На этот раз «Охотничьи рассказы» о трусости и жестокости человека.
4.5
(11)
(Серия «Охотничьи рассказы»)
Эту историю из своей жизни поведал мне один мой хороший знакомый Алексей Несмеянов, 8 месяцев проживший в глухой тайге со своей семьей, о чем до сих пор вспоминает с большой теплотой не скрываемой ностальгией. Вот его рассказ.
«В моей жизни иногда случались очень крутые повороты. Вот и на этот раз в середине восьмидесятых годов ранней весной забросила меня судьба с моей семьей на север Иркутской области в химлесхоз. Занимался химлесхоз добычей живицы (сосновой смолы), из которой изготавливали канифоль, скипидар, медицинскую и техническую камфору, растворители.
От Усть–Илимска нас на вертолете доставили за сто километров на центральный участок вздымщиков*, а уж там рукой подать – семь километров по тропе через глухую тайгу — и на месте.
В нашем распоряжении оказалось довольно просторное зимовье на каменном основании, небольшая аккуратная банька и сарайчик для хозяйственных нужд.
В двух десятках метров бежал небольшой, но глубокий ручей, гордо именуемый «речкой». А вокруг стеной стояла тайга…
Профессию вздымщика я освоил довольно быстро и целыми днями пропадал в тайге. Радиус моих владений был около трех километров и подопечными моими стали 10 тысяч сосен, с которых я, с помощью специального приспособления под названием «хак», получал живицу.
Поначалу в тайге одному во время работы было жутковато. Все казалось, что какой-то зверь все время караулит тебя и вот-вот схватит. Однако, со временем страх прошел, и я в полной мере наслаждался тайгой. Я почувствовал себя полноправной частичкой этого великолепия, моего таежного мира, и страху места здесь уже не было. Я любовался как пробивается первая зелень, как зацветают лесные полянки… А какой там был чистый и ароматный воздух!..
Моя жена Вера возилась с ребятишками (Оле 2 года, Косте 4) и вела хозяйство. Разработала небольшую грядку по дороге к речке и посадила зелень. Каждый день она ходила проверять всходы, но почему-то бурного роста совсем не наблюдалось.
Ответ вскоре был получен – однажды, при возвращении к зимовью Вера увидела на своих грядках двух копылух**, усердно склевывавших молодую поросль.
Вера моя настолько обжилась в тайге, что, когда летом среди бела дня недалеко за речкой вдруг завыли волки, она вышла на крыльцо и громко начала их бранить. Волки примолкли.
С местными зверями мы жили дружно. Малыши прикормили белочек и те каждый день приходили брать с рук угощение. Иногда перед домом появлялись зайцы и мы всегда старались им оставлять что-нибудь из овощей.
Ягод и грибов было в изобилии. Тайга щедро делилась с нами своими закромами.
В тот день я вышел на связь уже вечером. По рации сообщили ошеломляющую информацию – нападение медведя на человека! Это был один из вздымщиков нашего участка. Остался жив. Завтра его вертолетом с центрального участка отправляют на «большую землю».
Мы видели его несколько раз – угрюмый и нелюдимый человек, немного сутулящийся и бросающий хмурые взгляды из-под лохматых бровей.
Отзывы о нем были нелестными – не любит тайгу и постоянно испуганно озирается, как будто постоянно ожидает удара. Ходил он везде со своим неразлучным кавалерийским карабином.
На следующий день мы всей семьей отправились на центральный участок провожать пострадавшего и узнать подробности данного происшествия.
Когда мы добрались до места, то первое, что нам бросилось в глаза – темно-русые волосы Виктора (так звали пострадавшего вздымщика) стали абсолютно белыми! Он поседел за одну ночь! Мы с женой были ошеломлены увиденным.
Поговорить с Виктором прилетевший врач нам не позволил и только после его отлета нам рассказали, что же произошло.
В то злополучное утро Виктор отправился обходить свой участок и вдруг, совсем недалеко в малиннике сначала услышал, а затем и увидел большого бурого медведя. «Вот он – источник моего страха», — подумал Виктор и, тщательно прицелившись, выстрелил. Медведь взревел и скрылся в чаще. Виктор кинулся к своему зимовью и до самой ночи не выходил из него.
Зимовье у него было совсем небольшим с двумя крохотными оконцами и маленьким чердачком. На этом чердачке горе-охотник прятал от охотоведов свой незаконный карабин. И в этот раз он, подходя к зимовью, уже по привычке забросил карабин на чердак.
Медведь пришел в три часа ночи… Виктор услышал его шумное приближение и прыгнул к двери, удерживая ее изо всех сил (дверь таежного зимовья всегда открывается наружу, чтобы крупный хищник не смог ее открыть ударами своего тела). Только сейчас он вспомнил, что карабин на чердаке.
Медведь всей своей массой навалился на дверь, пытаясь ее открыть, но не смог. Несколько минут он, грозно рыча, безуспешно скреб ее своими огромными когтями, а затем двинулся к окну. Зазвенело разбитое стекло, и протиснувшаяся огромная лапа стала шарить внутри зимовья. Виктор чудом увернулся и бросился к противоположной стене. Медведь вытащил из зимовья все постельное белье и долго разъяренно рычал, явно недовольный отсутствием результата. Затем он кинулся ко второму окну.
Виктор успел отбежать к другой стене, когда медвежья лапа, разбив стекло второго окна, стала снова наощупь искать свою жертву. На этот раз медведь с грохотом перевернул стол и на пол полетели ложки, посуда и рация. Виктор видел огромные когти, совсем немного не достающие до него, и, сам будучи человеком не верующим, искренне молился о спасении.
Ушел медведь через час, когда на небе уже угадывались первые признаки рассвета. Виктор долго не мог успокоить бившую его дрожь. Когда немного рассвело, он нашел валявшуюся на полу рацию, осторожно включил ее и с огромным облегчением увидел, что она не пострадала и работает. Передав на центральный участок о ночном происшествии, Виктор вышел из зимовья, достал карабин и снова заперся в ожидании помощи. В тот же день его под охраной опытных вооруженных таежников вывели с его участка, а назавтра вертолет увез Виктора на «большую землю». Оставаться ему было никак нельзя – медведи никогда не прощают нанесенных им ран и всегда ищут своего обидчика.
В том зимовье с тех пор больше уже никого не селили…»
*Вздымщик – человек, профессионально занимающийся сбором живицы.
**Копылуха – самка тетерева.
Это двадцать восьмой рассказ из серии «охотничьи рассказы». Если рассказ понравился — делитесь им со своими знакомыми и друзьями, в сообществах и группах соцсетей по ссылкам внизу.
Насколько публикация полезна?
Нажмите на звезду, чтобы оценить!
Средняя оценка 4.5 / 5. Количество оценок: 11
Оценок пока нет. Поставьте оценку первым.
Похожие статьи:
Книга Охотничьи рассказы — читать онлайн бесплатно, автор Владимир Бахмутов
Охотничьи рассказы
Владимир Бахмутов
Мне уже за 80. В лесу и на болотах я не был много лет, и потому объективно судить о том, какой стала нынче охота, не смогу. Но я был заядлым охотником в молодости. С этого и хочу начать повествование.Основная часть рассказов написана на основе моего собственного опыта, часть – на основе Забайкальской и Красноярской исторической хроники.
Об этом, в частности – трагическая история охоты Петра Сурикова на кабаргу, во время которой он получил тяжёлое ранение, лишившее его глаза.
Охотничьи рассказы
Владимир Бахмутов
© Владимир Бахмутов, 2020
ISBN 978-5-4498-7586-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От автора
Мне уже за 80. В лесу и на болотах я не был много лет, и потому объективно судить о том, какой стала нынче охота, не смогу. Но я был заядлым охотником в молодости. С этого и хочу начать повествование.
Не могу не сказать читателю, что при всех возникавших у меня во время охоты проблемах, таких, как встреча с волками, стаями одичавших собак и даже медведем, все они заканчивались для меня благополучно, хотя опытные охотники знают, что порой случаются во время охоты и трагедии.
Основная часть рассказов написана на основе моего собственного опыта, часть – на основе Забайкальской и Красноярской исторической хроники. Об этом, в частности – трагическая история охоты Петра Сурикова на кабаргу, во время которой он получил тяжёлое ранение, лишившее его глаза.
Но и это не самое страшное и трагическое, что может случиться на охоте. Пожалуй, наиболее впечатляющими в этом отношении являются рассказы «Волки» и «Медвежатник» моего товарища, тоже писателя, члена Красноярского отделения Российского Союза Писателей Николая Меркулова
И потому я включил в этот сборник сокращённые вольные их пересказы с указанием, разумеется, авторства Николая Меркулова.
Охотничьи рассказы минувшего века
Худая примета
Мы возвращались с дедом Прохором с Яблонова хребта, – ходили туда на разведку ягодников. Результаты похода радовали. Урожай на заветных дедовых местах выдался богатый. Кроваво-красной россыпью усеяла сибирская царь-ягода широко раскинувшиеся заросли свинячьего багульника, густо багровела крупными гроздями на солнцепеках. Весенние лесные пожары – бич забайкальской тайги, обошли эти места стороной. Не прихватило, видно, цветущую ягоду и последними июньскими заморозками. Славный выдался урожай. Радостно было видеть это изобилие, обещавшее сытую осень лесному зверю и таежной птице.
При всем этом Прохор Астафьевич, пошарив в нескольких местах в траве корявыми пальцами, сделал заключение, что ягода еще не поспела и что недельку-другую нужно со сбором подождать. И вправду, приглядевшись, я увидел, что обращенная к земле сторона ягодин частенько светилась чуть розоватою белизной, хотя их поверхность, обращенная к солнцу, пламенела багрянцем, а во многих местах уже приобрела темно-вишневый, почти черный оттенок.
После полудня, осмотрев места, повернули назад, – в долину Ингоды. Шли молча, не торопясь, дед впереди, я – за ним, глядя, как легко и бесшумно ступали по земле дедовы ичиги*. Каждый думал о своем, отдыхая душой и любуясь красотою забайкальского леса.
Стоял пригожий сентябрьский денек, один из тех, которыми так славится забайкальская осень. Утром, когда шли в хребет, было морозно, на траве искрился иней. А к полудню растеплилось, даже стало жарко. Чистое и бездонное голубело над нами небо, парила земля, в воздухе стоял пряный запах сырого листа, смешанный с запахом еще не увядшего таежного разнотравья.
Дед Прохор упрел под солнцем в черной своей телогрейке и зимней шапке-ушанке. Остановившись у поляны, снял шапку, предложил отдохнуть. Над лысиной его со слипшимися жиденькими волосёнками вился парок.
– Лета! – многозначительно сказал он и, горько вздохнув, принялся подбирать валявшиеся кругом пересохшие сучки.
– Ито, – подумал я, – семьдесят с хвостиком, – еще бы не «лета», не без удивления и зависти наблюдая, как быстро и ловко выполнял свое дело дед Прохор.
Достав из рюкзака походный котелок, я спустился к журчавшему невдалеке ключу. Когда, зачерпнув воды, распрямился над берегом, вдруг раздался шум, треск сучьев, и я увидел, как от ключа в кручу наметом понеслась косуля. Я наблюдал за нею, пока она не скрылась в дальних зарослях.
– Метров, однако, семьдесят, – подумал я.
Вернувшись, застал Прохора Астафьевича возле уже разгоревшегося костра.
Возбужденно рассказал ему о встрече, отметив при этом, что косуля была далеко – не всякому достать пулей.
– Пошто не достать, – сказал мне на это Прохор Астафьевич, усмехаясь, с очевидным удовольствием наблюдая за моим возбуждением. – Всего-то сто аршин. Езли с сошек, то пошто не взять? Это ноне, – продолжал он, – не стали сошек-то делать. Ленятся нонешние охотники носить их с собой – не удобно, мол.
Я стал расспрашивать его о старых приемах охоты, старинных поверьях и приметах.
– А вот сичас чай поставим, я тебе одну историю обскажу. Он закрепил чайник над огнем, поудобнее устроился на поваленной лесине, возле которой горел костер.
– Это мне бабка моя сказывала, – начал Прохор Астафьевич, – да только давно уж это было, я точно-то все и не помню. Сказывала она, что дедушка мой Парфентий был ох какой бесстрашный, да отчаянный человек. Одно слово – медвежатник! Не один десяток раз на медведя ходил и все с удачей! Не боялся ни черта, ни лешего, никово!… И в бога не верил.
Вот, значит, раз собрался он на охоту. Один, – без собаки. На медведя собрался. Обычно-то на медведя как ходят: зимой, значит, на берлогу – с собаками, а летом сидьбу на деревьях делают. С ее и бьют медведя-то, – скрадывают*.
Ну, собрался, значит, в тайгу. Стал готовиться. Проверил припас, то, да се, стал винтовку смотреть. Видит, – сошки* разболтались. Стал поправлять, да как-то неловко повернул, одна сошка-то – «хрясь» и лопнула. Оне, сошки-то, у него для легкости были из листвяка* сделаны, а на концах железны наконечники надеты, чтоб, значит, крепить к стволу, да ловчее в землю втыкать.
Ну, изругал себя, конечно, дедушка за таку неловкость. Поправил кой-как сошку-то, тряпицей примотал, – вроде ладно.
А бабка-то увидела тако дело, да и отговариват его:
– Не ходи, грит, на охоту, – нельзя! – Раньшето, ить, поверья всяки были: там, в такой-то день, – в Ильин ли, че ли, – нельзя в лес ходить; в тако-то время – в реке купаться; или вот, езли к примеру сошка поломается – шибко худой считалась примета.
Не к добру!
Дедушка, конечно, и сам про энту примету знал, токо карахтер больно был у него своендравный, – не хотел от свово отступаться, сердился:
– Ну, дак што, грит, за беда, коли сошка изломалась? Да она и не изломалась вовсе, а токо треснула. Вот примотаю сичас, – и всего делов…. И приметы-то у тебя все каки-то глупы, – это он бабке-то.
Собрался, однем словом. Пошел. Што с им сделаш. Бабка токо спину ему осенила крестом:
– Господи, грит, спаси и сохрани его, неслуха окаянного.
Пришел, значит, дедушка до места, влез на сидьбу, сял. Сидьба – это вроде как настил такой промеж дерев. От земли, к примеру, – сажени с две. От медведя, конечно, така высота не спасет. Каво там, все одно – достанет. Однако, езли винтовка справна, стрелок добрый, да с умом, то можно, конечно, и медведя положить.
Сидьба-то обычно на солонцах делатца. По нашему солонцы – это куды козы, да гураны* приходят, чтоб, значит, соль грызть. Ну и медведь тоже ходит к солонцам. На их, – на коз тоисть.
Караулит, значит, – скрадыват.
Ну вот, сидит дедушка, смотрит. Уже заполночь. Ране часов-то не было, – по звездам время узнавали. Примерно, конешно.
– Сижу, грит, – это дедушка потом бабке-то рассказывал, – слышу: в кустах затрешшало. Приготовился, – винтовку скинул, на сошки поставил, снял с предохранителя, жду. Никаво не видно. Вдруг ближе кусты затрешшали – гуран выходит на поляну. Да ладный такой, крупный, рожки на три отростка, – в лунном-то свете хорошо видно. Ну, думаю, надо брать! Я его «хлоп»! А он отскочил, да – «ха-а-ав»! Это гуран-то.
– А Порфентий, – дедушка-то мой, – мимо не стрелял. – Прохор Астафьевич помолчал, подбросил в костер сушняку. – Не было такого. А тут, вишь, ушел гуран-то. Об дерево посарапался и ушел.
– Гляжу, грит, другой идёт, и опеть к той же березке. Опеть стал сарапаться об её. Я его «хлоп»! А он – «ха-а-ав» и опеть отскочил. Я, грит, сижу и думаю: куды же это я стреляю? Сроду так не стрелял.
Еще маленько посидел, – опеть гуран идет мимо соли.
Снова, – «хав, хав». Я, грит, его два раза стрелил, – опеть мимо. Он так и убяжал. – Прохор Астафьевич вновь замолчал, поправляя костер. Языки пламени взметнулись вверх, охватывая стенки чайника.
– Вот совсем стемнело, заморочачило*, луны не видать. Дедушка-то и думат: – таперь ково дожидать? Ково я таперя настреляю? Таперь, думат, ночевать надоть, а скрадывать – завтре. Вдруг слышит: с гольца шум. Ближе, ближе. Кусты затрешшали, зашевелились. Выходит медведь на поляну. Стал, и на его, – на дедушку-то, – смотрит.
Хотел дедушка стрелить, – руки не подымаются! Отнялись, и все тут! Ни крикнуть, ни двинуться не может! Как вспомнил про сошку-то, так меня, грит, холодным потом и прошибло! Ну, думаю, – конец пришел!
А медведь как рявкнет, – только лес зашумел, да заухал! А дедушка-то уж нашто бесстрашный был, а тут, грит, не помнит, как и с сидьбы скатился, – слетел на другу сторону, да прытяком рванул из тайги до дому, токо так!
А, ить, от Сенной-то пади* до нашей деревни верст пять али шесть.
Прибёг дедушка к дому сам не свой. А бабка-то ему и говорит:
Охотничья экология коренных малочисленных народов озера Байкал
Сотни тысяч животных ежегодно гибнут из-за действий охотников и браконьеров, поставщиков сельскохозяйственной продукции, производителей модной одежды из кожи и меха… Международные конвенции по охране животных усыновляют; в некоторых странах введены специальные законы, устанавливающие ответственность за жестокое обращение с животными.
Однако часто кажется, что мы «изобретаем велосипед»! Уникальный опыт уважительного сосуществования человека и представителей фауны можно найти буквально рядом с нами, в охотничьей культуре и традициях коренных народов Прибайкалья — эвенков (тунгусов) и бурят.
Экологические правила охоты коренных малочисленных народов Прибайкалья
Культовое отношение народов Сибири к лесным зверям формировалось тысячелетиями. Во многом это было связано с тем, что звери буквально обеспечивали повседневную жизнь исконных обитателей Байкала: давали пищу, шкуры животных, материалы для домов, лекарства животного происхождения… При этом на крупных зверей велась охота. только на мясо, а на пушных зверей охотились из-за шкур. Не было понятия «охота ради охоты»! И эвенкийский, и бурятский примеры представляют собой интересные примеры не только приспособления человека к очень суровым природным условиям, но и гармоничного и безболезненного «включения» в экосистему региона.
Наступление охотничьего сезона буряты считали торжественным временем. Они наряжались в праздничные шубы и совершали обряд очищения. Действительно, они не ходили на охоту, а были в гостях у Хозяина Тайги Хангая, хозяина всех зверей и птиц. Буряты считали его величественным седобородым стариком верхом на лошади.
Хозяин Тайги был добр и милостив, но только к тем, кто не нарушал его покоя. Итак, в тайге существовали строгие правила поведения людей: соблюдать чистоту и порядок, не шуметь, особенно в таборе. Запрещалось лить воду на тропы, валить деревья возле стоянок, устраивать беспорядок, бросать в огонь шерсть или войлок (а также бросать в огонь другие вещи, способные вызвать сильный неприятный запах), петь песни. или громко кричать, особенно в период гнездования птиц, потому что это может отпугнуть их от мест гнездования.
Буряты считали, что Хангай любил слушать сказки, что могло способствовать доброму расположению Хозяина Тайги к охотникам. Поэтому существовала интересная традиция привлечения удачи на охоте: охотники брали с собой в лес сказителей-улигершинов (онтохошинов); эти сказители получали долю добычи наравне с охотниками.
Обряд приношения жертв седобородому старику совершался как до, так и после охоты, кроме того, удачливый охотник должен был делить добычу со всеми, кто попадался ему на пути.
И это был не просто «жест доброй воли». Если человек принимал добычу в дар, он или она как бы разделяли ответственность за пролитую кровь.
Многочисленные охотничьи запреты, суеверия, обряды во многом имели чисто материально-практические корни и были связаны не только с отличным знанием образа жизни и повадок животных, но и с особой охотничьей этикой, намерением людей и впредь обеспечивать себя еда:
— охотились только на взрослых самцов; убийство женщины считалось злым поступком;
— потомство, потерявшее мать, не могло быть оставлено в живых, ибо было обречено на ужасную голодную смерть;
— запрещена охота в местах отела лося, косули, благородного оленя;
— запрещалось начинать охоту, если животные находились в бедственном положении после засухи, паводка, гололеда, недостатка кормов.
Буряты считали, что стремление к добыче обильной добычи должно быть ограничено: нельзя было напрасно убивать животных, оставлять в лесу подранков. Существовало поверье, что бурятский охотник за всю свою жизнь не должен убить более 99 медведей.
Жадный охотник мог потерять своих детей, что происходило как бы в обмен на животных, убитых сверх всякой меры.
Дань добыче
И буряты, и эвенки с глубоким уважением относились к животному миру, что, конечно, не случайно. Ведь по легенде, например, хоринские буряты произошли от небесной девушки-лебедя, а первым бурятским шаманом был орел. Многочисленные правила охоты удачно сочетались с требованиями природы; поэтому они естественным образом превратились в своего рода свод законов тайги.
Отношение к добыче в эвенкийской охотничьей традиции чрезвычайно осмысленно.
Охотники твердо верили, что животные и рыбы могут понимать человеческую речь. Так, категорически запрещалось неодобрительно отзываться даже о самой незначительной добыче, не говоря уже о том, чтобы оскорблять любую добычу. Чтобы заранее не отпугивать животных, охотники использовали различные аллегории для обсуждения своих будущих действий.
Охотники-эвенки были обязаны уважать убитое животное, даже одевать его нужно было только по определенным правилам.
Они должны были знать меру во всех отношениях. В легенде говорится: «Однажды во время осенней охоты два эвенка перебили столько лосей, что не смогли разделать все туши и привести их в порядок. Им пришлось отказаться от части убитых животных. За это Хозяин Тайги наказал охотников. Оба они вскоре заболели и умерли».
Ценную добычу отпраздновали праздничным обедом. Разговоры охотников во время этого обеда были посвящены только эпизодам последней охоты, кроме того, они очень ласково отзывались о добытых зверях; подчеркивалось, что тот обед готовился в честь «высокого гостя», а перед началом трапезы «высокого гостя» приглашали к котлу.
Голову добытого лося или дикого оленя обязательно привозили домой для совершения особого обряда, где голову клали на почетное место, на специально вышитый коврик, лицом, обращенным прямо к огню. На печь или костер ставили сковороду, нагревали ее и бросали в нее жир и в огонь. Голову добычи и все ритуальные предметы окуривали дымом сожженного жира, а охотник обращался к духу-покровителю людей и оленей с просьбой «послать такую добычу еще раз».
Только после этого стали резать и варить мясо.
Шкура, снятая с куницы или соболя, вывешивалась в а на видном месте; на ночь кожу снимали, чтобы посторонние не могли обидеть добычу.
Эвенки верили, что убитое животное возродится в образе другого животного. Поэтому все его останки были бережно собраны, а затем закопаны или сохранены в укромном месте.
Они также уважали пойманную рыбу.
Именно знание образа жизни и повадок животных позволило коренным народам выбирать необходимые сроки, объемы и объекты охоты и соблюдать их, не истощая природные ресурсы.
Охота в русской тайге – Global Bushlife
24 ноября 2016 г. Глобальный бушлайф
Олег живет в тайге, в 130 км от ближайшего села. Вот уже 30 лет, как он начал жить и охотиться у озера Дюпкун.
Иногда там остается и несколько мужчин, которые приходят ему на помощь в охотничьих делах.
Охота в глухой тайге стала менее прибыльной и гораздо более сложной, чем когда-то. Но все тяжелые испытания, которые заставляют других отойти на шаг, его не пугают.
Олег абсолютно зависим от природы и кажется, что даже стал ее частью – он не злоумышленник, он здесь свой, и менять свой образ жизни он не собирается, ведь это его дом, его работа , его пустыня. Замерзшие реки и озера — дороги Олега, когда он едет на снегоходе к своей хижине и обратно.
Его каюта отапливается маленькой печкой, которая называется «бурзуйка». Слово происходит от «буржуазия» и по иронии судьбы означает теплую и богатую жизнь. Он также используется для приготовления пищи. Всегда идеально чистый и опрятный, Олег надевает свои белые перчатки, жаря мясные котлеты, и отдает приказы своим помощникам, как шеф-повар модного ресторана.
День егеря начинается в 5 утра. На рассвете всегда стоит осмотреть хижину, нет ли легкой добычи на расстоянии пули.
Ваш комментарий будет первым