Стихи Марины Цветаевой о Москве
Москва Цветаевой, как лепестки цветков, то безумные и грациозно красивые, то завядшие и грустные, дождливые. Стихотворения, рифмы, стропы, всё переплетено в водовороте чувств досказанных и несказанных слов любви к городу, сквозь призмы переживаний и нескрываемых признаний.
— Москва! — Какой огромный…
— Москва! — Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придём.
Клеймо позорит плечи,
За голенищем нож.
Издалека — далече
Ты всё же позовёшь.
На каторжные клейма,
На всякую болесть —
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть.
А вон за тою дверцей,
Куда народ валит, —
Там Иверское сердце
Червонное горит.
И льётся аллилуйя
На смуглые поля.
Я в грудь тебя целую,
Московская земля!
В Кремле
Там, где мильоны звезд-лампадок
Горят пред ликом старины,
Где звон вечерний сердцу сладок,
Где башни в небо влюблены;
Прозрачно-белы бродят сны —
Я понял смысл былых загадок,
Я стал поверенным луны.
— «Я жить хочу! На что мне Бог?»
И в складках траурных нарядов
К луне идущий, долгий вздох.
Скажи, луна, за что страдали
Они в плену своих светлиц?
Чему в угоду погибали
Рабыни с душами цариц,
Что из глухих опочивален
Рвались в зеленые поля?
— И был луны ответ печален
В стенах угрюмого Кремля.
(Осень 1908. Москва)
Над городом, отвергнутым Петром
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
Царю Петру и Вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари: колокола.
Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.
— И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!
Над церковкой — голубые облака…
Над церковкой — голубые облака,Крик вороний…
И проходят — цвета пепла и песка —
Революционные войска.
Ох ты барская, ты царская моя тоска!
Нету лиц у них и нет имен, —
Песен нету!
Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветреном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!
(Москва, 2 марта 1917)
Чуть светает…
Чуть светает —
Спешит, сбегается
Мышиной стаей
На звон колокольный
Москва подпольная.
Покидают норы —
Старухи, воры.
Ведут разговоры.
Свечи горят.
Сходит Дух
На малых ребят,
На полоумных старух.
В полумраке,
Нехотя, кое-как
Бормочет дьяк.
Из черной тряпицы
Выползают на свет Божий
Гроши нищие,
Гроши острожные,
Потом и кровью добытые
Гроши вдовьи,
Про черный день
Да на помин души
Отложенные.
Так, на рассвете,
Вынимают просфоры —
Старухи, воры:
За живот, за здравие
Раба Божьего — Николая.
Так, на рассвете,
Темный свой пир
Справляет подполье.
(10 апреля 1917)
Московский герб: герой пронзает гада…
Московский герб: герой пронзает гада.
Дракон в крови. Герой в луче. — Так надо.
Во имя Бога и души живой
Сойди с ворот. Господень часовой!
Верни нам вольность. Воин, им — живот.
Страж роковой Москвы — сойди с ворот!
И докажи — народу и дракону —
Что спят мужи — сражаются иконы.
(9 мая 1918)
Из рук моих — нерукотворный град…
Из рук моих — нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат.
По церковке — всe сорок сороков,
И реющих над ними голубков.
И Спасские — с цветами — ворота,
Где шапка православного снята.
Где вытертый от поцелуев — пол.
Пятисоборный несравненный круг
Прими, мой древний, вдохновенный друг.
К Нечаянныя Радости в саду
Я гостя чужеземного сведу.
Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола,
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров,
И встанешь ты, исполнен дивных сил…
Ты не раскаешься, что ты меня любил.
Тверская
Вот и мир, где сияют витрины,
Вот Тверская, — мы вечно тоскуем о ней.
Кто для Аси нужнее Марины?
Милой Асеньки кто мне нужней?
Мы идем, оживленные, рядом,
Всe впивая: закат, фонари, голоса,
И под чьим-нибудь пристальным взглядом
Иногда опуская глаза.
Только нам огоньками сверкая,
Только наш он, московский вечерний апрель.
Взрослым — улица, нам же Тверская-
Полу взрослых сердец колыбель.
Колыбель золотого рассвета,
Удивления миру, что утром дано…
Вот окно с бриллиантами Тэта,
Вот с огнями другое окно…
Всe поймем мы чутьем или верой,
Всю подзвездную даль и небесную ширь!
Возвышаясь над площадью серой
Розовеет Страстной монастырь.
Мы идем, ни на миг не смолкая.
Все родные — слова, все родные — черты!
О, апрель незабвенный-Тверская,
Колыбель нашей юности ты!
Домики старой Москвы
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор…
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, —
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы — их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
Семь холмов
(Из цикла «Стихи о Москве»)
Семь холмов — как семь колоколов!
На семи колоколах — колокольни.
Всех счётом — сорок сороков.
Колокольное семихолмие!
В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом — пряник, а вокруг плетень
И церковки златоголовые.
И любила же, любила же я первый звон,
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.
Провожай же меня весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землёй московскою!
У меня в Москве — купола горят!
У меня в Москве — купола горят!
У меня в Москве — колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят, —
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Легче дышится — чем на всей земле!
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Я молюсь тебе — до зари!
И проходишь ты над своей Невой
О ту пору, как над рекой-Москвой
Я стою с опущенной головой,
И слипаются фонари.
Всей бессонницей я тебя люблю,
Всей бессонницей я тебе внемлю —
О ту пору, как по всему Кремлю
Просыпаются звонари…
Но моя река — да с твоей рекой,
Но моя рука — да с твоей рукой
Не сойдутся, Радость моя, доколь
Не догонит заря — зари.
Мимо ночных башен…
Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи страшен
Рёв молодых солдат!
Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рёв зверский!
Дерзкая — ох — кровь!
Мой рот разгарчив,
Даром, что свят — вид.
Иверская горит.
Ты озорство прикончи,
Да засвети свечу,
Чтобы с тобой нонче
Не было — как хочу.
М Цветаева цикл «Стихи о Москве» 🔥 текст и анализ строк
Стихотворения Марины Цветаевой, анализ Дмитрия Кубракова
Полный текст
1
Облака — вокруг,
Купола — вокруг.
Надо всей Москвой
— Сколько хватит рук! —
Возношу тебя, бремя лучшее,
Деревцо мое
Невесомое!
В дивном граде сем,
В мирном граде сем,
Где и мертвой мне
Будет радостно —
Царевать тебе, горевать тебе,
Принимать венец,
О мой первенец!
Ты постом — говей,
Не сурьми бровей
И все сорок — чти́ —
Сороков церквей.
Исходи пешком — молодым шажком! —
Всё привольное
Семихолмие.
Будет тво́й черед:
Тоже — дочери
Передашь Москву
С нежной горечью.
Мне же — вольный сон, колокольный звон,
Зори ранние
На Ваганькове.
31 марта 1916 год
2
Из рук моих — нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат.
По це́рковке — все́ сорок сороков,
И реющих над ними голубков;
И Спасские — с цветами — ворота́,
Где шапка православного снята;
Часовню звёздную — приют от зол —
Где вытертый — от поцелуев — пол;
Пятисоборный несравненный круг
Прими, мой древний, вдохновенный друг.
К Нечаянныя Радости в саду
Я гостя чужеземного сведу.
Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола.
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров,
И встанешь ты, исполнен дивных сил…
— Ты не раскаешься, что ты меня любил.
31 марта 1916 год
3
Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи́ страшен
Рёв молодых солдат!
Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рёв зверский!
Дерзкая — ох! — кровь.
Мо́й — ро́т — разгарчив,
Даром, что свят — вид.
Как золотой ларчик
Иверская горит.
Ты озорство прикончи,
Да засвети свечу,
Чтобы с тобой нонче
Не было — как хочу.
31 марта 1916 год
4
Настанет день — печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
— Остужены чужими пятаками —
Мои глаза, подвижные как пламя.
И — двойника нащупавший двойник —
Сквозь легкое лицо проступит лик.
О, наконец тебя я удостоюсь,
Благообразия прекрасный пояс!
А издали — завижу ли и Вас? —
Потянется, растерянно крестясь,
Паломничество по дорожке черной
К моей руке, которой не отдерну,
К моей руке, с которой снят запрет,
К моей руке, которой больше нет.
На ваши поцелуи, о, живые,
Я ничего не возражу — впервые.
Меня окутал с головы до пят
Благообразия прекрасный плат.
Ничто меня уже не вгонит в краску.
Святая у меня сегодня Пасха.
По улицам оставленной Москвы
Поеду — я, и побредете — вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет, —
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.
И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярыне Марине.
11 апреля 1916 (первый день Пасхи).
5
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
Царю Петру и Вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари, колокола.
Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.
— И целых сорок сороко́в церквей
Смеются над гордынею царей!
28 мая 1916 год
6
Над синевою подмосковных рощ
Накрапывает колокольный дождь.
Бредут слепцы калужскою доро́гой —
Калужской, песенной, привычной, и она
Смывает и смывает имена
Смиренных странников, во тьме поющих Бога.
И думаю: когда-нибудь и я,
Устав от вас, враги, от вас, друзья,
И от уступчивости речи русской —
Одену крест серебряный на грудь,
Перекрещусь — и тихо тронусь в путь
По старой по дороге по калужской.
Троицын день, 1916 год
7
Семь холмов — как семь колоколов,
На семи колоколах — колокольни.
Всех счетом: сорок сороков, —
Колокольное семихолмие!
В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом — пряник, а вокруг плетень
И церко́вки златоголовые.
И любила же, любила же я первый звон —
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.
— Провожай же меня, весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землей московскою!
8 июля 1916 год
8
Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придем.
Клеймо позорит плечи,
За голенищем — нож.
Издалека́-далече
Ты всё же позовешь.
На каторжные клейма,
На всякую болесть —
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть.
А вон за тою дверцей,
Куда народ валит —
Там Иверское сердце,
Червонное, горит.
И льется аллилуйя
На смуглые поля.
— Я в грудь тебя целую,
Московская земля!
8 июля 1916 год
9
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
16 августа 1916 год
📝 Поэтический цикл «Стихи о Москве» написан с марта по август 1916 года и состоит из девяти стихотворений, связанных единой темой – любовью поэтессы к столице. Сборник относится к раннему творчеству Марии Ивановны, произведения в нём написаны в лирическом стиле.
Разбор стихов
☝ Первое стихотворение цикла является одой, в которой славится древний град Москва:
Где и мертвой мне
Будет радостно!
Цветаева называет столицу своим первенцем, ведь она родилась в столице и останется с ней навсегда, пусть и на Ваганьковском кладбище (к сожалению, последнее пожелание не сбылось).
☝ Второй стих славит православную Москву с её сорока сороками церквей и Спасскими воротами. Этот город хранит сама Богородица, накрывая его своим покровом и благословляя на вечность.
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров.
Финал стиха описывает воскрешение града, который всегда будет возрождаться из пепла, исполненный дивных сил, при этом он не раскается, что любил автора строк.
☝ Стих №3 – это лихая поездка по ночной столице, где тишина сторожевых башен сочетается с страшным ревом молодых солдат. Не забываем, что идет Первая мировая война и Москва наполнена солдатами.
Молодая кровь поэтессы играет, и она сама себе приказывает:
Ты озорство прикончи,
Да засвети свечу.
Цветаева даже в 24 года знает грани и умеет останавливать своё «Я хочу» против «Я должна».
☝ Интерес представляет стих №5, где речь идёт о городе, который когда-то был отвергнут Петром (при Петре столицей стал Питер).
Марина Цветаева пишет тут, что этот град мстит ей отвергая её, словно бы в отместку за петровский поступок.
Вместе с тем поэтесса признает Москву лидером на первенство и пишет, что столица просто смеются над гордыней царя Петра, она выше его, она выше всего земного.
— И целых сорок сороко́в церквей
Смеются над гордынею царей!
☝ Последний стих цикла написан в августе 1916 года и восхваляет красоту Москвы на излете лета. Тут мало философии, но град коротко и красиво описан в своей августовской красе. В это время зажигаются листья рябины, а в воздухе витает субботний перезвон сотен колоколов Иоанна Богослова.
В целом стихотворения цикла восхваляют Москву, делая акцент на православии и могуществе русской столицы XX века. Хорошо обозначают это цикл последние строки восьмого стихотворения сборки:
— Я в грудь тебя целую,
Московская земля!
Средства выразительности
✨ Анализ средств выразительности помогает нам найти в строфах эпитеты, метафоры и олицетворения.
Особое внимание стоит уделить эпитетам, так как они помогают оживить картинки стихов и более четко прорисовать образ столицы.
Отметим эпитеты, относящиеся к Москве – «дивный… мирный град», «нерукотворный град» и «странноприимный дом».
👀 Из метафор выделим – «дочери передашь Москву» и «с багряных облаков уронит Богородица покров». Четвертая строфа второго стиха является двойной метафорой:
Часовню звёздную — приют от зол —
Где вытертый — от поцелуев — пол.
Олицетворения:
- ✔ Площади нас мчат.
- ✔ Бессонные взгремят колокола.
- ✔ Встанешь ты, исполнен дивных сил (град) и т д.
✔ Рифмовка в цикле меняется от перекрёстной до параллельной, что усложняет восприятие строк, если читать все стихотворения подряд, поэтому делайте паузу между ними.
Аудио-вариант
ТОП русской поэзии
- ✔ Анна Ахматова
- ✔ Александр Блок
- ✔ Валерий Брюсов
- ✔ Иосиф Бродский
- ✔ Иван Бунин
- ✔ Константин Бальмонт
- ✔ Зинаида Гиппиус
- ✔ Николай Гумилёв
- ✔ Сергей Есенин
- ✔ Николай Заболоцкий
- ✔ Владимир Маяковский
- ✔ Осип Мандельштам
- ✔ Николай Некрасов
- ✔ Борис Пастернак
- ✔ Игорь Северянин
- ✔ Федор Тютчев
- ✔ Афанасий Фет
- ✔ Марина Цветаева
Марина Иванова Цветаева — Стихи известного поэта
1892-1941
Марина Цветаева родилась в Москве.
Ее отец, Иван Цветаев, был профессором искусствоведения и основателем Музея изобразительных искусств. Ее мать Мария, урожденная Мейн, была талантливой пианисткой. Семья много путешествовала, Цветаева посещала школы в Швейцарии, Германии и Сорбонне в Париже. Цветаева начала писать стихи в раннем детстве. Она дебютировала как поэт в возрасте 18 лет со сборником «Вечерний альбом», посвященным ее детству.
В 1912 году Цветаева вышла замуж за Сергея Эфрона, у них родились две дочери и один сын. «Волшебный фонарь» продемонстрировала свое техническое мастерство, и в 1913 году за ним последовала подборка стихов из ее первых сборников. Роман Цветаевой с поэтессой и оперным либреттистом Софией Парнок вдохновил ее цикл стихов «Подруга». Карьера Парнок остановилась в конце 1920-х, когда ей больше не разрешили публиковаться. Стихи, написанные между 1917 и 1921 годами, появились в 1957 году под названием «Лебединые владения». Вдохновленная своими отношениями с Константином Родзевичем, бывшим офицером Красной Армии, она написала «Поэму горы» и «Поэму конца».
После революции 1917 года Цветаева провела в Москве пять лет. Во время голода одна из ее дочерей умерла от голода. Поэзия Цветаевой раскрывает ее растущий интерес к народной песне и приемам крупнейших символистов и поэтов, таких как Александр Блок и Анна Ахматова. В 1922 году Цветаева эмигрировала с семьей в Берлин, где воссоединилась с мужем, а затем в Прагу. Это был очень продуктивный период в ее жизни — она опубликовала пять сборников стихов и ряд поэм, пьес и эссе.
За годы пребывания в Париже Цветаева написала две части задуманной драматической трилогии. Последний прижизненный сборник «После России» вышел в свет в 1928 году. Его тираж в 100 пронумерованных экземпляров разошелся по специальной подписке. В Париже семья жила в нищете, доход почти полностью шел от сочинений Цветаевой. Когда ее муж начал работать в советской службе безопасности, русская община Парижа ополчилась против Цветаевой. Ее ограниченные возможности публикации стихов были заблокированы, и она обратилась к прозе.
В 1937 появился МОЙ ПУШКИН, одно из лучших прозаических произведений Цветаевой. Чтобы получить дополнительный доход, она также выпускала рассказы, мемуары и критические статьи.
В ссылке Цветаева чувствовала себя все более изолированной. Без друзей и почти в нищете она вернулась в Советский Союз в 1938 году, где уже жили ее сын и муж. В следующем году ее мужа казнили, а дочь отправили в трудовой лагерь. Цветаева была официально подвергнута остракизму и не могла публиковаться. После оккупации СССР немецкой армией в 1941 года Цветаеву вместе с сыном эвакуировали в небольшой провинциальный городок Елабуга. В отчаянии она повесилась через десять дней, 31 августа 1941 года.
Источник библиографии: LitWeb.net
Читать далее →
«Расстояние: версты, мили»
«За мои стихи, написанные так рано»
«Иди найди себе наивных подруг»
«Терпеливо, как перемалывают гравий»
«Ты ходишь и похожа на меня»
«Ты, которая любила меня фальшью»
Перед гробиком
Книги в красном переплете
Разговор с гением
Диалог между Гамлетом и его совестью
От четырех до семи
Подруга
Седые волосы
Мне нравится, что ты сошел с ума не со мной
В Париже 9001 9 Леди с камелиями
Маленькая Мир
Встреча
Почти как я
Новолуние
Уже нет
Поэма Конца
Поэма Горы
Стихи Блоку, 1
Поэты (отрывок)
Молитва
Конечный Силуэт
Демон во мне
Окно
Асе
Матери
Следующей
Свидание
Полный список названий →
Известные поэты
(165) Чарльз Буковски 90 003
(282) Сильвия Плат
( 201) Уильям Шекспир
(119) Пабло Неруда
(145) Роберт Фрост
(383) Уильям Батлер Йейтс
(100) Дилан Томас
(193) Э.
э. Каммингс
(52) Спайк Миллиган
(368) Уильям Вордсворт
(183) Альфред Лорд Теннисон
(91) Лэнгстон Хьюз
(114) У. Х. Оден
(10) 0) Филип Ларкин
(1076) Эмили Дикинсон
(65) Эдгар Аллан По
(53) Т. С. Элиот
(243) Рабиндранат Тагор
о Москве в год чумы, стихи Марины Цветаевой, перевод с русского Кристофера Уайта – На дамбе
Марина Цветаева (1892-1941) опубликовала свою первую книгу стихов, Вечерний альбом, в возрасте 18 лет в 1910 году. промежуточный период, «возможно, самые продуктивные [годы] за всю ее карьеру», по словам ее последнего переводчика Кристофера Уайта. Москва в чумном году собирает 178 таких произведений: короткие лирические стихотворения, отрывки и эпиграммы. Многие из них никогда не переводились на английский язык.
Ее продуктивность в течение этого десятилетия тем более поразительна, если учесть условия, в которых она оказалась. Когда 24 октября 1917 года в Петрограде произошел большевистский переворот, Цветаева находилась в Крыму.
Отстраненная по темпераменту от политики, она устремилась в Москву, где ее муж, Сергей Эфрон, сражался на улицах против восстания. Вскоре он ушел с контрреволюционными силами. Цветаева выросла в преимуществах жизни среднего класса, но теперь она и две ее маленькие дочери оказались в бедном городе с небольшими деньгами, едой и топливом.
Виктория Швейцер, биограф Цветаевой, отмечает, что поэт считал, что революция «вывела на поверхность все дурное и темное в душах людей, что за благовидными большевистскими лозунгами скрывалась ложь и жестокость, и они подействовали на Цветаеву так же сильно, как ощущения голода, холода и страха». Это мир, к которому она обращается в первой части «Памяти А.А. Стахович»:
Не закрытие пекарни на семь
замков и не обледенение печей вызвало
ты, дворянин России, в могилу
с совершенной осанкой и барской походкой!
Судьба шла своим чередом. Старый мир пылал.
Рубить дрова приходилось придворным.
У мафии
был свой расцвет… Рядом с тобой
Еще можно было дышать восемнадцатым веком.
Толпа срывала крыши с дворцов
Чтобы заполучить то, чего она жаждала, пока
Среди всеобщей разрухи ты
Учил юношей maintien, tenue и bon ton
Ее реакция на события не нравилась Осипу Мандельштаму, с которым она была близка в 1916 году. продиктовала свои стихи для « дурной вкус и историческая фальшь», предпочитая поэзию, предлагающую философское объяснение гражданской войны в России. (Очерк Цветаевой «Поэты с историей и поэты без истории» доказывает, что ее историческое мышление было столь же острым, как и у Мандельштама.) Но Уайт отмечает, что, изображая в своих стихах суровость московской жизни, Цветаева руководствовалась «моментами предельной, пронзительное счастье», дикая и смелая настойчивость в том, чтобы смотреть на вещи по-своему.
Он цитирует ее блокнот:
Лишение свободы может показаться бесконечно уютным, чем-то вроде сна. В эти дни я живу именно так, как выбираю: одно стихотворение — чердак! – небо рядом, вместе с детьми, игрушки Ирины, книги Алины – самовар, топор, корзина с картошкой – вот главные действующие лица в игре жизни! Мои книги, мои блокноты, лужа с протекающей крыши или солнечный луч, растекающийся по комнате – это вне времени, это может быть любое время и любое место – присутствуют вечные вещи: мать и дети, поэт и чердак.
Она также написала: «В 1919 году людей ничему не удивишь: самое подходящее время для меня, чтобы быть живым… Я обожаю 1919 год, потому что я играю в него». Это подразумеваемое, если не преобладающее чувство в большинстве стихотворений о чуме. Как говорит Уайт, «ей удалось, так сказать, созерцать жизнь в год чумы не с того конца телескопа, раскрыть ее символическое, образцовое качество». Она «играла» в создании или восприятии ауры отчаяния.
Кроме того, она писала пьесы и наблюдала за их постановкой. Вы можете услышать изобилие в двадцать третьей части «Playacting» (ниже):
Несмотря на свою уникальность, солнце проходит через каждый город.
Солнце принадлежит мне. Никому не отдам
Час, луч, взгляд.
Пусть города погибнут в бесконечной ночи!
Это в моих руках! Просто позвольте ему продолжать вращаться!
Хоть обожгу руки, губы и сердце!
Потерянный в вечной ночи… Я сбиваюсь с пути.
Никому не отдам тебя, мое солнышко!
Затем в 1920 году в детском доме от недоедания умерла ее дочь Ирина. Годы чумы закончились в 1922 году разгромом Белой армии, в которой служил Эфрон. Три тома Цветаевой были изданы в том же году в России, как раз тогда, когда события вынудили ее уехать в Берлин, где она присоединилась к Эфрону.
Прожив три года в Праге, она переехала в Париж, где оставалась до 1941 года и своего судьбоносного возвращения в Советский Союз.
В годы чумы ее полутораэтажная квартира превратилась, по ее словам, в «кораблекрушение». Приехали коммунисты и затолкали ее в отдельную комнату. Цветаева записала в своей записной книжке (цитата по Швейцеру): «Мои жестокосердые друзья! Если бы только вместо того, чтобы угощать меня пирожными за своим чайным столом, вы бы дали мне хоть кусочек хлеба на завтрашнее утро. Но это моя вина. Я слишком много смеюсь, когда нахожусь в компании. И вообще, когда ты выйдешь из комнаты, я украду твой хлеб.
В январе 1920 года она написала эту короткую лирику:
Рожденная развратом и разлукой,
Я простираю руки ко всем.
Ресницы трепещут, я дергаю
край всех юношеских пальто.
Звучит голос: Мариула, вперед!
И я всех отталкиваю.
Ваш комментарий будет первым