без хозяев, просто раздавливало снегом. Изба была низкой и Прохор легко доставал рукой до крыши. Собственно говоря и была она чем-то средним между избой и землянкой, и главную роль в выборе такого варианта строительства сыграл тот факт, что строить ее Прохору пришлось с сыновьями. Старший сын на тот момент окончил девять классов, а младший только семь.

Феофаныч, так звали соседа Прохора по участку, собирался заносить на свое зимовье бензопилу для заготовки дров. Узнав об этом, Прохор договорился с ним, чтобы тот помог навалить ему леса настроительство избы. Однако в назначенное время Феофаныч не появился. После трех часов напрасного ожидания стало ясно, что придется расчитывать только на свои силы. До места на котором было решено строить избу, от основной тропы было еще около полутора часов хода. Учитывая то, что в рюкзаках у них, кроме недельного запаса продуктов были инструменты, гвозди, бензин для пилы и прочие необходимые для строительства мелочи, это время нужно было увеличивать на треть.
Добравшись до места и наскоро перекусив, они принялись за сооружение балагана, в котором предстояло жить в течение всего времени строительства. Небольшая поляна, на которой решено было расположить избу, была окружена густым молодым пихтачем и это существенно облегчило процесс заготовки материала для строительства. Два дня занимались только тем, что валили и разделывали двуручной пилой лес, обрубали сучья и подтаскивали бревна к месту строительства. Несмотря на то, что было начало июля, ночи были холодными и третий день решено было посвятить поискам печки, которую Прохор затащил еще зимой и оставил на склоне у ручья. Печка была сварена из трехмилиметрового железа и имела немалый вес. Доставить ее на такое расстояние, без особых на то усилий, удалось лишь благодаря тому, что к нижней части печки был приварен небольшой лист металла с отверстиями.
Сойдя с электрички, которую знакомые машинисты остановили перед мостом через Крол, Прохор продел в отверстия листа веревку и попробовал тянуть печку по снегу. Он даже не предполагал, что это будет так легко. Печка скользила по следу широких охотничьих лыж и не доставляла никаких неудобств. Некоторое время спустя, Прохор остановился и выгрузил из рюкзака в печку почти все его содержимое. Так он катил печку до самого места. Попотеть приходилось только на подъемах, так как тяжелый груз неумолимо тянул назад. В памяти всплыло содержимое когда-то давно прочитанной статьи. В ней говорилось, что таежники, перемещая грузы по гористой местности аналогичным способом, помещали их в меховые мешки, сшитые в виде конуса, которые не позволяли грузу скатываться назад.
Печку удалось разыскать лишь к вечеру, так как оставлена она была не на том ручье, возле которого начали возводить избу, а на следующем, который находился километрах в двух от места строительства. Следующие два дня занимались возведением сруба : вырубали чашки и пазы, подгоняли бревна и укладывали их на мох. Когда верхний венец оказался на уровне головы, Прохор понял, что с такими помощниками возвести избу нужной высоты будет проблематично. Тогда-то и пришло решение закопаться в землю до уровня, который позволил бы передвигаться по избе не сгибаясь.
Ночевать возле печки стало веселей, но в один из вечеров Прохор понял, что не спасет и она.Быстро собрав вещи они перебазировались в зимовье, в котором Прохор обитал с начала освоения участка. Предчувствие его не обмануло. Проснувшись утром они увидели , что трава, прибитая морозом пожухла, а в умывальнике образовался слой льда толщиной около сантиметра.
За время строительства все достаточно сильно подустали. Руки были покрыты мозолями, ссадинами и смолой. Решение об окончании строительства в более поздние сроки было единодушным.

После того, как снег с крыши был сброшен, пришлось освобождать от него вход в избу и откапывать окно. Завершив уборку снега, Прохор растопил печку и приготовил поесть себе и собаке. После нехитрой трапезы он забрался на нары и анализируя события последних двух дней, пришел к заключению, что сегодняшнее появление соболя около избы, было не случайным. От бывалых таежников ему и раньше приходилось слышать рассказы о том, что зверьки не прочь подразнить, как собак. так и их хозяев. Сэтой мыслью он и уснул.

День третий

Утром третьего дня опять удалось проснуться пораньше. Мысль с которой Прохор уснул, не давала покоя.
» Почему бы тебе не продолжить свои развлечения?» — подумал он, мысленно обращаясь к соболю.
И, в тот же миг, замер в изумлении. След… Снова свежий след, как две капли воды похожий на тот, по которому он бродил вот уже два дня кряду. То, что это был тот же самый зверек не было никакого сомнения, так как след сразу же потянул в сторону того самого завала, где соболю так легко удалось обыграть их днем раньше. Впереди раздался лай собаки, но сразу же смолк. Следы Саяна, которые Прохор рассмотрел справа от следов зверька, указывали на то, что пес тоже разгадал его намерение снова увести их к ветровалу, где он чувствовал бы себя себя в полной безопасности. Громадные прыжки, которыми передвигалась собака указывали на то, что Саян прилагает все усилия к тому , чтобы не дать соболю осуществить его намерения. Пробежав несколько сотен метров по следу соболя и собаки, Прохор понял, что это ему удалось, так как следы резко повернули влево в сторону перевала. Тут же он обнаружил место, где Саян подал голос.
Снег вокруг толстого одиноко стоящего кедра был вытоптан. Как можно было предположить, соболь, заскочив на дерево, не полез в крону, а передохнув и улучив момент, когда собака отвлеклась, снова соскочил на зелю и попытался оторваться. Такое поведение зверька можно было объяснить лишь тем, что он за свою жизнь уже подвергался обстрелу, спасаясь на деревьях, и, по всей видимости, не раз. Двигаясь по следам соболя и собаки, Прохор наблюдал подобную картину не единожды : соболь упорно не желал спасаться на деревьях.
Однако снег был не очень глубоким, а в противном случае у соболя было бы несомненное преимущество в скорости передвижения, да к тому же Саян был мощным высоким на ногах кобелем, и на каждый его прыжок соболю приходилось делать два-три. Ближе к вершине перевала лес стал редеть. Спустя еще некоторое время Прохор услышал звонкий захлебывающийся лай собаки.
Подойдя к огромному разлапистому кедру, вокруг которого бесновалась собака, Прохор отметил про себя, что обнаружить на нем соболя будет не просто. Сделав полный круг вокруг дерева и убедившись в том, что соболь его не покинул, Прохор начал методично обстреливать кедр, пытаясь вспугнуть зверька. До боли в глазах он вглядывался в каждый бугорок, каждое темное пятно на дереве, пытаясь уловить малейшее шевеление в его кроне. Так кружа и обстреливая подозрительные участки, Прохор провел более часа. Тщетно. Зверек затаился и ничем не выдавал своего присутствия. Не помогло и обкуривание дерева привязанной к шесту дымовушкой. В патронташе закончились дробовые заряды. Пополнив их взятыми из рюкзака, Прохор задумался.
В подобных случаях многие охотники, чтобы добыть зверька, либо срубают дерево на котором он затаился. либо залазят на него и сгоняют соболя вниз. Поскольку кедр был устрашающих размеров, оставалось испробовать последнее. Первые ветви, за которые можно было зацепиться были на высоте более трех метров, но зато рядом с деревом, прислонившись к нему, стояла сухая ель, ветки которой начинались с самого низа.
Забросив ружье за спину, Прохор подошел к елке и начал взбираться наверх. Добравшись до места где начинались сучья на кедре, он осторожноперебрался на один из них и продолжил подъем. Неторопливо, стараясь выверить каждое движение, Прохор медленно поднимался все выше и выше. Он прекрасно понимал, что в случае падения с такой высоты, помощи ему оказатьбудет некому, да и вряд-ли она уже понадобится. Преодалев более двух третей высоты, Прохор посмотрел вниз. Было немного не по-себе. На такую высоту, да еще в зимнее время ему подниматься еще не приходилось.
Внизу взвизгнул Саян. Глянув вниз, Прохор увидел, что тот прыжками быстро удаляется от дерева. Очевидно нервы у соболя не выдержали, он спустился по боковым веткам вниз, спрыгнул с дерева и вновь попытался спастись бегством. Выматерившись от досады, Прохор осторожно спустился вниз и присоединился к преследовавшему соболя Саяну.
На этот раз пес не оставил зверьку никаких шансов на спасение и вновь загнал его на дерево. Подошедший на лай собаки Прохор, быстро обнаружил его сидящим на невысоком кедре с обломанной веторм макушкой. Зверек сидел в развилке между толстыми сучками и с любопытством смотрел вниз. Прохор, отогнав подступившее вдруг чувство жалости, поднял ружье и выстрелил. Соболя подбросило вверх и он медленно переворачиваясь, стал падать вниз. Поймав на лету падающего зверька, пес начал яростно трепать его, валяя в снегу.
«Кинь»,- громко крикнул Прохор и подойдя к собаке, забрал у не добычу.
Таких красавцев ему добывать еще не случалось. Это был на редкость крупный кот. Его пушистый, однотонный мех, цвета шоколада, красиво переливался в лучах начинавшего клониться к закату, солнца.

Следовало отметить, что почти весь соболь, заселявший тайгу в этих местах, был именно такого окраса. Цвет меха на его спине почти не отличался от цвета меха на брюшке, тогда как у соболей, обитающих в акватории реки Мина, спинки светло коричневые, а цвет меха на брюшке — светлый или рыжий. В верховьях реки Мана часто встречаются соболя с мехом серо-голубого окраса.

Развязав рюкзак и уложив в него соболя, Прохор достал из пакета кусок колбасы и хлеб и, по-братски, поделился тем и другим с , замершим в ожидании, псом.
«Держи, заслужил», — произнес он и ласково и потрепал по загривку, начавшего уплетать угощение, друга.
Весь обратный путь к избе, Прохор вновь и вновь мысленно возвращался к событиям эти трех последних дней. Дней честного и захватывающего противоборства, с таким достойным противником, над которым, в этот раз, удалось одержать верх.

www.derevnyaonline.ru

Охотничьи рассказы

ohotnik.net

Рассказ про охоту, описаны быт охотников и пришествия на охоте

Посвящается моему другу – Бикмуллину Анвяру Хамзиновичу 

Знаменитый исследователь Саян Григорий Анисимович Федосеев говорил, что в тайге выживает тот, кто сможет устроить для себя сносное житье-бытье. Что занес к биваку, в чем пришел – с тем и будешь жить и охотиться… На своих двоих много продуктов не занесешь и, если планируешь пробыть в лесу несколько дней, надо уметь пополнять запасы.

В нашей компании готовке пищи уделяется должное внимание. По началу мы готовили пищу на костре. Но заметили неудобство такой готовки. Стали приспосабливать разного рода баки и ведра без дна, что-то вроде мангалов. Сбоку прорубали окна-поддувала, внутри разводили мини костерки, а сверху подвешивали или ставили на решетке котелок или чайник. Дело улучшилось. Дров стало уходить меньше. Не надо было теперь загораживаться от ветра, но от дождя это не спасало. Стали использовать бензиновые «шмели». Потом приобрели и миниатюрные газовые плитки. С ними, конечно, очень удобно, но на 18–20 дней потребуется много баллончиков. Но все-же лучше всего нам понравилось коротать свое житье-бытье в болоте, готовить пищу и сушиться у обычной железной печурки с трубой.

У нас с годами выработался свой рациональный перечень продуктов, которые мы заносим с собой в болото. Расчет при его составлении обязательно учитывает, на сколько дней нашей группе их должно хватить. К примеру, на троих на 25 дней. Это 75 приемов пищи, выражаясь по-военному. Первое – это конечно крупы. Все оставшиеся после сезона крупы мы храним в болоте круглый год в пластиковых бутылках. Пробки у них герметичные, влага не попадает, крупы не плесневеют, зверь пока ни разу их не прогрызал… Какие же крупы берем? Прежде всего – пшено. Греча всегда присутствует в нашем рационе. 

Ею хорошо наедаешься, долго сыт. Рис тоже, хотя он тяжеловат при переноске и требует большего времени для разваривания. Перловка пригодится для охотничьего шулюма из дичи. В него идут желудки и сердца гусей, мелко порубленные тушки уток и куличков. Особенно ароматен шулюм на свежем гусином жиру. Для каш берем овсянку-геркулес и пшеничку. Заправляем сливочным маслом. Масло храним во мху в подсоленной воде. Даже после 25 дней не замечали, чтобы оно становилось прогорклым. Ведь мох – лучший антисептик. Для супов берем и вермишель. 

На каждого по 5–6 банок говяжьих консервов, пакетики супа, бульонные кубики, несколько луковиц, чеснок. На первое время несколько буханок хлеба, сыр, сало, масло, колбаска, рыба копченая. Сухари сушим заранее. Лично я люблю в долгом ожидании налета гусей погрызть ржаной сухарик. Для меня это приятнее любой конфетки или глазированного сырка. Сразу вспоминаю своего любимого героя-исследователя Саян – Григория Анисимовича Федосеева, когда он, оставшись без продуктов в тайге, делился последним сухариком со своей надежной лайкой… Сахар, соль, заварку чая, как и крупы, храним в бутылках у бунгало круглогодично, пополняя ежегодно. Пищу готовит тот, кто оказался в подходящий момент у бивака. 

Всегда в запасе с собой и рацион знаменитого охотоведа Капланова: пакетики с какао, сливочное масло, сахарный песок. С ним можно даже при отсуствии продуктов продержаться еще несколько дней. Все содержимое размешивается в кружке и заливается кипятком. Бульонные кубики – это для нас уже настоящий НЗ. Если даже кончатся все продукты, то какую-никакую кашу можно сварить и на бульонном кубике. По крайней мере несколько дней можно протянуть, хоть и не очень вкусно… Рыбные консервы, как правило, не берем. Боимся употреблять их после 2–3 годичного лежания во мху. В 2004 году уже пробовали печь лепешки из пшеничной муки. Лично мне понравилось. Это неплохой выход, когда нету пополнения хлеба. Только надо будет запастись чугунной сковородкой. На алюминиевой все же пригорает…

Убежище

Лучше всего останавливаться в деревянном собственном доме. Но не у всех имеется такая возможность. Да и здесь не все так просто. Поэтому нам приходиться чаще строить свое жилье. В Западной Сибири у нас с племянником построено несколько избушек. От избушки до избушки – день ходу. Постороних там нет. Глухомань. Но в европейской части избушку долго не сохранишь. Приходится строить что нибудь попроще. Делаем каркас из жердей наподобие парника для огурцов. На крыше жердочки настилаем почаще. Крышу желательно укрыть рубероидом. Тогда она не прорвется и от снега. Крыша и стены из брезента или ткани, которыми обтягивают автомобильные фуры. Такое жилье будет надежным и долговечным. Если такого материала нет, приходится обтягивать каркас пленкой, как теплицу. Плохо, что после зимы пленка ломается и приходит в негодность. На следующий сезон надо завозить новую. 

Надежно бунгало, укрытое искусственным войлоком и обтянутое пленкой. Внутри такого жилья ставим железные печки. Трубы у них двухколенные. В разделку из железного листа трубу выводим в боковую стенку. В одном укромном местечке есть у нас и свой чум. Он тоже обтянут брезентом. Вверху отверствие для дыма. Огонь разводим внутри прямо на земле. Сбоку лежанки. Можно конечно коротать ночи и в палатке. Их теперь большое разнообразие. У нас имеется импортная, купольная 3-х местная (с расчетом на двоих) с тентом и тамбуром. Важно, чтобы в ней было не тесно, чтобы она не промокала, чтобы было где разместить вещи. Хорошие палатки дороговаты, их надо стеречь, а после охоты уносить домой. Это нам не нравится, и мы делаем, как правило, стационарные бунгало-шалаши. В болоте очень важно соорудить надежные лежанки. Нижние жерди должны быть достаточно толстыми, чтобы не прогибаться и не оседать в трясине. 

Приходилось, конечно, ночевать и под навесами и под открытым небом. Трудноваты такие ночевки. Прокрутишься всю ночь. Да и рано или поздно заработаешь хронические простудные болезни. Что касается устройства нодьи, то это делается не так часто. Может, только для экзотики. Ну что тут сделаешь! Попала нодья в охотничью литературу и кочует из века в век. Мы ни в Сибири, ни здесь под Питером нодьи не сооружаем. Зачем такая трата времени? Нет ничего проще сибирского таежного костра. На бревно, лежащее на земле, положить концами 2–3 бревна. А вторые концы этих бревен разводятся, чтобы огонь их не лизал… Под утро возможно придется пододвинуть подгоревшие бревна вперед и снова улечься досыпать на лежак под навес… Чтобы костер тлел подольше, можно сверху навалить еще несколько бревен.

Дорогу осилит идущий

Труден путь в болоте: топи, мох, лишайники, грязи. Конечно, болото болоту рознь. Нам приходится охотиться в отдаленном труднопроходимом болоте. Без компаса даже в знакомое болото заходить нельзя. Дело было много лет назад. Однажды при утреннем заходе у товарища не оказалось компаса. Заходили мы с разных направлений и должны были встретиться в определенном месте. Туман стоял как молоко. Солнце подчеркивало его белизну. Придя на место, я стал кричать, вызывая товарища. Ответа нет. Что такое? Ведь он уже должен быть здесь… Подумал и начал выдвигаться ему навстречу. Километра через два услышал чей-то отдаленный крик. Ничего не оставалось, как идти навстречу. И точно, мало того что он не взял компас, так он еще был в коротких резиновых сапогах и, обходя встречающиеся по пути мочажины, сбился с правильного направления. В итоге день для охоты на гусей практически был потерян. 

О слеге я говорил уже много раз. Для ходьбы в болоте она наипервейшая вещь. Во-первых для проверки проходимости участка перед собой, во вторых для сохранения равновесия и, главное, для спасения в случае провала в трясину. Это будет последней надеждой… Она должна быть прочной, легкой, длинной. Уж во всяком случае не должна сломаться, если пришлось навалиться на нее всей массой вместе с рюкзаком… То есть это не легонький посох странника… Это прочная сухостоина длинной метра 2,5. Ходоку по болоту не должны быть свойственны поспешность и горячность. Надо всегда притормозить перед очередной трясиной, реально оценить ее опасность и принять взвешенное решение. Риск всегда должен быть минимальным. Лучше потратить лишние 20 минут на обход, чем решить махануть через непроверенную мочажину…

Плата за терпение

Раннее туманное промозглое утро. Проснулся по своему будильничку. Кстати, хорошая вещь. Не надо крутиться всю ночь, боясь проспать утреннний налет. Но уже несколько дней властвует южный циклон, заперший гусей где-то в Карелии. Никаких звуков. Можно спокойно полежать… Как всегда наметил в общих чертах план сегодняшних действий. Работа всегда найдется. Надо наточить ножовку, поправить профили, оборудовать тамбур в кухне. Достал термос, бутерброды. Можно и позавтракать. И вдруг с правой стороны бунгало грубые гортанные крики гуменников, запрашивающие у моих профилей разрешение на присаду. Отбрасываю полог, передергиваю затвор. Но гуси уже над головой. Трижды стреляю с неудобного положения, не вылезши еще из спальника. 

Темное небо, и результатов выстрелов не улавливаю, хотя близкого падения не было. Черт побери. Надо было не нежиться, а вовремя, как всегда, вылезти из спальника. Ведь перед этим налетом прошло впустую три дня… Зря расслабился. Делать нечего. Экипируюсь, вылезаю из бунгало. Начинаю обследовать участок возможного падения гусей. Подходит приятель. Ищем, ничего не находим. Скорее всего промахи. Еще бы, что это за стрельба такая – лежа. Но вспоминаю Бикмуллина – денек-то осенний пролетный. Жди охотник, жди. У меня неизменное правило: я всегда верю в удачу. Жалкое зрелище – постоянно ноющий охотник, не верящий в удачу. Большое деморализующее воздействие оказывает его нытье на компанию, особенно, когда все голодные, промокшие и уставшие. 

Впрочем, здесь у нас таких нет. Решили до обеда посидеть здесь, а на вечернюю зорьку сместиться ближе к озерам. Почаевничали еще раз вдвоем, затем товарищ ушел к своему бунгало метров за 200. Унылый денек. Четырехчасовое сидение ничего не дало. Вот так. Надо было утром быть более собранным. Однако приятель уже зовет на обед. Не привык я пустым идти к общему обеду. Да что поделаешь. Не мажет только один барон Мюнхгаузен. Только сделал несколько шагов от скрадка, как вблизи опять сильнейший гомон стаи, увидевшей профиля. Прыгаю за скрадок. «Ужо теперь не прозеваю». Налет классический. Строгий клин гуменников. Высота вполне досягаемая, хотя и немалая. Бью первого – падение, второго – промах, третьего – падение. Неплохо для сегодняшнего лентяя. Да и упали почти по направлению хода на обед. 

Подбираю гусей, осматриваю на всякий случай местность в бинокль по ходу стайки. Больше ничего нет. Теперь на обед идти значительно веселее! И после 3–4 шагов – опять накрывает очередная стайка гуменников. Теперь приткнулся только за чахленькими сосенками. Гуси лежат рядом. Плохая маскировка… Снова ровный клин над головой. Два выстрела. Один гусь, кувыркаясь, падает вниз почти возле кухни. Больше бить не стал, далековато отдалились… Подхожу к приятелю с тремя только что добытыми гусями. Все произошло неожиданно и скоротечно на глазах у приятеля. Он говорил мне потом, что смотрел на мои действия как на смонтированное видео, не очень веря в происходящее. Но факт подтверждают три гуменника, лежащие у бунгало на мху. Как по поговорке: «Не было ни гроша, да вдруг алтын». 

Российская охотничья газета Анатолий АЗАРОВ, г. Санкт-Петербург

svastour.ru

Сибирский способ | Друзьям охотничьих скитаний (Невыдуманные рассказы) | Библиотека

— О-о-о!.. Хороша-а, медовуха! Душевный напиток. И как, Никит Петрович, ты такого качества достигаешь,- растирал ладошкой живот величественный, как Тарасов дуб, Михал Иваныч.

— Есть рецептик. Дед мой,- плесни ему Владыко Небесный стопочку на том свете, — перед кончиной своей секрет раскрыл, словно жид за чай. А он сибиряк был. Да — а… Сказывал, что у них на Алтае только так ее, родименькую, и ваяют, больше нигде. Будто от самих ермаковских казаков тянется.

— Что ж тут особенного. Медовуху всяк знает. Ее к Татьянину дню даже

в Московском университете варят, — подпустил ежика Пал Захарыч, должно намекая, что и его сын уму — разуму там набирается.

— Не скажи, Паша, знают, да не ту. На Алтае, вишь, и цвет — разнотравье другое, и воздух не наш, и пчела, понимаешь ли, вроде, как, не такая…

— Особенности, та, понятно — о. Но принцип же, принцип…

— А чего, принцип?.. Ты вот на утку приехал и знай себе одно – сиднем сидишь в скрадке, как кол на одном месте… и весь твой принцип. Там, брат, даже в охоте все иначе, по-своему. Да. Приходилось бывать, видел.

Никита Петрович малость помолчал, шевельнул сучком уголья костра. Искры брызнули в черную майну встреч моргающим звездам, но скоро ослабли и, не долетев даже до высоты второго яруса раскидистых сосен, стаяли.

Взялась чудная, прямо гоголевская, ночь. Над Днепровскими плавнями простерлась тишь. Перед закатом, и до того не очень задиристый, ветерок, вконец утихомирился и уснул. Только лунная дорожка чуток еще шевелилась ленивой искрящейся змейкой. Где-то забубнила выпь. За дальним лесом скрипуче перекликались запоздалые цапли. И вскоре покой объял все окрест.

Еще с советских времен, каждый год, как обрежется август, выбираемся мы на водохранилище, именуемое в народе Киевским морем, и недельки по две живем здесь, на «Катькином» острове, рыбача, охотясь и собирая ядреные боровики и маслята. Вообще — то на карте это остров Хильча. «Катькиным» его назвал наш друг в честь дамы своего сердца, не раз с ним сюда приезжавшей.

Собственно, Николай нам его и показал, затащив на открытие сезона. Так и сложилась наша традиция. Хоть каждый из нас знавал и немало иных, цивилизованных мест отдыха, все же для уединения охотничьей компании мы единодушно отдавали предпочтение «Катькиному» острову.

Был он обширен, с множеством излучин, внутренних озер, заток, испещрен косами, поросшими буйным очеретом и камышом, и весь — весь покрыт лесом:

сосняками и ельниками, березовыми рощами и непролазными крепями – настоящий разгуляй для птицы и рыбы. Одних ведь красот охотничьей душе мало.

Но таилась в его лесной глуши и дичь покрупнее: лоси и кабаны облюбовали его

много раньше нас и держались не сезонно, а круглый год, при необходимости легко одолевая вплавь пару — тройку километров до большого берега.

Днем они себя не обнаруживали, следы только и выдавали их присутствие.

Зато ночью мы хорошо их слышали: вздохи, треск сушняка и визг кабанят говорили сами за себя. Одним словом, они нам не мешали, а мы их не трогали. Всем хватало пространства и пищи. Бывало, отойдешь от табора метров на двести и попадаешь на корчевье – подстилка сплошь перепахана, пни подняты, а вокруг белеют обглоданные «кости» трухлявых берез.

Только однажды выперлась к самому кострищу свинья с поросятами, словно черт из ада, и застыла, поводя пятаком. Обомлевшие, мы раскрыли рты. Не дождавшись приглашения к столу, свинья хрюкнула недовольно и семейство сдуло.

Вскоре стала понятной причина ночного визита. С другого края поляны, среди ольхи и осин, доживали свой век покареженные временем груши. До затопления в местах этих цвели прекрасные фруктовые сады. Нынче все одичало и поросло лесом. Плоды, прежде большие и сочные, вывозившиеся на Киевские

базары, сделались хилыми и к осени ковром устилали пожухлый травостой, становясь кабаньим лакомством. С тех пор звери тут и хозяйничали. Однако вежливо.

Теперь же, вот уже неделю, они взялись выдавить нас с обустроенного места. Каждую ночь кабан-трехлеток бесчинствовал в нашем лагере. Началось это с третьих суток природного жития, когда утром Пал Захарыч не обнаружил оставленный с вечера на днище перевернутого ведра только-только початый кусок хозяйственного мыла. Как оказалось, никто его не брал. Не было мыла ни в траве, ни под ведром. Оно исчезло. Зато на песке, рядом с посудиной, наш «Пинкертон» углядел отпечатки…копыт «подозреваемого». Долго смеялись.

Дескать, пошел кабан в баню, не просто поваляться в грязи, а напротив, натурально облагородить свой облик. На самом деле, зверюга наше мыло самым банальным образом, сожрал. Подивились да и забыли.

Следующей ночью секачик лишил нас приготовленной для ухи и зажарки рыбы, покоившейся в том самом ведре, с которого гурман давеча упер мыло. Выпотрошенную, слегка присоленную и притрушенную молодой крапивой рыбу, тать слопал начисто, да так аккуратно, что никто и не услышал.

Стали мы скарб свой на ночь припрятывать: продукты в холодке под лодку, амуницию на сучки. Долгую нодью палим, все одно является. Постреливали перед сном. Только всю ночь напролет бэмкать не станешь – какой тут сон. Форменный террорист…В другое время – засидку сделали б, да и решили проблему. Так, ведь, август. Пуль или картечи ни у кого, да и как ни крути, а без лицензии браконьерство выходит. Да-а. Засиделись мы под Петровичеву медовуху, он и говорит:

— Есть у них там способ большой оригинальности – медведей живьем ловить. Сети, капканы, ямы, колоды – ни, ни…То есть, и их, конечно, используют. Когда же зверя аккуратно взять требуется, чтоб вреда ему телесного не учинить, тогда только этот и годится.

— Что ж за способ такой? Поди, способов этих тыща! Где, какие медведи, там и свой способ,- небось, на испуг, когда мишка под куст от страха садится и бежать не может,- расхохотался Константин Калистратыч.

— В такой ситуации куда побежишь…

— Не-ет, под куст больше охотники бегают, а медведя при том способе…медовухой угощают. На обходительность эту медведь-то и ведется.

Сладкоежка он и есть сладкоежка, отказать себе в этом удовольствии не может.

Там, где он лесные пасеки посещает, ставят под деревом борть, а в нее наливают

медовухи, ну, может, медку чуть больше кладут для сладости. Тут главное выследить, когда медведь к угощению явится. Приглашенье ведь не пошлешь.

Так вот, сидит себе тихенько «угощатель» на лабазе и ждет. Можно, конечно, ждать долго. А чтоб самому не прорасти на дереве – потаск медовый по лесу волокут. С ним быстрей получается. Набредет косолапый на него – считай твой.

Ни за что не сползет, пока до борти не доберется.

— Небось, брехня…Так, уж, и пьет?..

-То-то, пьет…Не оторвать. Прямо «бомж» какой делается. До капли все приберет, вылижет, и борть шпыняет, чего, мол, так мало. Рычит, недовольный.

Посидит маленько, покачиваясь, да и бухается мертвяцки: сам пью, сам лягаю…

Храпит по-настоящему, хоть с пушки пали – куда там Калистратычу…Вот и выходит, что такого способа, кроме как на Алтае, больше нигде и нет.

— Просто до гениальности, если, правда.

— Похмелье медведь встречает уже в клетке. Башкой вертит и ничего понять не может. Водичкой польют бедолагу, тогда и пригорюнится.

— Изверги, как в ментовском вытрезвителе,- возмутился под общий хохот впечатлительный Николай Григорьевич.

Позубоскалили и улеглись.

Дня чрез два, отправились на вечернюю зорьку. На хозяйстве остался Пал Захарыч: ужин сготовить да рыбаков дождаться – обещали рыбки подбросить. Вертались уж по — темному. Но костра на привычном месте было не видать. Он заместо маяка нам служил. Лодки подтянули, а средь деревьев еще темнее, чем на воде – ни зги не видать. Нашли фонарь, и открылось нам мамаево побоище. Одна палатка обрушена. Опрокинутый казан залил кострище, и он жалобно испускал дух: тоненькая струйка дыма, как от дамской сигаретки ниточкой вилась вверх. Где, обычно, жаром пылали угли, из пепла торчали обгорелые рыбьи головы и чернели комки, прежде именовавшиеся картошкой. У самого берега средь осоки блестела чушуей разметанная куча белой разнопородицы. Стол еще хранил следы крепких посиделок.

Нигде не обнаруживался и Захарыч. Мы бродили средь этого разбоя, и самые ужасные картины рисовались в наших мозгах. Раз валялась окрест рыба и варилась уха, рыбаки здесь были.

— Пав — ло — о, ты где — е… — Округа молчала.

— Что тут стряслось?

— Может, подгуляли, да подрались…

— Ну, а Захарыч — то куда мог деться? Не ушел ли с рыбаками для восполнения израсходованного «боезапаса»?

Так гадали мы, раз за разом обшаривая фонарями поляну, теперь походившую не на походный лагерь, а на порушенное бледнолицыми стойбище индейцев.

Николай Григорьевич принялся разводить костер. Беда казалась определенной.

Решили отрядить двоих товарищей проскочить моторкой на рыбстан и там что–либо разузнать о Захарыче. На островах ведь всякое бывало. Случалось, встречались давно разыскиваемые преступники, которые, отчаявшись скрываться, нападали на беспечных охотников, стремясь завладеть оружием, лодкой и прочим имуществом.

Однако, висевшее на дереве ружье исчезнувшего охотника, такое предроложение исключало. У кострища из колоды торчал топор, а на столе лежал его нож.

-Тут что-то другое. Лодка тоже на месте. Не пошел ли он в лес…Там надо искать…

Ночь. Лес. Куда идти, что думать? А мысли пришли самые нехорошие, когда где-то во тьме завозились кабаны: «Не Павлушу ли нашего доедают?»

— Тихо, тихо, — слышали? – зашептал Никита Петрович…- Вот еще…

Теперь и мы, притаившись в тени палатки — кухни, явственно различили что–то похожее на бормотание и хрюкающий храп.

Исходили звуки из–под поверженной палатки, которую никто из нас почему-то не удосужился осмотреть. Наверное, никому и в голову не пришло, что под схряснутым ее куполом может кто–то находиться.

Мы подхватились придать жилищу Захарыча конструктивные формы. Когда свет фонаря проник внутрь палатки, все отшатнулись. В жизни представить нечто подобное можно с трудом. А тут…в палатке, уткнувшись носом в подушку, в обнимку с…кабаном — террористом, в полной отключке дрых…Захарыч.

Перебравший охотник — понятно. Но кабан?..Туша его растянулась на левом боку, лохматой спиной к таинственно исчезнувшему и так невероятно объявившемуся Захарычу.

— Го — го — споди, к — кажись живой, заикаясь молвил Никита Петрович…

— Кто, Захарыч или кабан? – не понял заглядывавший из-за его плеча Николай Григорьевич.

— Тише ты, оба живы. Вишь, бок колышется.

В ответ, словно услышав их шепот, кабан глубоко вздохнул и повертел хвостом.

— Мать честная, это чего ж такое, — обомлел с выпученными глазами Михал Иваныч. – Как он сюда его заволок? Ну — у, блин, зоофилия — я…

Слегка отямившийся и уже, надо полагать, кое-что понимавший, Никита Петрович потыкал в заднюю ногу секачика. Мышцы не реагировали и не сопротивлялись. Нога поболталась в такт движений хворостины, и безвольно затихла.

— В ауте, — уже громче заговорил хранитель медовушного рецепта. Давайте извлекать зверя из палатки.

-Не трожь, — схватил он за руку Михал Иваныча, протянувшего широченную длань к кабаньей голяшке.

— Мертвяк, ему хоть окорок отпили, не почувствует.

— Петрович, а, может, взаправду, костылик ему смастерим?

— Пусть живет. Он ведь сейчас, как бы, беззащитный. А лежачего не бьют. Я бы их так и оставил, пусть бы и Пашка глянул на «сожителя».

— Ты что, он же с «бодуна» инфаркт получит, или заикаться начнет. Как все это жене объяснить? Ну, хоть бы один фотоаппарат на всю компанию…

— Фу — у, крепенько подтопил, алкаш, — откинул пошире полу палатки Михал Иваныч, и было не понять, кого он имеет в виду: кабана или Захарыча.

В палатке стоял густой смрад перегара и кабаньего нутра.

Сначала решили связать кабану ноги, чтоб, не доведи Господи, не вскочил, а уж потом тянуть безжизненную тушу наружу. Аполлон за все время «операции» не шелохнулся, так забрала его медовуха.

Стреноженного кабана отволокли в сторону и лодочным линем привязали к стволу сосны. Павлушке для убедительности экспонат потребуется.

Разбой прибирать не стали.

Утром на запах жареной рыбы выполз кудлатый, что придорожный репей, Захарыч. Неожиданно его, еще не до конца просветленное сознание, пронзила мысль и он с удивлением, спросил:

— Вы тут шо натворили?..

Николай Петрович собрался в ответ разразиться негодованием, но вид Пал Захарыча был настолько искренне непонимающ, что дружный хохот еще больше обескуражил его.

— Чего ржете?

— Глянь — ка, не понимает, — начал атаку Михал Иваныч.

— Иди, помойся, «зоофил» несчастный…

— Кто – о?..

— Известно, кто. Не я же с кабаном в обнимку спал. Вот, оказывается какая у тебя любовь к животным. То-то, ты всегда по кабанам мажешь…Извращенец…

— У тебя, никак, Михал Иваныч, крыша поехала. Какой кабан, какая любовь? Не с похмелья ли?

— Это он мне говорит? – задохнулся, обертаясь за поддержкой к нам, «Тарасов дуб». – Кто недельный запас вчера уничтожил, кто «НЗ» поглотил: я,..они? – наступал на съежившегося Захарыча гигант.

Все указывало на то, что в наших рядах назревает конфликт. Но при магическом слове «НЗ» Захарыча замкнуло. Даже с похмелья, и, быть может, прежде всего в силу этого, он, мгновенно среагировал на ключевую аббревиатуру. Как ни как, «НЗ» составляло полтора литра спирта. Напрягая разжиженную память, бедолага забормотал:

— Ка – бан… спирт…

— Да, кабан, пойдем, покажу…

Зверь тоже очухался, но связанный, лишь только подергался и хрипел, косясь на подошедших людей недобрым взглядом.

— Вот с кем ты обнимался в палатке, а мы, почитай, насильственно ваши тесные отношения прервали.

— В палатке, обнимал?..

Захарыча постепенно охватывал ужас. Он вдруг сорвался и метнулся в кусты.

— Куда это он?

— От позора скрывается, — прочно сел на «конька» Михал Иваныч. – Щас все и узнаем.

— Братцы, а кабан-то, как и не такой, — засомневался в подлинности зверя, пристально рассматривавший его Николай Григорьевич.

-Что значит «такой — не такой», кабан он и есть кабан: щетина, клыки, рыло…

— Да вот щетина больно редкая и какая-то серая. Мож больной?..

— Хрен его маму знает, может и хворый.

За мысом загудели моторы и вскоре из-за островка очерета, похожие на щук, заскользили к берегу две длинные рыбачьи лодки.

— Здоровеньки булы, хлопци, — загудел луженой глоткой рыбацкий голова Карп Некажигоп. – Щось смурной, — Михайло Иванович, горилки нема? Так мы должок привезли. Выбачте, люди добри, трохы учора збаламутились. А деж Павлуша?

— Проветривается.

— А це, нияк звир? Як же ж вы його спиймалы?

— Вот мы дознание и проводим.

— Яке дознання. Це ж, мабудь, Капенков хрячок. Ще навесни втик, тай вин про нього вже й забув. Так мы з Петра калым визьмем, хай за кабанця выставляе. Що, у петлю потрапыв, чи як?..

— Не — е, Карп Семеныч, никаких петель… Тут, похоже, иной способ…

— Якый такый спосиб? Щось не зрозумив.

— У Захарыча о способе хотим узнать.

И тут, для него некстати, вылазит из ельника Захарыч с тазом, в котором мы обычно полоскали овощи, рыбу, мыли посуду, да мало еще для чего можно приспособить такую важную в хозяйстве вещь, как таз.

Теперь и Карп Семеныч испытывал необходимость задать Пал Захарычу несколько врпросов.

— Щось твои друзи таке кажуть, невже ты с кабаном в одному намети спочивав, та його ще й мацав?

— Мы гарненько посыдели, поспивалы, ты уху хлопцям зварил, та й сбирався видпочыты, писля нашего видплыття, а що ж потим трапылось?..

Что случилось после проводов рыбаков — артельщиков Пал Захарыч вспомнить не мог. Только с помощью долгих умозаключений, предположений и

догадок, с ипользованием метода дедукции, мы, в конце концов установили хронологию событий.

Рыбаки народ простой и рыбу охотнее меняют на сугревное, нежели продают.

Отвалили они на нашу компанию килограмм пятнадцать. В ответ Захарыч тоже выкатил на стол. Когда дошло до медовухи, вспомнил о сибирском способе и пока гости горланили «Ты ж мене пидманула».., накрошил в таз буханку хлеба, к угощению добавил объедков, овощей да и залил все разбавленным спиртом, а,

помятуя, что кабан жрет даже мыло, был уверен, что от такой закуски вряд ли

откажется. Таз не далеко унес, почти что на краю поляны и приспособил. Рыбаков провожал уже тяжеловато.

А дальше…Дальше все происходило должно быть так. Пал Захаровича одолел сон праведника, именуемый в народе – отрубом. Костер затлел, припорошенный пеплом. Все в таборе стихло.

Вышедший на кормежку кабан, бродя вокруг лагеря, натек на Захарычеву замануху, которую, видать, и слопал. Вскоре и он пошел куралесить. Не только разметал по поляне рыбу, но, будучи настоящим украинским кабаном, во множестве ее понадкусывал и рухнул, не в пример алтайскому медведю, не сразу. Только вперившись к Захарычу в палатку, и не видя выхода, зверь шмякнулся рядом с ним, обрушив стойки. Так они вместе и отдыхали. Проснись Захарыч раньше – бог знает, что с ним стряслось бы.

Не знали рыбаки и охотники за что пить в опохмел: то ли за мудрых алтайцев, то ли за Захарычев практицизм. По крови не получалось, потому как кабан, звавшийся прежде Борькой, был жив и здоров.

Решили, лучше, все-таки, за сибирский способ.

-А что же это ваш Петро диких кабанов разводит,- решил уточнить Борькино происхождение Михал Иваныч.

— Та ни. Колысь до його свынячого загину заблукав сикач, та й покрыв матку.

Сим, чи висим кабанчикив выныкло. Борька останним був. Не схотив на шкваркы, втик.

Но видно в нем еще оставались рефлексы, сформированные жизнью подле человека, и он без особой робости подходил к человеческому жилью в поисках пищи. Грузиться в лодку кабан не желал, должно быть свобода ему была много дороже корытного пойла.

-Ты бачишь, який гарный спосиб! Сибирский, кажешь? – все пожимал

плечами старичок — рыбак, почесывая за ухом. – Сам пью, с кабаном лягаю…Дивно, кумедно, ей богу…

piterhunt.ru