Стихи про осень в крыму: Крымская осень — стихи о родном крае

Известно, что во время своего крымского путешествия Пушкин также успел посетить Бахчисарай и Симферополь.

«Над посёлком в крымских горах пролегает перевал Шайтан-Мердвен (Чёртова лестница). Через этот перевал переправлялся молодой поэт, идя вслед за проводником и держась за хвост лошади. Он направлялся в Георгиевский монастырь на мысе Фиолент и далее – в Бахчисарай. В Бахчисарае Пушкин посетил Ханский дворец, ему даже пришлось переночевать в нём. Поэт бродил по комнатам дворца, останавливался у Фонтана слёз, где в память о себе оставил две розы – алую и белую. Сотрудники до сих пор хранят эту традицию. После этого Пушкин написал стихотворение «Фонтан любви, фонтан живой!» и, конечно, знаменитую поэму «Бахчисарайский фонтан». Следующей остановкой поэта стал Симферополь. Пушкин и Николай Раевский-младший прибыли в город 8 сентября 1820 года. Друзья хорошо знали по Петербургу гражданского губернатора Тавриды – Александра Николаевича Баранова. Он был почти их ровесником и принимал в своём доме гостей. Этот дом сохранился и находится на улице Ленина», – рассказала Турпорталу экскурсовод I категории Дина Мулянова.

В честь именитых гостей был дан губернаторский бал. При этом сохранилась и запись секретаря Баранова о том, что на обеде у губернатора были «…два щёголя санкт-петербургских. И вели они себя так несносно, что все были рады, когда они удалились».

Есть предположение, что Пушкин также останавливался в крымской столице у выходца из Франции – учёного-химика Феликса де Серра. На набережной, недалеко от здания Крымской республиканской универсальной научной библиотеки им. И. Я. Франко, находится памятный камень. На нём установлена табличка, что в этом месте располагалась усадьба. Имение француза было большим, занимало всю территорию нынешнего Детского парка. Кстати, в самом Детском парке растёт 700-летний дуб-богатырь, который мог видеть поэт, и располагается полюбившийся маленьким горожанам Уголок сказок Пушкина.

«И, конечно, одна из улиц исторического центра Симферополя носит название Пушкинской. В её центральной части в 1967 году установлен памятник поэту (архитектор – Виктор Мелик-Парсаданов, скульптор – Александр Ковалёв). А туристов после снятия всех ограничений ждёт интереснейшая литературная экскурсия по местам, где бывал Пушкин», – подытожила гид.

Онлайн-марафон, театральный литпроект, викторины: что планируется 6 июня

В честь праздничной годовщины культурные учреждения Крыма готовят ряд виртуальных мероприятий, поскольку массовые встречи оффлайн пока всё ещё под запретом. Конечно, не останется в стороне от празднований и музей Пушкина в Гурзуфе.

«В этом году в связи с распространением коронавирусной инфекции наши мероприятия проходят онлайн. Но 221-летие со дня рождения Александра Сергеевича всё равно отметим интересно и необычно. К тому же в 2020 году отмечается 200-летие его крымского путешествия. Так, 6 июня мы примем участие в международном онлайн-марафоне «Мой Пушкин», который стартует в 12.00 по московскому времени. На поэтическом празднике объединятся ведущие российские Пушкинские музеи, а также Государственный институт русского языка имени Пушкина из Москвы. Эстафету онлайн-марафона будут передавать друг другу партнёры и друзья института Пушкина, победители Х Международного Пушкинского конкурса для изучающих русский язык как иностранный «Что в имени тебе моём?», преподаватели и студенты российских и зарубежных университетов», – поделилась с Турпорталом заведующая музеем Пушкина в Гурзуфе Татьяна Джакаева.

Она добавила, что в рамках марафона будет представлена лирическая программа, которую подготовили известные исполнители авторской песни Александр Городницкий, Вадим Егоров, Андрей Крамаренко, Роман Львович, Олег Митяев, Александр Соломонов и другие.

Записаться на марафон можно здесь, кроме того, прямая трансляция будет доступна на YouTube-канале мероприятия.

Вместе с тем, праздничную программу подготовила и Крымская республиканская универсальная научная библиотека им. И. Я. Франко. Так, все желающие могут принять участие в увлекательной онлайн-викторине по страницам сказок русского гения и проверить свои знания в тест-игре «Пушкин и Крым», а ещё послушать стихи Александра Сергеевича в исполнении современных крымских писателей и поэтов.

В свою очередь Алуштинский литературно-мемориальный музей Сергеева-Ценского приглашает ознакомиться с виртуальной выставкой «Идут века, но Пушкин остаётся».

И напоследок – сюрприз от Мельпомены: артисты Государственного академического музыкального театра РК и Крымского академического русского драматического театра им. М. Горького участвуют в литературном проекте «Читаем Пушкина»: первые видеосюжеты уже доступны в соцсетях театров на страницах ВКонтакте и Facebook. Музтеатр, к слову, приглашает присоединиться к проекту всех желающих: для этого нужно прислать своё видео на электронный адрес [email protected].

Хотите быть в курсе самых интересных туристических новостей Крыма? Тогда напишите нам на [email protected] и мы включим вас в нашу рассылку

6 украинских стихотворений, отражающих смелые моменты современной поэзии — The Calvert Journal

Итак, я расскажу об этом:

о зеленом глазу демона в разноцветном небе.

Глаз, наблюдающий со стороны детского сна.

Глаз неудачника, чье волнение заменяет страх.

Все началось с музыки,

со шрамами от песен

слышал на осенних свадьбах с другими детьми моего возраста.

Взрослые, сочинявшие музыку.

Взрослая жизнь определяется этим — умением играть музыку.

Словно новая записка, отвечающая за счастье,

появляется в голосе,

как будто эта сноровка присуща мужчинам:

быть одновременно охотником и певцом.

Музыка — карамельное дыхание женщины,

пахнущих табаком волосы мрачных мужчин

готовьтесь к схватке на ножах с демоном

, который только что сорвал свадьбу.

Музыка за стеной кладбища.

Цветы, растущие из женских карманов,

школьников, заглянувших в покои смерти.

Самые проторенные тропы ведут к кладбищу и воде.

Вы прячете в земле только самое ценное —

оружие, созревающее от гнева,

фарфоровые сердца родителей, которые перезвонят

как песни школьного хора.

Я расскажу об этом —

о духовых инструментах тревоги,

о свадебной церемонии как памятной

как вход в Иерусалим.

Установить прерванный псаломнический ритм дождя

под вашим сердцем.

Мужчины, танцующие так, как они утоляют жажду

степь-костер с сапогами.

Женщины, которые держатся за своих мужчин в танце

, как будто они не хотят отпускать их на войну.

Восточная Украина, конец второго тысячелетия.

Мир полон музыки и огня.

В темноте голоса издают летучие рыбы и поющие звери.

Между тем, почти все, кто женился тогда, умерли.

Тем временем умерли родители людей моего возраста.

Тем временем большинство героев умерло.

Небо разворачивается, такое же горькое, как в новеллах Гоголя.

Эхо, пение людей, собирающих урожай.

Эхо музыки тех, кто возят камни с поля.

Эхо не прекращается.

Сергей Жадан — один из самых известных украинских поэтов и писателей, который собирает тысячи людей на презентации своих книг и мероприятия.

Двенадцать осенних стихов — Пан Макмиллан

Когда ты стареешь

Уильям Батлер Йейтс

Когда ты стар, седой и спишь,

И, кивая у огня, сними эту книгу,

И не спеша читай, и мечтаю о мягком взгляде

Твои глаза когда-то были, и тени их глубоки;

Сколько любили ваши моменты радости благодати,

И любил свою красоту любовью ложной или истинной,

Но один человек полюбил в тебе душу странника,

И возлюбил печали изменчивого лица твоего;

И наклоняясь к светящимся стержням,

Ропот, немного грустно, как сбежала Любовь

И шагал по горам над головой

И скрыл лицо свое среди звездной толпы.

Из Поэма на каждый осенний день

Тобиас Мензис читает «Когда ты стареешь» в нашем эксклюзивном видео:

Это просто так

Уильям Карлос Уильямс

Я съел

сливы

, которые были в

морозильная камера

и

вы, наверное, были

экономия

на завтрак

Прости меня

они были восхитительны

так мило

и так холодно

Из Поэма на каждый осенний день

Посмотреть, как Хелена Бонэм Картер читает «Это просто сказать»:

Осень, Листья, Осень

Эмили Бронте

Осень, листья, осень; умри, цветы, прочь;
Увеличьте ночь и сократите день;
Каждый лист говорит мне о блаженстве
Порхает с осеннего дерева.
Я улыбнусь, когда снежные венки
Цветут там, где должна расти роза;
Я буду петь, когда наступит ночь.
Вознесет в более мрачный день.

_{Из Поэма на каждую ночь года}

Осень

Джон Клэр

Обожаю порывы ветра, которые трясет
Окно весь день
И с замшелого вяза уносит
Увядший лист
Кружит его у оконного стекла
С тысячами других по переулку

Я люблю смотреть на трясущуюся ветку
Танцуй до заката
Воробей на дачной вышке
Чей чирик заставлял поверить
Та весна только что флиртовала
Летом колени с цветами, чтобы лежать

Обожаю смотреть, как дымится коттедж
Вьются вверх сквозь голые деревья
Голуби прижимаются к пальто
В такие пасмурные ноябрьские дни
Петух на навозной горе кричит
Мельница плывет по пустоши в пути

Перо из вороньей груди
Падает на щетину
Желуди возле старого вороньего гнезда
Падение, стук по дереву
Свиньи хрюкающие, которые ждут всех
Карабкаются и спешат туда, где падают

_{Из Прочти меня 2: Поэма на каждый день года}

Whim Wood

Кэтрин Тауэрс

в медные залы
из бука и замысловатого дуба
, чтобы быть ближе к деревьям
, когда они шепчутся вместе
пусть опадают листья,
и мы умрем за зиму

_{Из Кэтрин Тауэрс Средства правовой защиты}

К осени

Джон Китс

Сезон тумана и мягкого плодородия,
Близкий друг восходящего солнца;
Договариваясь с Ним о том, как сажать и благословлять
Плодами бегут лозы, опоясывающие соломенные деревья;
Согнуть яблоками замшелые кусты,
И все плоды наполнить спелостью до сердцевины;
Для набухания тыквы и увеличения объема лещины
Со сладкой косточкой; чтобы дать больше бутонов,
И еще, более поздние цветы для пчел,
Пока они не думают, что теплые дни никогда не прекратятся,
Ибо лето наполнило их липкие клетки до краев.

Кто не видел тебя часто среди твоего склада?
Иногда, кто ищет заграницу, может найти
Тебя беззаботно сидящим на полу амбара,
Твои волосы мягко подняты веянием ветра;
Или на полужатой борозде крепким сном,
Drows’d с дымом маков, в то время как твой крючок
щадит следующий валок и все его переплетенные цветы:
И иногда, как собиратель, ты хранишь
Устойчивый груз перейти ручей;
Или с помощью компьютерного пресса, с терпеливым взглядом,
Ты час за часом следишь за последними выделениями.

Где песни весны? Да, где они?
Не думай о них, у тебя тоже есть твоя музыка, —
В то время как закрытые облака распускаются в мягкий умирающий день,
И коснуться щетины равнины розовым оттенком;
Тогда в стенающем хоре оплакивают маленькие мошки
Среди речных ил, поднимаемых вверх
Или тонущих, когда легкий ветер живет или умирает;
И взрослые ягнята громко блеют с холмистой местности;
Хедж-сверчки поют; а теперь с тройным мягким
Красногрудый свист с огорода;
И собирающиеся ласточки щебечут в небе.

_{Из Поэма на каждую ночь года}

Клен японский

Клайв Джеймс

Твоя смерть не так уж и сложна.

Так медленное затухание не причиняет настоящей боли.
Прерывистое дыхание
Просто неудобно. Вы чувствуете утечку
энергии, но мысли и взгляд остаются:

Фактически, улучшено. Когда вы когда-нибудь видели
Такую сладкую красоту, как когда падает мелкий дождь
На это маленькое дерево
И пропитывает ваши кирпичные стены сада,
Столько Янтарных комнат и зеркальных залов?

С наступлением сумерек становится еще более роскошным.
Это сияние озаряет воздух.
Это никогда не кончится.
Когда пойдет дождь, он будет там,
Вне моего времени, но теперь я беру свою долю.

Выбор моей дочери, клен новый.
Придет осень, и ее листья загорятся.
Что я должен сделать
Я жив, чтобы увидеть это. На этом игра закончится.
Для меня, хотя жизнь все равно продолжается:

Заполняя двойные двери, чтобы омыть глаза,
Последний поток красок будет жить на
Когда мой разум умирает,
Сожженный моим видением мира, который сиял
В конце концов так ярко, а затем исчез.

_{Из книги Клайва Джеймса приговорен к пожизненному заключению}

Сонет 73 («Ты видишь во мне то время года»)

Уильям Шекспир

В это время года ты можешь во мне созерцать
Когда желтые листья, или их нет, или немного, действительно висят
На ветвях, которые трясутся от холода,
Голые развалины хоров, где поздно пели сладкие птицы.
Ты видишь во мне сумерки такого дня
Как после захода солнца на западе угасает,
Который вскоре черная ночь уносит,
Второе Я Смерти, запечатывающее все в покое.
Ты видишь во мне сияние такого огня,
Что лежит на пепле юности его,
Как ложе смерти, на котором он должен истечь,
Поглощен тем, чем он питался.
Ты воспринимаешь то, что делает твою любовь более сильной,
Любить тот колодец, который ты должен скоро покинуть.

_{Из Книга стихов о любви Пикадора}

Сливы

Джиллиан Кларк

Когда придет их время, они падают
без ветра, без дождя.
Они просачиваются сквозь муслин деревьев
при медленном брожении.

Ежедневно низкое солнце согревает их
в поздней любви, которая слаще лета
. В постели ночью
мы слышим сердцебиение плодов.

Скрытные слизни ползут домой
к лопнувшим медам, найдены
в утреннем рту во рту,
неразлучны.

Раскладываем покрывало для пэчворка
для чистого улова. Корзины наполняются,
никогда не было до такого урожая,
горела такая луна охотников

Боярышники, напоенные сиропами
, которые богаче ночью
, когда пауки ставят
палаток на мокрой траве.

Этим утром красное солнце
раскрывается, как роза
на нашей белой стене, отпечатывает там
тень папоротника в виде рыбьей кости.

Ранние дрозды летают
виновными из упавших плодов на рассвете
. У нас тоже
завтраков на сладости.

Скоро сливы станут костяными,
станут нежными с соблюдением морозных формальностей
. Их черные углы
разорвут снег.

_{Из произведений Джиллиан Кларк Избранные стихотворения}

Осенние огни

Роберт Льюис Стивенсон

В других садах
И все в долине,
От осенних костров
Смотри на след дыма!

Приятное лето закончилось,
И все летние цветы,
Красный огонь пылает,
Серые башни дыма.

Пойте песню времен года!
Что-то яркое во всем!
Цветы летом,
Пожары осенью!

_{Из Поэма на каждый день года}

Ничто золото не может остаться

Роберт Фрост

Первый зеленый цвет природы — золото,
Ее оттенок сложнее всего удержать.
Ее ранний лист — цветок;
Но не более часа.
Затем лист переходит в лист.
Итак, Иден погрузился в печаль,
Итак, рассвет заходит в день.
Ничто золото не может остаться.

_{Из Поэма на каждую ночь года}

Приятные звуки

Джон Клэр

Шорох листвы под ногами в лесу и под живой изгородью
;
Крошка катового льда и снега на лесных проездах,
узких переулках и каждой уличной мостовой;
Шуршит по лесу или, вернее, несется, а ветер
гудит в вершине дуба, как гром;
Шорох крыльев птиц, вылетающих из гнезд или летящих невидимым образом в кусты;
Свист над головой в лесу более крупных птиц, таких как
вороны, лужи, канюки;
Попадание малиновок и лесных жаворонков на коричневые листья.
и стук белок по зеленому мху;
Падение желудя на землю, стук орехов по
ветвям лещины, когда они опадают от спелости;
Кокетство крылышка земляного жаворонка с щетины —
как сладко такие картинки росистым утром, когда
роса сверкает с его коричневых перьев.

_{Из Поэма на каждый день года}

В этом выпуске Book Break Эмма рекомендует лучшие книги, чтобы уютно устроиться этой осенью:

Поэма на каждый осенний день

Элли Эсири

Купить книгуАмазонкаКнижное хранилище БлэквеллаКнижный магазин.orgWaterstonesWH SmithWorderyFoyles

Стихи из этого прекрасного сборника перенесут вас в яркие осенние сцены, от праздника урожая до Дня памяти. У каждого стихотворения есть ссылка на дату его появления, со стихами таких поэтов, как Роберт Луи Стивенсон, Джон Бетджеман, Эми Лоуэлл, Пол Лоуренс Данбар, Уильям Шекспир и Кристина Россетти. Стихи выбраны из бестселлеров поэтических сборников Элли Эсири «Поэма на каждый день года» и «Стихотворение на каждую ночь года».

Купить книгуAmazonBlackwell’sBook DepositoryBookshop.org WaterstonesWH SmithWorderyFoyles

Poems on Nature

by Different

Купите книгуAmazonBlackwell’s Book DepositoryBookshop.org WaterstonesWH SmithWordery14 Коллекция ThisFoyles

Купить книгуАмазонкаКнижное хранилище БлэквеллаКнижный магазин.ru Рождество — эти стихи продуманные, вдохновляющие, унизительные, информативные, тихие, громкие, маленькие, эпические, мирные, энергичные, оптимистичные, мотивирующие и вдохновляющие! Сборник включает 366 стихотворений, по одному на каждый день года.

Купите книгуAmazonКнижный депозитарий БлэквеллаBookshop.org WaterstonesWH SmithWorderyFoyles

Поэма на каждую ночь года

Элли Эсири

Купите книгуAmazonКнижный депозитарий БлэквеллаBookshop.orgWaterstones14Hoy Perfect SmithWordery 900 Это великолепный сборник из 366 стихотворений, собранных Алли Эсири, по одному на каждую ночь в году. Он содержит полный спектр стихов от знакомых фаворитов до волнующих современных голосов.Альфред, лорд Теннисон, У. Б. Йейтс, А. А. Милн и Кристина Россетти сидят рядом с Роджером Макго, Кэрол Энн Даффи и Бенджамином Софония.

Купить книгуAmazonКнижное хранилище Блэквелла Bookshop.org WaterstonesWH SmithWorderyFoyles

Избранные стихотворения

Джиллиан Кларк

Купить книгуAmazonКнижный депозитарий Блэквелла Bookshop.orgWaterstonesWHmer Smith National 15, Уордери, Фойлз 900, известен в Великобритании. поэзия сегодня, а также один из самых популярных поэтов в школьной программе.

За последние четыре десятилетия ее работы исследовали природу, женственность, искусство, музыку, историю Уэльса — и всегда с лирической и образной точностью, с которой ее поэзия мгновенно узнаваема. Возможно, ее величайшим источником вдохновения является валлийский пейзаж и все человеческие истории, которые он хранит: как сказала британский поэт-лауреат Кэрол Энн Даффи, «внешние и внутренние пейзажи Джиллиан Кларк являются источниками, из которых ее поэзия черпает свои силы».

Купить книгуАмазонкаКнижное хранилище БлэквеллаКнижный магазин.orgWaterstonesWH SmithWorderyFoyles

The Remedies

Кэтрин Тауэрс

Купите книгуAmazonBlackwell’s Book DepositoryBookshop.orgWaterstonesWH SmithWorderyFoyles

Вторая коллекция Кэтрин Тауэрс исследует хрупкость наших взаимоотношений с миром природы. The Remedies — это лирическая, незабываемая коллекция, в которой Тауэрс становится главным поэтическим талантом.

Купите книгуAmazonBlackwell’s Bookshop.orgWaterstonesWH SmithWorderyFoyles

Приговоренные к жизни

Клайва Джеймса

Снова и снова Джеймс напоминает нам, что он не только поэт, не требующий усилий, остроумие и лирические достижения, но и чрезвычайно мудрый человек, которому нравится использовать поэтическую форму, чтобы придать остроту своей мысли остроту. Чудесным образом в этих стихотворениях Джеймс пишет с его проницательностью и энергией, не только не уменьшенными, но и положительно заряженными его ситуацией: Приговоренный к жизни представляет собой высшую точку карьеры одного из величайших литературных умов того времени.Код товара , или влюбиться, или разлюбить — это идеальная книга, чтобы вдохновить, утешить и озвучить все аспекты наших самых глубоких и сложных человеческих эмоций.

Купить книгуАмазонкаКнижное хранилище БлэквеллаBookshop.org WaterstonesWH SmithWorderyFoyles

Чувства, влияние, меланхолия, потеря: Осенние листья Милле и осада Севастополя | 19: Междисциплинарные исследования в долгом девятнадцатом веке

Артикул

Чувство, влияние, меланхолия, потеря:

Автор: Кейт Флинт (Университет Рутгерса)

Абстракция

Картина Джона Милле « Осенние листья » (1856) уже давно признана картиной, призванной вызвать у зрителя определенные чувства — чувства, которые обычно идентифицируются как очень абстрактные меланхолии и утраты.Таким образом, его обычно читают либо вместе с современной поэзией, которая пытается вызвать аналогичный отклик, либо как предвестник эстетического поворота 1860-х годов. Сначала я исследую некоторые общие вопросы, которые окружают создание чувства и аффекта применительно к живописи девятнадцатого века, и аргументирую важность понимания эстетически порожденного чувства в контексте доступного словаря — как словесного, так и художественного — того времени. . Я признаю важность критических интерпретаций Осенние листья , которые были сформированы за последние пару десятилетий (особенно в работах Малкольма Уорнера, Джейсона Розенфельда и Дэвида Питерса Корбетта), и исследую основания, на которых они основаны.Я расширяю те основания, на которых мы могли бы рассматривать эту работу, которая изображает быстротечность и переходность, и которая сама по себе является стилистически переходной. Но я рассматриваю это в новом свете, читая его вместе с другими визуальными материалами, изображающими Крымскую войну, включая картины самого Милле, Джона Далбиака Луарда и Ноэля Патона; и я поместил его вместе с современными фотографиями, особенно с фотографиями Джеймса Фентона, на которые Луард обратил внимание Милле. Я также исследую важность картины Осенние листья , написанной в шотландском городе Перт, где многие люди участвовали в крымских войнах.Бросив взгляд на работу Эндрю Уайета, я смотрю на противоречие между явным и неявным предметом обсуждения, когда дело доходит до представления чувств, порожденных опустошительной войной, и утверждаю, что меланхолия, вызванная Осенними листьями , может иметь свое происхождение, по крайней мере, отчасти, в очень специфических обстоятельствах, в которых он не только был нарисован, но и изначально рассматривался. В более широком смысле, эта статья является аргументом в пользу необходимости понимания исторической специфики чувства.

Ключевые слова: Аффект, Крым, Стиль, Историческая интерпретация, Джон Эверетт Милле, Фотография, Живопись

Как цитировать:

Флинт К., (2016) «Чувство, влияние, меланхолия, потеря: Осенние листья Милле и осада Севастополя», 19: Междисциплинарные исследования в девятнадцатом веке 2016 (23). DOI: https://doi.org/10.16995/ntn.774

Картина Джона Эверетта Милле Осенние листья долгое время была картиной, явно связанной с чувством (рис.1). Когда он был выставлен в Королевской академии в 1856 году, один из самых положительных отзывов был написан Джоанной Бойс — художницей, критиком и другом прерафаэлитов — в «Субботнем обзоре », . Она отметила картину за передачу «глубины чувств», а не «глубины мысли» — за ее эмоциональную, а не интеллектуальную силу. ¹

Джон Эверетт Милле, Осенние листья , 1856, Художественная галерея Манчестера. Wikimedia Commons.

Эта очень знакомая работа является очень полезной отправной точкой, когда дело доходит до подхода к теме чувства в отношении искусства. Меня в первую очередь беспокоят три основных вопроса. Во-первых, расположение чувства — видим ли мы ощущение, что оно находится внутри художника, и / или предмета, и / или способа репрезентации, и / или зрителя? Во-вторых, я весьма решительно позиционирую и рассматриваю Autumn Leaves в контексте середины 1850-х годов и прошу, чтобы мы подумали об историзации чувства: как лучше всего оценить термины, которые были доступны для его описания, или понять, когда оно был впервые выставлен.Затем я спрашиваю — как со временем меняется природа чувств, выражаемых по отношению к произведению искусства, и как меняются средства распознавания и наименования этих чувств? Как определенные обстоятельства могут вызвать или усилить чувство? В-третьих, исходя из этой второй линии подхода, я считаю, что когда дело доходит до зажигательного чувства, роль средней специфичности играет. Меня интересует как значение стиля этой конкретной работы, так и более широкие вопросы о том, что вообще отличает чувства, вызываемые картиной и фотографией.

Перед всем этим стоит ряд вопросов, которые являются общими для любого рассмотрения искусства и чувства, — не в последнюю очередь онтологическая проблема того, как определить чувство. Как отличить это — при условии, что мы хотим — от эмоции и аффекта? Мне трудно провести четкую грань между эмоциями и чувствами — хотя я рискну, что эмоции можно идентифицировать с некоторой уверенностью: любовь, ненависть, ревность и так далее. Чувства, возможно, более туманные, более неопределенные — сожаление, энтузиазм, интерес, ностальгия, меланхолия.Тем не менее, в дальнейшем я буду использовать «чувства» и «эмоции» относительно взаимозаменяемо: я не собираюсь проводить между ними какие-либо тонкие и тонкие различия. Аффект, однако, — насколько я понимаю (и хорошей отправной точкой для его определения являются материалы, собранные вместе в книге Affect Theory Reader Мелиссы Грегг и Грегори Дж. Сейгворта) несколько отличается от концепции эмоции или чувства. : это то, чему трудно дать имя, узнаваемое, когда человек знает, что у него есть какая-то соматическая реакция в результате своего контакта с чем-то вне его, но что все, что происходит, не обязательно происходит в сознательный уровень. ² Во всех случаях эмоции, чувства или восприятие аффекта не подлежат произвольному контролю. Мы можем объяснить или рационализировать их ретроспективно, но такая рационализация обычно несет в себе чувство неадекватности, дополняет эти ощущения и обнаруживает, что язык никогда не может быть полностью адекватным для передачи этого первоначального впечатления. Я разделяю позицию Ричарда Воллхейма о том, что «эмоции — это отношения, которые мы создаем, чтобы понять изменения в наших чувствах удовольствия или боли». ³ Мы проявляем себя выразительными субъектами, когда пишем или говорим о чувствах, но мы также участвуем в сложном процессе посредничества, независимо от того, хотим ли мы попытаться прояснить и объяснить свои ощущения или найти словесную эквивалентность, с помощью которой мы могли бы надеюсь снова вызвать у наших читателей чувства, вызванные произведением искусства. То есть, говоря о чувстве, мы обнаруживаем, что уравновешиваем ту критическую позицию, которая отдает приоритет нашей позиции как рациональных, мыслящих существ, с потенциалом — заимствуя аккуратную формулировку Чарльза Альтьери — взять на себя « то, что можно было бы назвать ролью оперного субъекта, где мы провозглашаем идентичность, основанную на страсти »(стр.612).

Второе предположение, или заявление, с которого я начинаю, состоит в том, что чувства, вызываемые искусством, во многих отношениях имеют тот же порядок, что и чувства, вызываемые событиями или объектами в реальном или непредставляющем мире. Это, конечно, довольно твердо ставлю себя в один лагерь вокруг этой эстетической проблемы: против кантианской точки зрения, согласно которой эстетический опыт отличается от обычного опыта, потому что он требует, чтобы эстетическому объекту уделялось бескорыстное внимание. Моя позиция намного ближе к позиции, сформулированной философом-прагматиком Джоном Дьюи, который утверждает в Искусство как опыт , что эстетический опыт отличается только от обычного или практического опыта — и, следовательно, от чувств, которые его сопровождают, — потому что аффективные и перцептивные элементы обычный опыт объединен в произведении искусства способами, которые мы обычно не находим.Иными словами, картина может обладать комбинационной и концентрированной силой, которая позволяет ей передавать и вызывать эмоции. Дэмиен Фриман в своей недавней работе Art’s Emotions опирается на Дьюи, когда утверждает, что искусство «непрерывно с другими эмоциональными переживаниями, потому что оно объединяет их в единое переживание», и я буду придерживаться именно такой позиции. в дальнейшем. ⁴

Затем третье: я, тем не менее, хочу признать особую форму аффекта, которая принадлежит эстетическим объектам, и это собственное чувство близости к определенным произведениям.Я открыто признаю, что Autumn Leaves давно, уже давно принадлежит мне — какое правильное слово? — самые любимые картины. Я купил плакат с ним в первые пару дней в качестве студента и повесил его во всех спальнях своих студентов и выпускников; в самом деле, у меня в офисе до сих пор хранится его открытка на доске. Даже при воспроизведении — не говоря уже о личном посещении его в художественной галерее Манчестера — я испытываю чувство личного, интимного общения с работами Милле: факультативную близость.Это чувство интимности глубоко укоренилось: конечно, когда я впервые столкнулся с картиной, в картине Тимоти Хилтона Прерафаэлиты (1970), картина говорила с потакающей меланхолии моих подростков, питаемой картиной Виллона Aubade . , «Эфемера» Йейтса (1894) с измученными любовниками в конце отношений —

Осень была над ним: и вот они стояли
Еще раз на уединенной границе озера:
Обернувшись, он увидел, что она засунула мертвые листья
Собравшись в тишине, влажные, как ее глаза
В пазухе и в волосах,
 

и более поздние книги Идиллии Короля . ⁵

Я вернусь к Теннисону, но здесь я хочу подчеркнуть, что бывают случаи — как ученые начинают признавать более открыто — когда нам нужно признать присутствие личных чувств и переживаний в нашем исследовании, выбранном нами объекты исследования, и в наших эстетических ответах. Еще в 1976 году Нельсон Гудман жаловался на тенденцию проводить полную дихотомию между когнитивным и эмоциональным, которая, по его словам, «довольно эффективно мешает нам увидеть, что в эстетическом опыте эмоций функционируют когнитивно ». ⁶ Совсем недавно, как указала Патрисия Клаф, так называемый «поворот к аффекту» начала и середины 1990-х «вернул критическую теорию и культурную критику телесной материи», ⁷ , а не оставил чувства и эмоции. циркулирует в сфере, в которой доминируют риторики, — тем не менее, сфера личных переживаний остается несколько непростой областью эстетической критики. Тем не менее, мы должны спросить, насколько иногда на человека влияют, ограничивают или даже ослепляют его собственные чувства, когда дело доходит до научного анализа.Каким бы сильным ни было мое чувство благоговения и ответственности по отношению к Autumn Leaves , которое может разделяться другими, читающими эту статью, я испытываю свою связь с ней в терминах любопытно интимного, и не поддающегося описанию аффекта. Если эта конкретная картина не действует на вас таким образом, несомненно, вы признаете эту близость по отношению к какой-то другой работе. Тем не менее, если мы признаем, что более чем один из нас может испытывать это очень личное чувство связи с произведением искусства, это указывает на то, каким образом эмоциональные реакции на отдельные произведения искусства могут связывать нас в эмоциональном сообществе, безмолвном или безмолвном. иначе. ⁸

Более того, если рассмотрение чувства по отношению к искусству заставляет нас рассматривать личное и субъективное, нам также необходимо взвесить это вместе с тем, как реакции возникают в конкретных культурных условиях. Как бы сильно я ни питал иллюзию, что Autumn Leaves — это исключительно мое собственное, вечно повторяя, в некотором роде, тот первоначальный шок узнавания, я должен допустить, что впервые столкнулся с ним (и, по общему признанию, в воспроизведении) в то время, когда Прерафаэлиты были на подъеме.Что, если бы я смотрел на это сразу после того, как Роджер Фрай осудил живопись прерафаэлитов как «архаическую безделушку»? ⁹ Мог ли я быть так открыт для его замыслов в отношении меня? Пришлось бы мне подавить свой энтузиазм, причисляя его к греховным удовольствиям? Насколько далеко те ответы, которые кажутся такими личными, на самом деле сформированы преобладающими вкусами?

Итак, с этими вопросами на столе, давайте посмотрим на Осенние листья и, хотя он и знаком, напомним себе некоторые основные моменты.Милле начал писать картину осенью 1855 года, после того, как вернулся из медового месяца с Эффи Грей, на которой женился в июле того же года. Место действия — сад пары в Annat Lodge, на окраине Перта, прямо над семейным домом Грея Бауэрсвелл. Сам Перт скрыт в вечернем сумраке, хотя колокольня пятнадцатого века Святого Иоанна Кирка видна только что. Позади то, что сам Милле описал как «сине-черные горы Хайлендса на фоне заката каждый вечер». ¹⁰ Две девушки слева — сестры Эффи: Алиса, которой в то время было десять, и Софи, двенадцать или тринадцать (ее день рождения был 28 октября). Справа две местные девушки, Матильда Праудфут с граблями и Изабелла Николь с яблоком (обе также позировали для The Blind Girl (1856) (рис.2) и Изабелла для другой картины, показанной в Королевской академии 1856 года. , L’Enfant du Régiment ). Несмотря на то, что они происходили из гораздо менее социально возвышенного происхождения, о чем свидетельствует ткань их платьев, как объяснил Пол Барлоу, « класс идентифицируется в достаточной степени только для того, чтобы указать, что социальные различия между детьми, хотя и настоящие, приостанавливаются их ». ситуация и их действия.’ ¹¹ Все четверо связаны торжественностью и условием смертности, которое, несмотря на их молодость, прообразуется в куче опавших листьев.

Джон Эверетт Милле, Слепая девушка , 1856, Бирмингемский музей и художественная галерея. Wikimedia Commons.

Созданная всего через пару месяцев после женитьбы Милле, трудно рассматривать картину как проявление личной меланхолии в каком-либо непосредственном смысле, хотя Малкольм Уорнер вкладывает в нее сожаление по поводу распада Братства прерафаэлитов и отдаленности. художник чувствовал себя от своих лондонских друзей. ¹² В любом случае следует иметь в виду замечание, сделанное критиком Филипом Гилбертом Хамертоном в 1887 году в главе «Образы, вызванные чувствами» в его Воображении в пейзажной живописи , о том, что обычно помещенный на холст, это « вторичная », «наполовину притворная или наполовину забытая эмоция», а не «состояние настоящих немедленных эмоций», поскольку «в состоянии настоящих эмоций художник вряд ли сможет уделить внимание. необходимые технические условия своего ремесла ». ¹³ Согласно объяснению, которое сам Милле дал критику Фредерику Джорджу Стивенсу, он был разработан, чтобы «своей торжественностью пробудить глубочайшие религиозные размышления» — другими словами, вызвать сугубо личное самоанализ, даже если художник не считал себя особенно религиозным, и решил не включать отрывок из Псалмов, когда картина выставлялась, «опасаясь, что она будет сочтена притворной и неясной» (цитируется по Warner, стр. 127). Эффи, в свою очередь, описала это как исполнение желания Милле написать холст, «полный красоты и лишенный сюжета»; ¹⁴ и Милле, опять же, не совсем ясно, написали своему другу Чарльзу Коллинзу о проблеме, с которой он столкнулся: «Природа слишком изменчива сама по себе, чтобы давать больше, чем временное чувство удовольствия.Аспект — это великий секрет. Перспектива из аспекта »(цитируется по Warner, стр. 137–38, выделено оригиналом). «Аспект», однако, как часть целого или как точка зрения? «Перспектива» как угол зрения или как нечто, на что смотрит вперед? Эти блески подходят как для ощущения пойманного момента, так и для девушек, ожидающих женственности.

Ибо, как часто отмечали критики, эта картина воплощает различные формы быстротечности и переходного периода.Милле нарисовал момент приостановки: затвердел поднимающийся серый дым; поймал на мгновение случайный лист, лежащий на краю наклоненной корзины. Действие происходит в сумерках, когда день переходит в ночь. На нем изображено время года, которое является «переходным периодом между сияющей природой и спокойной природой», как описано в статье 1902 года в Western Times под названием «Осенние листья», в которой картина Милле отмечена как «одна из лучших современных картин». работает’. ¹⁵ Но, как мы увидим, прошло много времени между первой выставкой этого полотна и столь массовым празднованием.Две старшие девочки находятся на грани полового созревания, и тот факт, что на протяжении всей своей карьеры Милле перерабатывал тему эфемерности девичества в разных обличьях, составляет часть более широкого контекста, в котором мы интерпретируем Autumn Leaves . В Spring (1856–59), например, очевидно идиллический пикник в саду затмевается зловещим присутствием косы в правом нижнем углу. Осенние листья — это пролептическая элегия, и это подтверждается воспоминаниями Уильяма Холмана Ханта о том, как Милле спрашивал — за четыре года до того, как он начал писать картину —

Есть ли какое-нибудь ощущение восхитительнее, чем то, что пробуждается запахом горящих листьев? Для меня ничто не вызывает более сладких воспоминаний о ушедших днях; это благовония, предлагаемые уходящим летом в небо, и они приносят счастливую уверенность в том, что Время кладет мирную печать на все, что прошло. ¹⁶

Это утешительная версия прохождения времени. С другой стороны, это, кажется, сокращает продолжительность жизни девочек, используя их молодость как экран, на который проецируют старение и воспоминания, что, тем не менее, предполагает форму эмоциональной идентификации, которую Милле надеется привить зрителю. Обратите внимание также на то, как для художника визуальное восприятие является подсказкой для обоняния.

На фоне Осенние листья мы можем разглядеть затерянную в сумерках фигуру: видимо, садовник сгребает листья.Его безвестность, его почти невидимая работа указывает на другую форму перехода, которую Осенние листья иллюстрирует: стилистическую. Смена стиля Милле, произошедшая в середине 1850-х годов, в первую очередь повлияла на тех современных критиков, которым было трудно понять суть изображения. Рецензент Times был самым отзывчивым, благодарным за то, что он назвал «продвижением» в стиле Милле, и пригласил нас в

сравните листья с соломой в Ковчеге несколько лет назад.Там каждая соломинка была нарисована такой мелочью, за которой было больно следить; здесь листья даны с большой правдой и силой, но лечение гораздо более общее, а работа более быстрая. ¹⁷

С другой стороны, был рецензент Morning Post , заявивший, что «как пример простейшего механизма наложения цвета, это, вне всяких сомнений, самого низкого порядка». ¹⁸ The Examiner действительно затронул тему чувств, но насмешливо: «Если кто-нибудь […] может почувствовать до Осенних листьев мистера Суда».Милле — любое чувство сильнее желания, чем это могло бы быть проявлено в камвольной масти, мы завидуем ему остроте его восприятия. «неряшливость и несовершенство». ²⁰

К ужасу многих критиков, Осенние листья не рассказывал историю. По сравнению с другими картинами, которые чаще всего хвалили, выставленными в Королевской академии в том году, в ней не упоминалось ни одной библейской сцены, в отличие от поразительной картины Холмана Ханта «Козел отпущения» ; он не был полон драмы, пафоса и очевидного ужаса утраты, в отличие от книги Кларксона Стэнфилда Abandoned ; в нем не было детальных деталей Рождества Дэвида Робертса в соборе Святого Петра в Риме, 1854, ; он не использовал внутренний сентиментализм книги Томаса Фэда и бездомных ; он не участвовал в откровенном благотворительном призыве Эдвина Ландсира «Спасено »! , посвященный Гуманному обществу.Обе эти последние работы основаны на представлении о силе сентиментализма, восходящем к восемнадцатом веке, убеждении, что пробуждение человеческого сострадания является провокацией для благотворительных или реформистских действий. Осенние листья не было изобилует ссылками, которые можно было бы распаковать и расшифровать, в отличие от двух других картин, которые Милле выставил в Королевской академии в 1856 году: Слепая девушка и Мир заключен, 1856 (рис. 3): первое с указанием сенсорных компенсаций потери зрения, таких как музыка и запах дождя на летней траве, и религиозные коннотации радуги, бабочки и полевых птиц; последняя с точным воспроизведением страницы The Times от 31 марта 1856 года, в которой записаны события, приведшие к подписанию Парижского мирного договора, положившего конец Крымской войне, игрушечные животные, представляющие воюющие державы, и маленькая девочка держит голубя мира (символизм, который, в свою очередь, восходит к незаконченному полотну Фредерика Джорджа Стивенса 1854 года, где присутствие игрушечного льва и скачущего оловянного кавалериста в красном мундире не оставляет сомнений в природе разрушительные новости, которые только что получила мать мальчика). ²¹ Да, в Осенние листья мы могли бы указать, что ни одно яблоко не может быть невинным, особенно когда его держит в руках молодая девушка, но, как мы видели, эта картина призвана вызывать настроение, а не предлагать повествование. Daily News уловил общее «настроение», как выразился рецензент, но пожелал получить гораздо более четкую визуальную пояснительную систему: несомненно, для детей, занятых подметанием листьев, было бы гораздо более естественным быть намного веселее. и тогда «смысл был бы предложен гораздо более убедительно и получился бы контраст, если бы очень старик был представлен печально созерцающим легкомысленное веселье детей». ²²

Джон Эверетт Милле, Мир заключен, 1856, , 1856, Институт искусств Миннеаполиса. Wikimedia Commons.

Так как же критики девятнадцатого века, которых не отвлекало отсутствие повествования или бойко идентифицируемых чувств, писали о чувствах, которые вызывала эта картина? Им казалось, что их трудно назвать, даже когда они осознавали, что что-то происходит: как будто листья превращались в дым, твердое вещество становилось недолговечным, что означало трудный для переговоров сдвиг между материальным и концептуальным. .В скорее сатирическом, чем сочувственном тоне, Art Journal размышлял:

В каком духе мистической поэзии будет прочитана картина? […] Работа создана для нового трансцендентализма, его сущность — интенсивность и простота, а те, кто не поддается проникновению, нечувствительны к изящному искусству […]. Нам любопытно узнать мистическое толкование, которое будет дано этой композиции. ²³

Обращение к поэзии было действительно, пожалуй, наиболее распространенным способом как похвалы картины, так и довольно расплывчатого признания того, что она предъявляет требования к эмоциям зрителя.В своих записках Academy Раскин, несмотря на его более поздний откат, назвал Осенние листья «самой поэтичной работой, которую художник когда-либо придумал». ²⁴

Связи между Осенние листья и современной поэзией очень хорошо показаны Малкольмом Уорнером в его основополагающем эссе о картине, процитированном выше. Милле впервые прочитал In Memoriam в октябре 1851 года и отметил в своем дневнике, что это произвело в нем «утонченную меланхолию».На самом деле, сказал его сын, он «почитал Теннисона». ²⁵ Двое мужчин — здесь это может показаться не случайным — собирали листья вместе, когда художник посетил поэта в ноябре 1854 года: в этом смысле картина может выражать сознательное почтение и увековечение со стороны Милле. И Милле определенно был погружен в Теннисона в то время, когда он рисовал Осенние листья , так как он работал над иллюстрациями для Моксона Теннисона. (В одном из них, в «Говорящем дубе», Алиса Грей носит то же платье, что и на картине.Уорнер находит ряд поэтических аналогов, от «Осени» Китса, сезонов Томсона до «Осенней песни» Данте Габриэля Россетти 1848 г. горе ‘) и’ Осенний сонет ‘другого друга Милле, Уильяма Аллингема:

Теперь огонь Осени медленно горит в лесу,
И день за днем ​​опадают и тают мертвые листья
[…]
и теперь ощущается сила
Меланхолии, нежнее в своих настроениях
Чем нанесла всякая радость снисходительное лето. 26 
 

Мы можем добавить к полному исследованию Уорнером связей между Autumn Leaves и поэзией Теннисона, продолжив его замечание о том, что те «воспоминания о ушедших днях», о которых Милле говорила Ханту, по формулировке очень близки текст песни из оперы ‘Принцесса’ (1847):

Слезы, праздные слезы, я не знаю, что они означают,
Слезы из глубины какого-то божественного отчаяния
Поднимись сердцем и соберись к очам,
Глядя на счастливые осенние поля,
И думая о днях, которых больше нет. 27 
 

Ибо, если мы думаем о том, что может случиться, когда молодые девушки станут более опытными, мы должны вспомнить, что музыка для адаптации этой песни Эдвардом Лиром лежит на полу картины Холмана Ханта 1853–1854 годов, The Awakening Conscience . Опасения, как и ностальгия, появляются как еще одно возможное чувство, которое может быть связано с картиной.

Обсуждение Уорнером того, как Осенние листья опирается на поэтические ассоциации, которые зритель может принести с собой, уходит корнями в 1850-е годы, но связь картины с идеей поэтики была ходом критической риторики, которая продолжала существовать. сделано на протяжении столетия.Возьмем только два примера: по случаю выставки Осенних листьев в Обществе изящных искусств в 1881 году Леонора Лэнг говорит, что он «не рассказывает никакой конкретной истории» — и к этой дате это не вызывает беспокойства, — хотя и выражает убедительность. эмоция […]. Его неопределенная интенсивность сантиментов — полный ответ тем, кто отрицает поэтическое воображение его автору »; ²⁸ и — путешествуя через Атлантику — в длинном обзоре творчества Милле в журнале Scribner’s Magazine , Cosmo Monkhouse назвал работу «нарисованной« песней без слов »», картина вызывала «смутные эмоции, подобные той, что вызывала издалека послышалось тихое пение.Это не было предложено ни в одном стихотворении, но вполне могло быть предложено не одно, а множество ». ²⁹ Действительно, Осенние листья даже вдохновили по крайней мере на одно стихотворение, опубликованное Ричардом Гарнеттом, наиболее известным своей работой с Британским музеем. Библиотека, в томе 1859 г. Гарнетт описывает разноцветные листья «запятнанного октября»

Как дети, лишенные заботы и жестокости,
Сложив их для огня, я увидел следующее:
«Это всегда так, - сказал я, - что юноша
Попирает тлеющий пепел поля.’
 

Заблудший из какого-то старого забытого года
И все же эти красновато-коричневые девушки казались такими;
Твоя, Осень, их массив суров,
И твоя сладкая торжественность.
 

Итак, довольно томное стихотворение продолжается, играя с самонадеянностью, будто он, говорящий, смотрит на реальный пейзаж и завидует талантам художника:

Островные облака, одинокие деревья,
Реликтовое золото, которое было синим
На крайнем западе - все это я видел -
Но О, чтобы увидеть и нарисовать их тоже!  30 
 

Этот повторяющийся призыв к поэзии и его связь с интенсивностью чувств неотделимы по отношению к Осенние листья , с чувством ностальгии.В своем недавнем исследовании художника Джейсон Розенфельд описывает осенних листьев как представляющие

Лучший ранний набег Милле на тему, которая будет его преследовать, в сочетании с повторяющейся концепцией смертности на всю оставшуюся часть его карьеры. Это ностальгия, и это то, что связывает как личное, так и современное в его искусстве. (стр.96)

Ностальгия: чувство, которое, как напоминает нам Светлана Бойм, не просто типично современное чувство утраты и перемещения, но представляет собой «роман с собственной фантазией».Это то, что может показаться «тоской по месту», но на самом деле это тоска по другому времени — времени нашего детства, более медленному ритму наших снов. В более широком смысле, — говорит Бойм, — «ностальгия — это бунт против современного представления о времени, времени истории и прогресса». ³¹ И очень личный, и переживаемый как социальная эмоция, форма духа времени. Это тема, которую Милле продолжал использовать, независимо от того, принял ли он традицию vanitas в Bubbles (1886) — вряд ли он может нести ответственность за то, как ее коммерческое присвоение превратило это в золотой стандарт викторианской сентиментальности китча — или в его более поздних картинах, которые представляют упадок года.Они, в отличие от Autumn Leaves , уменьшают отдельные фигуры на фоне разлагающейся растительности — как в Lingering Autumn (1890) или Glen Birnam (1890–91) — или вовсе избавляются от них, как с мрачным настроением. Холодный октябрь (1870 г.) (рис. 4). Иногда Милле усиливает элегическую атмосферу этих поздних работ цитатами. Так, Winter Fuel (1873) неверно цитирует Шекспира, вставляя строку «Голые разрушенные хоры, где когда-то пели сладкие птицы» в каталоге Королевской академии за 1874 год, опираясь на собственные воспоминания зрителя о Сонете 73, в котором возраст приравнивается к осени.

Это время года ты можешь увидеть во мне
Когда желтые листья, или их нет, или немного, действительно свисают
На ветвях, дрожащих от холода,
 

и отправляет один обратно через ассоциацию на Осенние листья в своем уравнении конца дня и завершения человеческой жизни:

Во мне ты видишь сумерки такого дня
Как после захода солнца угасает на западе;
Который постепенно уносит черную ночь,
Второе «я» смерти, запечатывающее все в покое. 32 
 

Джон Эверетт Милле, Холодный октябрь , 1870, частная коллекция. Wikimedia Commons.

Более того, эти поздние пейзажи развиваются из стиля, который Милле начинает пробовать с Осенние листья : один из плавных мазков, которые создают атмосферу через внушение и неясность, а не с благоговением детально расписывают каждый лист. Это стиль, который привлекает внимание к материальности самой краски, а не использует ее для аккуратных репрезентативных целей.Хотя эти поздние работы Милле должны были понравиться молодым художникам, таким как Винсент Ван Гог, ищущим новые выразительные повороты в искусстве, идея о том, что манера письма и цвет, а также предмет несут ответственность за стимулирование эмоциональной реакции, не была понятна. в середине 1850-х гг. Это работы, которые отвечают на явно риторический вопрос Дэвида Питерса Корбетта в начале «Мир в красках »: «Рисование может наставлять нас, рассказывать нам правду о мире, потому что каким-то образом оно может исследовать реальность и, таким образом, просветить нас. способов, которые другие формы знания не могут? » ³³ — способы, которые, я бы добавил, во многом связаны с апелляцией к нашим чувствам, которые может быть довольно трудно аккуратно перевести на вербальный язык.

Если рассмотрение манипуляций с текстурами краски предлагает один подход к формальным экспериментам Милле, то его использование пространства и цвета дает другое. Пирамида из листьев причудливо жесткая. Софи поднимает листья из корзины, которую держит Алиса, роняет их в кучу, и это действие помогает создать еще одну треугольную форму (или сердце, или форму листа, содержащую более светлый зеленый цвет травы позади, а также еще несколько увядающих листьев. ), что вызывает анатомические и пространственные проблемы, когда взгляд перемещается от рук к куче листьев, пустой корзине и обратно.Подобно ясности, с которой окрашены некоторые более светлые листья, выделяя их из осенней мертвости и перекликающихся с оттенками травы и неба, мы видим отображение Милле форм и цветов: это визуальная экономия, которая имеет смысл с точки зрения организации цвета. на двухмерной поверхности таким образом, чтобы — как полукруг на лицах девочек — держать взгляд в движении вокруг холста, усиливая напряжение картины между подвижностью и застоем. ³⁴

Но есть и другие подходы, которые мы могли бы принять, когда дело доходит до рассмотрения того, как Autumn Leaves пробуждает чувства — действительно, как оно воспринимает само чувство в качестве предмета.Энн Хельмрайх очень ярко помещает картину и ее восприятие в контекст «зарождающейся области психологии», привлекая наше внимание к теориям ассоцианизма середины века, или процессам, посредством которых разум связывает идеи, и растущему интересу к физиологической эстетике. , включая, что наиболее актуально, взаимосвязь между зрением и познанием. ³⁵ Она указывает на книгу Александра Бейна Senses and the Intellect (1855), в которой философ исследует связи между телом и разумом, включая «эмоциональные эффекты визуальных ощущений объектов». ³⁶

Однако я хочу обратиться к другому подходу: к подходу, который сгущает доступные контексты для критического и эмоционального понимания в 1856 году; тот, который учитывает смертность и потери, а также средства, с помощью которых они могут быть переданы визуально, и который определяет их с точной актуальностью. Один конкретный контекст для картины и восприятия картины Осенние листья был полностью упущен из виду: потенциальный диалог, который эта картина имеет с Крымской войной.Война закончилась в марте 1856 года, когда был заключен мир , 1856 год — но когда Милле начал рисовать Осенние листья , осада Севастополя только что завершилась в начале сентября, после победы французов в битве при Малакове и Победа англичан в битве при Великом Редане. Как явствует из депеш Уильяма Ховарда Рассела, опубликованных в The Times , это было время не для празднования, а для траура; для рассмотрения стоимости войны; за размышления о человеческом ужасе, который проявился в «душераздирающих и отвратительных» сценах больницы в Севастополе.Визуальное изображение хаотических, ужасных и антисанитарных условий в больнице в « Illustrated London News » отстраняет их через архитектурную перспективу (рис. 5), что выглядит контролируемым и упорядоченным по сравнению с описаниями Рассела, которые заставляют читателя в непосредственной близости от «гнилых и гноящихся трупов солдат» — мертвых и умирающих, корчащихся »на жалких козлах, кроватях или соломенных поддонах, пропитанных и пропитанных кровью, сочившейся и просачивающейся на пол» — и того хуже.Снаружи, на Великом Редане, человеческая кровь текла по посуде в кухоньках; канаву было полно обгоревших, почерневших, израненных тел англичан. Спустившись с Малакова, все было в руинах:

Мы подошли к окраине разрушенных домов, открытых к морю — она ​​была заполнена мертвыми. Русские заползли в ямы и углы каждого дома, чтобы умирать, как отравленные крысы; артиллерийские кони с разорванными выстрелами внутренностями растянулись повсюду за «Малаковым» […].Каждый дом, церковь, некоторые общественные здания, сторожевые будки — все одинаково было сломано и пронизано пушками и минометами. ³⁷

Гравюра на дереве с оригинального рисунка Эдварда А. Гудолла, изображающая больницу в Севастополе с доктором Дурганом, оказывающим помощь раненым, Illustrated London News , 6 октября 1855 г., стр. 404.

Мы знаем, насколько внимательно Милле следил за событиями в Крыму. Холман Хант в это время путешествовал по Ближнему Востоку, возвращаясь из Иерусалима и Мертвого моря через Константинополь (где он получил письмо от Милле в декабре 1855 года).А относительно недавний, но очень близкий друг Милле Джон Далбиак Луард (его лондонский сосед по комнате с середины 1854 года до конца 1859 года, с которым он путешествовал по западной Шотландии в 1854 году) отправился в Крым в октябре 1855 года и вернулся в январе 1856 года. В апреле того же года — незадолго до выставки Королевской академии — Милле написал Эффи, что он смотрит на крымские зарисовки Луара. В следующем году Луард показал в Академии картину на крымскую тему A Welcome Arrival (рис. 6) (сундука из дома с припасами, обнаруженными в хижине севастопольских солдат) и нарисовал Nearing Home в 1858 году (можно предположить, что в названии содержится указание на неминуемую смертность, а также на топографию).Со своей стороны, Милле показал Новости из дома в 1857 году (рис. 7): 42-й королевский горец, читающий письмо в окопах во время осады Севастополя — картину, которую Рескин высмеивал из-за невероятно безупречной одежды, спрашивая, не Художник «воображает, что горцы в Крыму носили сумочки и рюкзаки и всегда надевали новую форму, чтобы читать письма домой?» ( Произведения , изд. Кука и Веддерберна, XIV, 95). И затем, конечно же, Мир заключен, 1856 был показан, а также Осенние листья в 1856 году — правда, в другой комнате, рядом с Сохранено! , единственная картина в том году, которая продавалась по более высокой цене. ³⁸ Еще одна картина, связанная с Крымской войной с ее внутренним воздействием, — картина Ноэля Патона Home — была одной из лучших, полученных в Академии 1856 года (рис. 8). На нем изображен капрал шотландской гвардии-фузилериста с ранением в голову и без левой руки. Крымская медаль, которой королева Виктория наградила всех сражавшихся солдат, прикреплена к его форме; русский шлем сидит на полу рядом с ним, а на столе открытая Библия указывает как на источник силы семьи, так и на то, что действует Божественное Провидение.Чувства облегчения, благодарности и гордости совсем нетрудно расшифровать.

Джон Далбиак Луард, Добро пожаловать, 1855, , 1857. © Музей национальной армии, Лондон.

Джон Эверетт Милле, Новости из дома , 1856–57, Художественный музей Уолтерса, Балтимор. Wikimedia Commons.

Ноэль Патон, Дом , 1855–1856, Художественный музей Крайслера, Норфолк, Вирджиния. Wikimedia Commons.

Я предлагаю создать контекст для производства и выставки «Осенние листья », который не отделяет его от публичных мероприятий того времени.В самом деле, ни один посетитель Королевской академии 1856 года не мог не думать о войне в течение предыдущих двух лет, и они бы обнаружили, что ее отголоски борьбы, потерь, насилия и провидения отозвались эхом в ряде моментов в истории выставка. Однако, вместо того, чтобы подходить к войне в повествовательной манере, через набор символов, Autumn Leaves взаимодействует с преобладающим настроением того времени, создавая выразительную атмосферу. Хотя в нем мало общего с современными изображениями Крымской войны, такие изображения были бы частью визуальной культуры тех лет, передаваемых, скажем, на страницах иллюстрированного лондонского бюллетеня .Таким образом, они составляют часть визуальной экономики, в которую был введен Autumn Leaves , и который предоставил основания для возможности своего собственного восприятия. ³⁹ Кроме того, военный контекст имел для Милле особое региональное значение. Перт был домом для Черных дозорных, 42-го (Хайлендского) полка, входившего в состав Хайлендской бригады во время Крымской войны. Он участвовал в боевых действиях в битве при Алме, в начале войны, в которой сорок один из его солдат был убит или ранен; а затем в битве при Балаклаве, маршируя вечером через Долину Смерти каждые два или три дня и оставаясь в окопах на двадцать четыре часа.Тридцать девять человек погибли в бою, еще 227 умерли от ран и болезней. Военная история свидетельствует о том, что несколько человек из Перта также были зачислены в 93-й полк Сазерленда, сыгравший центральную роль в битве при Балаклаве. Оставшиеся в живых мужчины участвовали бы в осаде Севастополя и пережили ужасную суровую зиму: упадок года, предваряющий зиму, в последнее время вызывает ассоциации с ней.

Хотя я не выступаю за Милле сознательно, намеренно ссылаясь на Крымскую войну — даже косвенно — в Осенние листья , я не более чем предполагаю, что конфликт сразу же всплывет в памяти в ответе человека, просматривающего его в 1856 году Едва ли будет беспрецедентным связать одну из его картин, якобы не о Крымской войне, с этим конфликтом.Когда Милле показал The Rescue в 1855 году, Уильям Майкл Россетти в газете Spectator заметил, что «лучшая критика, которую мы слышали в отношении бесстрастного самообладания [героического пожарного], была выражена во фразе« Существует целое. битва за Инкерман в этом лице »». ⁴⁰ Я, однако, утверждаю, что думать о быстроте и смертности осенью 1855 года значило делать это одновременно, а для Милле — в месте, которое было залито потерями, понесенными в Крыму.Настроение Autumn Leaves очень правдоподобно отражает широко распространенное разочарование британцев в войне, происходящее, в частности, из-за бесхозяйственности на самых высоких уровнях военного командования и других обвинений в ненадлежащем поведении — или, можно также сказать, настроения общественности делает это легко доступной проекцией на менее конкретное ощущение быстротечности и смертности, которое исходит от изображения. Мир заключен, 1856 год , в конце концов, начинался как критическая картина, высмеивающая тот факт, что некоторые офицеры необоснованно требовали отпуск на родину, находясь на действительной службе, — а затем Милле сместил акцент с окончанием войны.Молодых девушек в Перте (как и везде) можно было бы правдоподобно считать стоящими перед будущим без отцов, без братьев, а не только из-за обобщенного факта их собственного старения и смертности.

Есть еще одно указание на то, что Милле думал о Крыме, и я хочу его рассмотреть. 23 октября 1855 года его друг, карикатурист Джон Лич написал ему: «Пиявка не жалеет своей визуальной и словесной критики бесхозяйственности британской армии. («Ну, Джек! Хорошие новости из дома.Нам нужна медаль ». « Очень мило. Может быть, однажды у нас будет пальто, чтобы наклеить его ».

Вам стоит приехать в город, хотя бы для того, чтобы увидеть коллекцию фотографий, сделанных в Крыму. Они на удивление хороши; Я не думаю, что что-то когда-либо влияло на меня сильнее По цвету почти не упускаешь, правда в остальном так прекрасна. (Дж.Г. Милле, I, 270–71)

Я не нашел никаких доказательств того, что Милле ездил в Лондон той осенью и видел 350 крымских фотографий Роджера Фентона, или что он видел те, которые были показаны Джеймсом Робертсоном в Лондоне в декабре того же года — выставка, которая, как и Фентон, работы, впоследствии был замечен во время турне по провинциальным городам — ​​хотя весьма вероятно, что он видел фотогравюры после фотографий Фентона, появившихся в Illustrated London News . ⁴² Тем не менее, я хочу на мгновение задуматься, почему Пиявка могла так впечатлить фотографии. Обзоры выставки в Пэлл-Мэлл хвалят «любопытное и поучительное» изображение войны: «не может быть ошибки в точности стенограмм, и, следовательно, место войны никогда до сих пор не определялось и не иллюстрировалось такими отчетливыми и исчерпывающими орган власти’; Фентон дает нам «портреты всех мужчин, чьи имена на слуху у нас на слуху». ⁴³ Эти изображения хвалят за их документальную ценность, а не за их эмоциональное воздействие.Даже то, что должно было стать его самым культовым изображением (рис. 9), лаконично описано критиком Morning Post : «Унылый вид« Долины Тени Смерти », с соответствующим тиснением пушечных ядер. , не ускользнет от внимания. ‘ ⁴⁴

Роджер Фентон, Долина Тени Смерти: грунтовая дорога в овраге, усыпанная пушечными ядрами, Библиотека Конгресса: LC-USZC4-9217.

Безусловно, Лич хвалил «правду» этих изображений, но его заявление о том, что он не думает, что «что-то когда-либо больше влияло на меня», предполагает эмоциональную правду, а также верность топографии или лицам.Несколько десятилетий спустя Хамертон мог бы заявить, что «фотография — это чисто научное и бесчувственное искусство» (стр. 88), но изображения Фентона тогда и сейчас воплощают некоторые из разновидностей выразительности, которые можно найти в фотографиях. Во-первых, бартеанская меланхолия присуща каждому человеку: кому-то, кто был жив в момент создания изображения, но который неизбежно умрет через больший или меньший промежуток времени. Действительно, особенно с этими военными сценами, изображенных солдат вполне может уже не быть, даже к тому времени, когда фотографии были впервые выставлены.Громоздкость фотооборудования в середине 1850-х годов означает, что мы не отвечаем на них с таким же вниманием к вопросам травмы и этики, которые доминировали в обсуждениях фотографических репортажей о бойне и войнах в конце двадцатого и начале двадцать первого века. . Однако то, что мы делаем, , — это представление масштаба операции и неумолимой мрачности местности, перемежающейся с моментами расслабления (рис. 10). Хотя некоторые из портретов относительно формальны, размер и растрепанность многих лошадей, а также усталые, задумчивые, взволнованные или обеспокоенные лица многих лиц также опровергают величие войны (рис.11). В целом, эти лица, эти индивидуальные жизни также несут в себе совокупный эффект человеческой уязвимости и смертности. В то же время кое-что из эмоциональных потерь войны также выражается более метафорически: через бесплодие пейзажа с его груды камней, его отказ принести какое-либо облегчение глазу, его кладбище и, действительно, к настоящему времени культовые ядра.

Роджер Фентон, Севастополь с Реданом, Малаковым и Мамелоном, главными русскими укреплениями.Полковник Шадфорт сидит на переднем плане, Библиотека Конгресса: LC-USZC4-9279.

Роджер Фентон, капитан Инглис, 5-й драгунский гвардеец, Библиотека Конгресса: LC-USZC4-9333.

О связи фотографии и живописи в первые годы фотографии уже много писали. ⁴⁵ В контексте Autumn Leaves мы могли бы рассмотреть в качестве краткого примера очень ранний отпечаток на соляной бумаге Дэвида Хилла и Роберта Адамсона, The Gowan ( c .1845), что в его трактовке женской юности и преходящей природы явно близка тема Милле, часть традиции, исследующей эфемерность девичества (рис. 12). Его название — «gowan» в переводе с шотландского означает маргаритка — делает его особенно подходящим объектом для сравнения, поскольку оно придает шотландскую специфику не только создателям изображения, но и самим девушкам. Однако сравнение с этим изображением выявляет не столько общие тематические резонансы, сколько стилистическое сходство, позволяющее рассматривать обе среды как нагруженные аффектами.В каждом из них сочетание точности в передаче человеческой индивидуальности и нечеткости и отсутствия специфичности топографического фона позволяет зрителю проецировать мысли, знания, ассоциации, переживания и тревоги на изображение, в то же время, что впечатление от изображения изображение в целом — композиция, фактура, колорит — действует на нас. Хотя это должно было стать обычным явлением для тех эстетических фотографов конца девятнадцатого века, которые ценили более мягкий или избирательный фокус, мы видим его в действии как средство создания мечтательной и меланхоличной атмосферы с первых дней фотографии.

Дэвид Октавиус Хилл и Роберт Адамсон, Гован: Маргарет и Мэри МакКэндлиш, ок. 1845, Коллекция SFMOMA, Агнес Э. Мейер и Элиз С. Хаас Приобретение фонда. Wikimedia Commons.

Возвращаясь к фотографическим изображениям Крымской войны, мы видим, что стиль Фентона аналогичен фотографическому стилю, который имеет аналогии с Осенние листья в том, как он достигает своего эмоционального воздействия: острота отдельных лиц на фоне местности это достаточно расплывчато, чтобы воздействовать на зрителя, который привносит в изображение свои собственные чувства.Чтобы изобразить эмоциональный резонанс войны, необязательно показывать поле битвы, усыпанное трупами или скорбящими вдовами, как заметил американский художник Эндрю Уайет, когда заметил: «Не нужно красить танки и пушки, чтобы запечатлеть войну. Вы должны уметь нарисовать его на мертвом листе, падающем с дерева осенью ». ⁴⁶

В статье Saturday Review , которую я открыл, Джоанна Бойс, похвалив Милле за передачу «глубины чувств», а не «глубины мысли», помещает это чувство полностью в пределах восприятия художника:

Он, должно быть, остро ощущал торжественность и великолепие осенних сумерек; и, должно быть, велик был его восторг от осознания силы, завоеванной мучительно тщательной работой над его более ранними картинами, чтобы воспроизвести в такой высокой степени свои впечатления.(стр.32)

Но то, что она упускает из виду (кроме неявно, посредством красноречивого описательного прочтения, которое она дает дальше), — это то, как картина воздействует на чувства зрителя. Поскольку взаимодействие между изображением и зрителем является двусторонним, оно зависит как от восприятия, так и от проекции. Что настолько важно в Autumn Leaves и в чтении, которое пытается построить для него как можно более полный исторический контекст, так это то, что оно прекрасно иллюстрирует это как на стилистическом, так и на тематическом уровне.Если связь между формальными элементами и чувствами смотрящего должна была стать аксиоматикой в ​​рамках эстетической критики в конце века, мы видим здесь ее проявление в стилистическом экспериментализме Милле. Этот экспериментализм, тем не менее, очень прочно связан с условиями возможности интерпретации в визуальной культуре своего момента.

Записки

В защиту поэзии войны — Хранитель

Крым. Когда это имя появилось в новостях в прошлом месяце, я подозреваю, что оно звучало экзотично, но смутно знакомо для современного западного уха. Сначала это могло звучать так, как будто Россия пыталась аннексировать часть Нарнии или Средиземья. Мы начали спрашивать: «Что такое Крым?», «Кому принадлежит Крым?», А где же , в конце концов, Крым? — а это «Крым» или « Крым »? Итак, многие из нас обратились к источнику, который, как мы ожидаем, решит наши самые мелкие вопросы: к Интернету.

Но нашли ли «крымские» гуглеры и бингеры то, что им нужно? Были ли они удовлетворены, обнаружив, цитируя Википедию, , что «Крымский полуостров, также известный просто как Крым, а исторически — как Таврический полуостров, является основным массивом суши на северном побережье Черного моря»? Подобные факты были бессильны ответить на наши самые насущные вопросы в период развертывания Крымского конфликта 2014 года.Они не могли сказать нам, что Крым означал — для Востока, для Запада, для Империй или для различных националистов. Внезапно, имея в своем распоряжении петабайты данных, мы застряли в поисках чего-то, что было бы не так легко найти в Google. Авторитетные информационные агентства начали использовать такие слова, как «символ» и «воображение», то есть язык поэзии.

Странно. Или это было?

Во время Крымской войны всего 160 лет назад поэзия все еще играла важную общественную роль, возможно, даже более важную, чем роль информационных агентств.Фактически, Уильям Ховард Рассел, который передал по телеграфу лондонской газете Times свои свидетельские показания о боях, был первым в истории военным корреспондентом Англии. Но даже когда у британцев появился аппетит к новым историям с фронта, многие по-прежнему считали поэзию основным способом формирования общественных представлений и настроений о войне.

Вот иллюстрация: утром 14 ноября 1854 года английский поэт-лауреат Альфред Теннисон взял в руки Times . В статье, которую он прочитал, сообщалось, что 600 британских кавалеристов выполнили приказ атаковать русские артиллерийские орудия.Выжило менее одного из пяти. Теннисон почувствовал себя обязанным сочинить балладу, которая началась в

Поллиги, поллиги,
Поллиги и далее,
Все в долине Смерти
Проехал шестьсот.
«Вперед, легкая бригада!
«Заряд орудия!» он сказал:
В долину Смерти
Поскакали шестьсот.

Он назвал балладу «Атака легкой бригады». Он был опубликован несколькими неделями позже, вызвав широкое признание публики, и более века был запомнен британскими школьниками наизусть.

Тем не менее, стихотворение Теннисона содержит критическое искажение фактов. Теннисон написал стихотворение, полагая, что 120 из 600 атакующих солдат выжили. Но в более поздних сообщениях выяснилось, что только 120 солдат погибли . Безусловно, это была опасная миссия, но ничего подобного поэме Теннисона о почти самоубийстве не предлагалось. Тем не менее, даже узнав об ошибке, Теннисон отказался изменить стихотворение. Таким образом, именно его неточный отчет сформировал общественное мнение и сохранил память о Атаке Легкой бригады для потомков.

Конечно, как поэт, Теннисон не пытался объективно фиксировать события, но отмечал их. Как поэт-лауреат, он принимал участие в традиции, восходящей к средневековым бардам. Создавая рассказы о героических подвигах в стихах, барды выступали в качестве важной коммуникационной технологии. Они не только хранили воспоминания для потомков, но и передавали события из города в город, как устная, разносторонняя газета. Писавший в этой традиции итальянский поэт Людовико Ариосто описал поэтов как священных лебедей , которые спасли имена из вод забвения и поместили их на вершину бессмертия.Другими словами, факты хороши, а хорошие факты лучше, но факты не говорят и не запоминают сами себя. (Между прочим, это также означало большую гарантию занятости для поэтов.)

Но к тому времени, когда Теннисон написал свое знаменитое стихотворение, в этой традиции начала формироваться трещина, которая вскоре отделила цели поэзии от целей общественной информации. Войны 20-го века особенно научили нас относиться с глубоким подозрением к любым попыткам прославить войну или эстетизировать насилие — и не зря: в течение столетия тоталитарные режимы по обе стороны политического спектра использовали поэзию как средство распространения своей ненавистные идеологии и маскировка бесчисленных зверств.

Таким образом, для многих великих поэтов единственной искренней и чуткой реакцией было вообще держаться подальше от публичной арены. Например, Уильям Батлер Йейтс в своей книге «О том, что его просят написать военное стихотворение», писал, что в военное время поэт должен «держать язык за зубами», потому что у него «нет дара, чтобы исправить положение государственного деятеля». Вместо этого поэт должен стремиться просто доставить удовольствие «молодой девушке в праздности своей юности или старику в зимнюю ночь». Другими словами, задача поэзии заключалась в том, чтобы быть частной, адресованной конкретным людям, а не публике.

Тем не менее, мы не должны позволить 20-му веку убедить нас в том, что публичные стихи всегда замешаны в плохой политике. Стихотворение Теннисона может искажать факты, но, несмотря на первоначальное видение, оно ни в коем случае не представляет собой простой или односторонний взгляд на войну или героизм. Солдаты Легкой бригады сталкиваются с абсурдной ситуацией, полной бесхозяйственности («кто-то допустил грубую ошибку») и безнадежности («Их не для того, чтобы объяснять почему, / Их, а сделать и умереть»), а также беззащитности (они атакуют с минимальной броней, орудуя мечами против пушек).Сохраняя память о Легкой бригаде, Теннисон сохранил определенный набор сложностей и противоречий, которые характеризовали то, что многие называют «первой современной войной».

Итак, я бы посоветовал, пока есть войны, должна быть военная поэзия, поэзия, которая вносит комплексные ответы в общественные дебаты о значении войны. Такого рода военные стихи в принципе мог бы написать даже пацифист. Возьмите эти строки Сухейра Хаммада, палестинско-американского пацифиста, написанные вскоре после нападения 11 сентября на Всемирный торговый центр и несколько раз исправленные во время войны в Ираке:

Люди говорят, это должно было случиться.Давайте не будем забывать о проступках США.

Постой, я здесь живу. Это мои друзья и родственники в тех зданиях, и мы неплохие люди. Не поддерживайте издевательства Америки. Можно мне полсекунды, чтобы мне стало плохо?

Спасибо, женщина, которая видела, как я круто моргаю и моргаю слезами. Она раскрыла руки, прежде чем спросить: «Ты хочешь обнять?»

Большая белая женщина, и ее объятия могут предложить только люди плотские.

«Мой брат во флоте», — сказал я. «А мы арабы.”

«Ух ты, у тебя двойная проблема». Слово.

Хаммада достаточно смелости, чтобы затронуть недавние, горячо оспариваемые события, и связать личное с общественной сферой. Более того, он достаточно смел, чтобы избежать разжигания ненависти и поляризации дебатов.

Это именно то, на что наш текущий публичный дискурс, особенно в средствах массовой информации, кажется, не способен. Мы привыкли винить в этой проблеме сами новостные агентства, которые не предоставляют нам достоверную и объективную информацию.Но, возможно, мы должны также винить себя в том, что только ищут объективную информацию.

Конечно, поэзия не может писать политику. Это может помочь нам прийти к соглашению о решении не больше, чем информация. И он не может сказать нам наверняка, были ли мы правы, позволив России аннексировать Крым в прошлом месяце. Стихи, которые нам нужны сегодня, могут не иметь шумных танцевальных ритмов баллады Теннисона и могут не воспевать героические подвиги. Но когда мы их найдем, мы узнаем, потому что, как и в стихотворении Теннисона, они побуждают нас мириться с противоречиями, по крайней мере, на мгновение, прежде чем мы примем решение.Предоставляя комплексный ответ на сложную ситуацию, они помогут нам лучше мыслить вместе, и это, безусловно, первый шаг к более богатой совместной жизни.

Фото: убитый горем американский пехотинец, чей друг погиб в бою, утешает другого солдата. На заднем плане санитар методично заполняет бирки раненых, район Хактонни, Корея. 28 августа 1950 года. Sfc. Аль Чанг. (Армия) Официальный онлайн-видеоархив Корейской войны в медиа-центре армии США

Крымских татар обвиняют в реставрации «нацизма» за антивоенную поэму

Алие Кенжалиева убеждена, что День Победы в России по случаю окончания Второй мировой войны стал скорее праздником военных, чем торжественным поминовением погибших в конфликте.

Так крымскотатарский поэт положил перо на бумагу, записывая свои мысли стихами, которые 9 мая напечатала татароязычная газета «Гырым».

Но власти Крыма, который Россия насильно аннексировала у Украины в марте 2014 года, заподозрили в ее рифмах нечто более зловещее.

Должностные лица обвинили Кенжалиеву в «реабилитации нацизма» — правонарушении, которое в случае признания виновным может быть приговорено к тюремному заключению.

Кенжалиева, которой официально не было предъявлено обвинение, потрясена обвинением и сочла все это фарсом.

«Мои стихи возникли из абсурдности ситуации: иди, радуйся, празднуй. Мне кажется, что многие думают так же, но не все это выражают. У поэтов есть такая способность», — сказала Кенжалиева Крымскому бюро Украинской службы Радио Свобода .

Президент России Владимир Путин подписал в мае 2014 года закон, в соответствии с которым отрицание нацистских преступлений и искажение роли Советского Союза во Второй мировой войне является уголовным преступлением, наказуемым тюремным заключением сроком до трех лет.

Закон, раскритикованный критиками как попытка ограничить свободу слова, также криминализирует публичное осквернение военных мемориалов.

Рискованный бизнес

Комментаторы говорят, что Кремль использовал события Второй мировой войны для объединения российского общества, которое, по словам Путина, утратило моральные устои после распада Советского Союза в 1991 году.

В России — и в Крыму тоже — рискованно оспаривать официальную линию, которая превозносит военные достижения советского руководства и преуменьшает его ошибки.

Кенжалиева уже дважды допрашивалась следователями в столице Крыма Симферополе.

27 июня Кенжалиева, преподающая русский язык и литературу, была уведомлена российскими местными властями о том, что она находится под следствием и что на следующий день она должна будет явиться на допрос в Симферополь.

«Сразу же меня спросили:« Почему мне не нравится День Победы? Почему я так негативно отношусь к празднику в своих произведениях? »»

По словам Кенжалиевой, следователь утверждал, что ее стихи выражают «неуважение к памятным событиям и героям войны».«

«Для меня День Победы — не праздник, а трагедия. Я уважаю мертвых и не хочу, чтобы их смерть была поводом для празднования».

Ее снова вызвали на допрос 2 июля, когда ей сказали, что Роскомнадзор, российский регулятор СМИ, «заманил» ее в ловушку, отправив ее дело в Следственный комитет для рассмотрения на предмет возможного уголовного преследования.

Власти сообщили ей, что Следственный комитет признал ее виновной не в «разжигании ненависти», а в «реабилитации нацизма».«

Следователи вместе с полицией также пытались явиться в редакцию газеты «Кирим», но обнаружили ее закрытой. После российской аннексии она выходит только раз в неделю, а редакции открыты только в течение трех рабочих дней.

Ее адвокат Алексей Ладин называет расследование «охотой на ведьм» и обвиняет следователей в том, что они сфабриковали как можно больше фальшивых дел, «чтобы оправдать их существование».

«Материал, связанный с созданием и тиражом стихотворений, демонстрирует абсурдность уголовных преследований, возбужденных под видом борьбы с экстремизмом, оправдания фашизма и прочего», — добавляет Ладен .

В своем стихотворении, опубликованном «Гиримом» 9 мая, Кенжалиева оплакивает то, что она считает растущей «милитаризацией Дня Победы», и отдает дань уважения своей родине, Крыму, согласно переводу Харьковской группы защиты прав человека KHRG.

Они учат [людей] любить войну
Не помнить трагедию
Не молиться за души несчастных
Не сохранять этот хрупкий мир.

Они учат [людей] любить войну
Чтобы радоваться тому, что она состоялась
Носить военную форму
Гордиться песнями и танцами
Организовать праздник…

[…]

Здесь жил мой прадед, здесь были его сады,

Теперь идут парады чужой страны

Детская армия

Как отмечает Халья Койнаш из KHRG, дети в Крыму все чаще становятся мишенью установленных Россией властей с постоянной диетой «милитаризации», парадом в День Победы в военной форме и участием в неоднозначной молодежной армии Путина.«

ЮнАрмия была создана самим Путиным в мае 2016 года и насчитывала почти 190 000 членов по состоянию на февраль 2018 года.

Критики считают это еще одним признаком милитаризации России при Путине. Некоторые видят отголоски пионерского движения , официального молодежного движения коммунистической партии советской эпохи.

Детей в возрасте от 10 лет вербуют и учат пользоваться оружием, политической идеологией и историей России. Сторонники утверждают, что эти практики возрождают традиции и вселяют гордость за историю и родину у следующего поколения россиян.