Лучшие стихи Максимилиана Волошина о Крыме и о любви
Максимилиан Волошин (Кириенко-Волошин, 16 (28) мая, 1877, Киев, Российская империя — 11 августа 1932 года, Крым, Коктебель) — русский поэт, переводчик, художник, художественный и литературный критик.
Лучшие стихи Максимилиана Волошина о Крыме и о любви отражают особенности его мировоззрения, приверженность определённым литературным школам — в частности, символизму. Яркие, красочные, наполненные иносказания, они подчёркивают и его талант живописца.
Дом Волошина в Коктебеле // ФормасловСвоей единственной родиной, лучшим местом на земле Волошин считал Коктебель — прекрасную Киммерию, страну сказок и легенд. По сути, он стал её певцом, создателем нового жанра пейзажно-исторической лирики, в которой объединил свои впечатления от красоты южных мест и размышления о судьбах и событиях эпохального масштаба. Первым по-настоящему волошинским стихотворением о Крыме принято считать стихотворение 1904 года:
Зеленый вал отпрянул и пугливо
Умчался вдаль, весь пурпуром горя…
Над морем разлилась широко и лениво
Певучая заря.
Живая зыбь как голубой стеклярус.
Лиловых туч карниз.
В стеклянной мгле трепещет серый парус.
И ветр в снастях повис.
Пустыня вод… С тревогою неясной
Толкает челн волна.
И распускается, как папоротник красный,
Зловещая луна.
В 1907 году появился цикл «Киммерийские сумерки» — 15 стихотворений, которые считаются лучшими в мировой поэзии стихами о Крыме. В этих стихах отражаются и некоторые факты биографии поэта. Сам цикл создавался в период глубоких личных переживаний Волошина, причиной которых, возможно, могла стать поэтесса Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак). Из-за неё Максимилиан Александрович в 1909 году участвовал в дуэли с Николаем Гумилёвым на Чёрной речке. Слава богу, жертв не было, а сама переписка между Елизаветой и поэтом длилась всю жизнь, до самой её смерти. Обстоятельства несчастной любви, любовного треугольника могли повлиять на то, что величественная Киммерия в авторском воображении становится скорбной и безрадостной:
Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель…
По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.
По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,
И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.
Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,
Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,
Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.
Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!
Максимилиан Волошин много размышляет об истории этих мест, о легендарном прошлом Крыма. Он мысленно обозревает древние поселения, которые могли здесь находиться, ощущает себя неотъемлемой частью единого пути, представляет мир, память о котором сохранилась в сказочной киммерийской природе:
Здесь был священный лес. Божественный гонец
Ногой крылатою касался сих прогалин.
На месте городов ни камней, ни развалин.
По склонам бронзовым ползут стада овец.
Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец
В зеленых сумерках таинственно печален.
Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?
Кто знает путь богов — начало и конец?
Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни,
И море древнее, вздымая тяжко гребни,
Кипит по отмелям гудящих берегов.
И ночи звездные в слезах проходят мимо,
И лики темные отвергнутых богов
Глядят и требуют, зовут… неотвратимо.
В 1910 году выходит первый сборник стихов Максимилиана Волошина — там много киммерийских стихов, но нет стихов из цикла «Киммерийская весна». Цикл примечателен тем, что здесь значительно меньше исторических образов, но очень много ярких красочных пейзажных зарисовок реальной природы. Здесь поэт смотрит на окружающий мир глазами живописца — описания наполнены яркими красками, и каждое из них можно сопоставить с картиной:
Сквозь облак тяжелые свитки,
Сквозь ливней косые столбы
Лучей золотистые слитки
На горные падают лбы.
Пройди по лесистым предгорьям,
По бледным полынным лугам,
К широким моим плоскогорьям,
К гудящим волной берегам,
Где в дикой и пенной порфире,
Ложась на песок голубой,
Все шире, всё шире, всё шире
Развертывается прибой.
И всё же сознание поэта неизменно пребывает в контексте мифа.
Этому способствовала сказочная красота мест, где он жил, и близость к античной древности. Сам Волошин со своей колоритной внешностью, густой шевелюрой и бородой был чем-то похож на Зевса. Марина Цветаева в своих воспоминаниях сравнивала его с частью материка —
неотделимой частью тех мест, где он так долго жил и творил.
Но в краю гор, манящих своей высотой, нетрудно почувствовать себя небожителем. Должно быть, автор испытывал ощущение собственного величия и всемогущества, глядя на мир с высоты Карадага:
Я был там, на этой вершине крутой.
Там ветер ревел и свистел надо мной,
И в очи глядело мне море.
Над кряжами гор, лесов и равнин,
На этой вершине стоял я один —
Один в бесконечном просторе.
В долинах глубоких внизу подо мной
Я видел: копошится род там людской,
Аулы в ущельях дымятся;
А тут всё так чудно, спокойно вокруг,
И с низа долины ни шорох, ни звук
Сюда уж не может подняться!
Крымские стихи Максимилиана Волошина, его работы, посвящённые этим местам, оказывали определённое влияние на творчество других авторов.
В частности, так была написана «Веницейская жизнь» Осипа Мандельштама. Никогда не бывавший в Венеции поэт-акмеист вдохновился археологическими изысканиями Волошина, проводимыми поэтом в Коктебельской бухте. Благодаря этой работе удалось точно установить место нахождения потерянного города Каллиеры — последнего оплота Венеции на Крымской земле. Для Осипа Эмильевича, написавшего своё стихотворение именно в Коктебеле, важно было само осознание факта пребывания на земле бывшей венецианской и генуэзской колоний. Не исключено, что и знаменитая «Каллиера» Волошина тоже оказала на Мандельштама определённое воздействие:
По картам здесь и город был, и порт.
Остатки мола видны под волнами.
Соседний холм насыщен черепками
Амфор и пифосов. Но город стерт,
Как мел с доски, разливом диких орд.
И мысль, читая смытое веками,
Подсказывает ночь, тревогу, пламя,
И рдяный блик в зрачках раскосых морд.
Зубец, над городищем вознесенный,
Народ зовет «Иссыпанной Короной»,
Как знак того, что сроки истекли,
Что судьб твоих до дна испита мера,
Отроковица эллинской земли
В венецианских бусах — Каллиера!
Значимую часть творческого наследия Максимилиана Волошина составляет его любовная лирика.
Любовь здесь неотделима от философии: это сфера пересечения глубоко личных переживаний поэта и тех религиозно-мистических взглядов, которых он придерживался: здесь и буддизм с интуитивизмом, и столь близкий Волошину символизм. Библейские образы и символы также довольно часто встречаются в стихах Максимилиана Александровича. В одном из известнейших его стихотворений вместо любви-эроса мы видим любовь-агапе — глубоко христианское, духовное чувство, предполагающее жертвенность и служение предмету своей любви. Здесь попутно возникает и тема бессмертия, а сам лирической герой Волошина уподобляется Христу, верность которому хранит его единственная Магдалина:
Теперь я мертв. Я стал строками книги
В твоих руках…
И сняты с плеч твоих любви вериги,
Но жгуч мой прах.
Меня отныне можно в час тревоги
Перелистать,
Но сохранят всегда твои дороги
Мою печать.
Похоронил я сам себя в гробницы
Стихов моих,
Но вслушайся — ты слышишь пенье птицы?
Он жив — мой стих!
Не отходи смущенной Магдалиной —
Мой гроб не пуст…
Коснись единый раз на миг единый
Устами уст.
Тяготение к древнегреческим образам и мифам, античной натурфилософии также ощутимо в любовной лирике Волошина. Плотская любовь (эрос) сродни у него губительной страсти, содержащей в себе «тёмное и злое» начало, сочетающее «запах мирры» и взгляд «девушек Гоморры». Это нечто возвышающее и низвергающее, дарующее и блаженство, и вечную тревогу:
Не успокоена в покое,
Ты вся ночная в нимбе дня…
В тебе есть тёмное и злое,
Как в древнем пламени огня.
Твои негибкие уборы,
Твоих запястий бирюза,
И строгих девушек Гоморры
Любовь познавшие глаза,
Глухой и травный запах мирры
В свой душный замыкают круг…
И емлют пальцы тонких рук
Клинок невидимой секиры.
Тебя коснуться и вдохнуть…
Узнать по запаху ладоней,
Что смуглая натёрта грудь
Тоскою древних благовоний.
В то же время стихи влюбленного в Крым поэта глубоко автобиографичны.
Пережив бурное увлечение М. В. Сабашниковой, женитьбу и скорый разрыв с женой (1903—1907), Волошин отразил в своем творчестве перипетии этого романа.
Любовь твоя жаждет так много,
Рыдая, прося, упрекая…
Люби его молча и строго,
Люби его, медленно тая.
Свети ему пламенем белым —
Бездымно, безгрустно, безвольно.
Люби его радостно телом,
А сердцем люби его больно.
Пусть призрак, творимый любовью,
Лица не заслонит иного,—
Люби его с плотью и кровью —
Простого, живого, земного…
Храня его знак суеверно,
Не бойся врага в иноверце…
Люби его метко и верно —
Люби его в самое сердце!
Наследуя традициям поэтов-символистов и, в частности, Блоку, Волошин создаёт образ идеальной возлюбленной — недостижимой мечты, которую он ищет и находит повсюду: то в чертах микенской Афродиты, то под покрывалом Моны Лизы, то в ликах «восковых Мадонн на знойных улицах Севильи». Это модификация Прекрасной Незнакомки Блока: она непостоянна и изменчива, способна быть источником вдохновения и вожделения, казаться возвышенной и низменной.
А нередко в ней угадываются конкретные черты любимой женщины — жены. И всё же она недостижима и призрачна, и всегда остаётся мечтой:
В напрасных поисках за ней
Я исследил земные тропы
От Гималайских ступеней
До древних пристаней Европы.
Она забытый сон веков,
В ней несвершенные надежды.
Я шорох знал ее шагов
И шелест чувствовал одежды.
Тревожа древний сон могил,
Я поднимал киркою плиты…
Ее искал, ее любил В чертах
Микенской Афродиты.
Пред нею падал я во прах,
Целуя пламенные ризы
Царевны Солнца — Таиах
И покрывало Монны Лизы.
Под шум молитв и дальний звон
Склонялся в сладостном бессилье
Пред ликом восковых Мадонн
На знойных улицах Севильи.
И я читал ее судьбу
В улыбке внутренней зачатья,
В улыбке девушек в гробу,
В улыбке женщин в миг объятья.
Порой в чертах случайных лиц
Ее улыбки пламя тлело,
И кто-то звал со дна темниц.
Из бездны призрачного тела.
Но неизменная не та
Она скользит за тканью зыбкой,
И тихо светятся уста
Неотвратимою улыбкой.
Подобно Тютчеву или Фету, Максимилиан Волошин видит в любви источник скорби и страдания. Но испытанная когда-то боль, тяжёлая память о любовном прошлом необходимо для возвышения души, потому что это своего рода обряд инициации, духовного взросления. Это «древо познания», без которого творец не смог бы стать творцом, способным воспеть «прелесть умирающих цветов:
Я люблю усталый шелест
Старых писем, дальних слов…
В них есть запах, в них есть прелесть
Умирающих цветов.
Я люблю узорный почерк —
В нем есть шорох трав сухих.
Быстрых букв знакомый очерк
Тихо шепчет грустный стих.
Мне так близко обаянье
Их усталой красоты…
Это дерева Познанья
Облетевшие цветы.
Максимилиан Александрович Волошин скончался после второго инсульта 11 августа 1932 года в Коктебеле и был похоронен на горе Кучук-Янышар. В похоронах участвовали Н.
Чуковский, Г. Шторм, Г. Артоболевский, А. Габричевский. Кажется, Волошин остался верен самому себе и тому, что так любил при жизни. Он остался частью обожаемого им Крыма, древней и мудрой Киммерии. На его могиле нет ни креста, ни надгробья, ни венков, ни цветов: как будто всё говорит о том, что скорбная память тут не нужна. Потому что смерти нет — есть только вечная жизнь в слиянии с миром и природой:
Я узнаю себя в чертах
Отриколийского кумира
По тайне благостного мира
На этих мраморных устах.
О, вещий голос темной крови!
Я знаю этот лоб и нос,
И тяжкий водопад волос,
И эти сдвинутые брови…
Я влагой ливней нисходил
На грудь природы многолицей,
Плодотворя ее… я был
Быком, и облаком, и птицей…
В своих неизреченных снах
Я обнимал и обнимаю
Семелу, Леду и Данаю,
Поя бессмертьем смертный прах.
И детский дух, землей томимый,
Уносит царственный орел
На олимпийский мой престол
Для радости неугасимой.
«Мы вытоптали мусульманский рай». Часть 2
Симферополь – 9 января 2015 года исполнилось ровно 110 лет как поэт Максимилиан Волошин стал очевидцем «Кровавого воскресенья». В первой части материала шла речь о том, что он воспринял «кровавую неделю» как «мистический пролог великой народной трагедии, которая еще не началась». Волошин был настолько поражен этим событием, что видел в небе три солнца. Такое пограничное состояние психики впечатлительного поэта в дальнейшем отразилось на всем его восприятии Родины, России, ее истории, ее будущего и сути всех общественно-исторических преобразований сначала в Российской империи, потом в Российской федерации и позже в Советском Союзе. Как оказалось, у Максимилиана Волошина, жителя Крыма, свидетеля его триумфа и трагедии, было также особое отношение и к месту и роли Крыма в мировой истории. К сожалению, об этом и сегодня некоторые не знают, некоторые не обращают внимания, а некоторые просто игнорируют эти факты. В этой части материала поговорим о том, как Максимилиан Волошин воспринимал и видел Крым.
Сегодня Максимилиана Волошина российские «патриоты» часто выставляют как «певца российского Крыма». И если скрыть или просто не учитывать нюансов, то, на первый взгляд, кажется, что так и есть. Максимилиан Волошин очень любил Крым, он автор легендарного названия восточной его части – Киммерия. И уже тут возникают «странные» вопросы. Если Волошин певец российского Крыма, то почему свое самое любимое место, в котором, кроме прочего, он завещал похоронить себя, не назвал каким-нибудь российским именем, почему (вопреки официальной российской истории и нынешнему Жириновскому!) не принял имени Таврида, а назвал свое обиталище именем древнего народа киммерийцев, которые явно не были «древними русичами»? Поэтому самое время выяснить – адекватно ли сейчас отражается роль и творчество Максимилиана Волошина в общественной жизни России и его значение для ее будущего? Правильно ли поняты его уроки и в России, и в Украине, и, в частности, в Крыму?
Волошин о значении и роли Крыма в мировой истории
Волошин тяжело привыкал к Коктебелю.
Он писал в «Автобиографии», что «Коктебель не сразу вошел в мою душу: я постепенно осознал его как истинную родину моего духа». Собственно и как место для последнего пристанища он выбрал Крым не как Россию, нигде не отождествляя Крым с Россией, а эту «страну», которой сам дал имя Киммерия, а выбрал потому, что она показалась ему очень похожей на любимую Испанию. Н сам нарочно по совету профессора Юнге ездил в Аликанте, чтобы сравнить его с Коктебелем. Он уже хорошо знал весь Крым с севера до юга, с востока и до запада, но выбрал пустынный Коктебель.
«И сам избрал пустынный сей затвор
Землею добровольного изгнанья,
Чтоб в годы лжи, паденья и разрух
В уединеньи выплавить свой дух
И выстрадать великое познанье».
И он практически никогда не был согласен с тем, что происходило вокруг него – противился гражданской войне, помогал и тем и другим, спасал Осипа Мандельштама и Никандра Маркса, помогал писателям и художникам даже добыванием пропитания в голодные годы.
Крым, в котором в очертаниях Кара-дага он увидел свой профиль, изваянный самой природой, и который избрал как последнее пристанище для творчества и для упокоения, он осознавал ареной мировой истории.
Максимилиан отрицал русскость Крыма. Еще в 1918 году Волошин писал Петровой «Крым слишком мало Россия, и в сущности почти ничего, кроме зла, от русского завоевания не видел за истекшие полтора века…». (Цитируется по З. Давыдов, В. Купченко «Крым Максимилиана Волошина», стр. 15.) Максимилиан Волошин в крымской земле видел свидетельства всей мировой истории, однако от России здесь было отмечено им не «сакральное значение», а – всего лишь «пуговицу русского солдата» – да и то, как свидетельство войны и смерти. В стихотворении «Дом поэта» он писал:
«Сарматский меч и скифская стрела,
Ольвийский герб, слезница из стекла,
Татарский глёт зеленовато-бусый
Соседствуют с венецианской бусой.
А в кладке стен кордонного поста
Среди булыжников оцепенели
Узорная арабская плита
И угол византийской капители.
Каких последов в этой почве нет
Для археолога и нумизмата —
От римских блях и эллинских монет
До пуговицы русского солдата».
Волошин осуждает не только российское завоевание Крыма, но и практику российского владычества над ним.
«Здесь, в этих складках моря и земли,
Людских культур не просыхала плесень —
Простор столетий был для жизни тесен,
Покамест мы – Россия – не пришли.
За полтораста лет – с Екатерины —
Мы вытоптали мусульманский рай,
Свели леса, размыкали руины,
Расхитили и разорили край.
Осиротелые зияют сакли;
По скатам выкорчеваны сады.
Народ ушел. Источники иссякли.
Нет в море рыб. В фонтанах нет воды.
Но скорбный лик оцепенелой маски
Идет к холмам Гомеровой страны,
И патетически обнажены
Ее хребты и мускулы и связки».
Годы гражданской войны, завершившейся уже в его Крыму, он осуждает также, как и российские завоевания во всех предыдущих войнах на полуострове, на Черном море,
«Но тени тех, кого здесь звал Улисс,
Опять вином и кровью напились
В недавние трагические годы.
Усобица и голод и война,
Крестя мечом и пламенем народы,
Весь древний Ужас подняли со дна.
В те дни мой дом – слепой и запустелый —
Хранил права убежища, как храм,
И растворялся только беглецам,
Скрывавшимся от петли и расстрела.
И красный вождь, и белый офицер —
Фанатики непримиримых вер —
Искали здесь под кровлею поэта
Убежища, защиты и совета.
Я ж делал всё, чтоб братьям помешать
Себя – губить, друг друга – истреблять,
И сам читал – в одном столбце с другими
В кровавых списках собственное имя…»
В чем урок Волошина для России и Крыма
В письме к Петровой Максимилиан Волошин продолжал размышлять о роли и перспективах Крыма, естественно, с точки зрения человека первой трети ХХ века, еще не ведающего ни о предстоящей второй мировой войне, ни о депортации, ни о передаче Россией Крыма Украине, и не «как мешка картошки», а для спасения и возрождения после депортационного коллапса. По мнению Волошина: «Самостоятельным он быть не может, так как при наличности двенадцати с лишком народностей, его населяющих, и притом, не гнездами, а в прослойку, он не в состоянии создать никакого государства. Ему необходим «завоеватель». Для Крыма, как для страны, выгодно быть в ближайшую эпоху связанным с Германией непосредственно (а не с Украиной, а не с Австрией…) (…) Гораздо сложнее вопрос психологический для нас, русских (Волошин имеет в виду от круг интеллигенции, который привык творить в Крыму – авт.
), связанных всеми корнями свей души с Киммерией. Наша физическая – земная родина хирургически отделяется сейчас от родины духовной…»
А в статье «Судьбы Крыма», которую исследователи относят к лету 1919 года, Волошин определяет мировое значение Крыма в качестве «торговой станции на путях в Азию». Присоединение Крыма к России окончательно отделило его «от живых водных путей, ведущих через Босфор» и превратило «в русское губернское захолустье». Теперь, по тогочасному мнению Волошина, «падение Турецкой империи снова выдвигает Крым как географический пункт мирового значения». Железная «дорога 45-й параллели» от Лондона до Калькутты (проект которой, начиная с1914 года, переполняли английские и французский газеты) вернет Крыму его «дотурецкое значение», – причем Керчь и Феодосия опять станут первостепенными пунктами на мировой дороге». (Цитируется по З. Давыдов, В. Купченко «Крым Максимилиана Волошина», стр. 18).
В 1925 году для путеводителя по Крыму Максимилиан Волошин пишет статью «Культура, искусство, памятники Крыма», в которой он указывает на «двойственность истории Крыма», влиянием двух стихий (см.
там же, стр. 23). С одной стороны, это кочевые народы Дикого Поля, а с другой «культурные токи Средиземноморья» – греки , армяне, римляне, венецианцы, генуэзцы и т.д. Он прослеживает культурную роль Херсонеса, естественно, не как российского «сакрального места», а как «носителя чистого греческого духа». Для него Боспорское царство «сложнейший сплав многих варварских рас, хотя и с постоянным коэффициентом эллинизма», а средневековая Кафа – «фокус всей черноморской культуры» в течении двухсот лет.
В этой статье он выдвигает свою оценку крымскотатарского народа как синтеза «всей разнообразно-пестрой истории страны». По его мнению, приняв на себя «кровь и культуры местных рас» (греков и готов), «под просторным и терпимым покровом Ислама» бывшие кочевники превращают Крым (периода Оттоманской Порты) «в один сплошной сад: степи цветут фруктовыми деревьями, горы – виноградниками, гавани – фелюками, города журчат фонтанами и бьют в небо белыми минаретами». «Никогда (…) эта земля, эти холмы и горы, и равнины, эти заливы и плоскогорья, не переживали такого вольного растительного цветения, такого мирного и глубокого счастья», как в «золотой век Гиреев» – считает Волошин.
По его мнению, последовавшее за этим российское завоевание присоединение Крыма в ХVIII веке, было новой волной варваров, дочиста уничтоживших «весь этот магометов рай».
Авторы этой замечательной книги, хотя и укоряют Волошина в якобы он «впадает в определенную идеализацию», однако при этом еще и замечают, что по цензурным соображениям Волошин не решился рассказать о еще более страшных опустошениях, которым полуостров подвергся в 1918-1922 годах, тем самым опровергая свое первое утверждение о роли варваров-завоевателей Крымского ханства.
Наука об изучении Крыма, и его история, от времени, когда жил и творил Максимилиан Волошин, пошла значительно вперед. А главное, многие его идеи оказались испытанными на практике.
Первая идея – о присоединении Крыма к Германии была испытана в 1941-1944 годах и показала свою практическую несостоятельность. «Крымская Готия» оказалась нежизнеспособным образованием. И даже построенный в 1944 году по немецким технологиям мост через Керченский пролив не оправдал себя и оказался разрушен стихией.
Вторая – отрицание вхождения в состав Украины – нашла подтверждение свой ошибочности, а на практике путем добровольной передачи в 1954 году полуострова Россией в состав Украины для его спасния, показала, что украинцы, а также оставшиеся на полуострове крымчане, а потом и возвратившиеся домой крымские татары, способны обеспечить всем необходимым и развивать Крым.
Идея третья – о строительстве спасительной «железной дороги 45-й параллели», выдвинутая Волошиным, изучена очень глубоко, и исследования показали, что такая дорога экономически возможна только при участи всего мирового сообщества, способного найти для этого нужные ресурсы, нужные технологии, обеспечить ее грузовым и пассажирским потоками. Однако, как видно из практики, участие России в этом проекте должно быть качественно иным: не военным, а политически, экономически и технологически отвечающим принципам мирового сотрудничества уровня ХХІ века. Попытки СССР, а потом уже и России, хотя бы частично решить выдвинутую Волошиным идея строительства Керченского моста, оказались безуспешными и не под силу ни СССР, ни уже и нынешней России.
Идея четвертая – о пагубности присоединения Крыма к России и ее неспособности справиться с его управлением и обеспечением подтвердилась даже несколько раз.
Во-первых, попытка России после выселения ее коренного населения в 1941-1944 годах самостоятельно справиться с возвращением его к жизни провалилась, три четверти переселенных в Крым россиян из глубинных ее областей так или иначе спасовали и возвратились на родину. Россия после10 лет безуспешных попыток после войны возвратить Крым к жизни вынуждена была передать Крым Украине, работа которой оказалась не в пример успешнее.
Во-вторых, В 2014 году Россия, не учла урока истории, который пытался ей преподать в своем творчестве гениальный киммерийский поэт, и снова наступила на те же грабли. Уже даже короткий срок оккупации с марта по конец 2014 года явно показал новую неспособность России обеспечить Крым ресурсами и управлять регионом на современном политическом и техническом уровне. Дефицит продовольствия, нехватка энергоносителей, кризис аграрного сектора из-за неумения справиться с обеспечением водой, кризис отрасли курорта, крах денежной системы, отчуждение во всем мире, превращение России в страну-изгой, – это все последствия аннексии Крыма, что можно было прочитать по смыслу, естественно, еще в уроках Максимилиана Волошина.
Если бы в России политики могли читать правильно «сакральные знаки истории», однако они еще и сейчас не дотянули до уровня поэта Киммерии. Просто мало книг прочитали, и по сравнению с ним слишком мало учились. Поэт писал:
«Мой кров – убог. И времена – суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы.
И здесь – их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шепот
Не заглушит ни зимний ураган,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот…
Пойми простой урок моей земли:
Как Греция и Генуя прошли,
Так минет всё – Европа и Россия.
Гражданских смут горючая стихия
Развеется… Расставит новый век
В житейских заводях иные мрежи…
Ветшают дни, проходит человек.
Но небо и земля – извечно те же.
Поэтому живи текущим днем.
Благослови свой синий окоем.
Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля».
Теперь же России предстоит расплатиться за столь опрометчиво отвергнутый урок киммерийского мыслителя.
Хотя вряд ли мир может сложить цену всем тем злодеяниям, которые совершены Россией как на своей территории, так и территориях соседей, хоть бы и в Крыму, за последние три века…
И наконец, можно ответить на вопросы, поставленные в самом начале этой статьи – так был ли Максимилиан Волошин русским патриотом и русским поэтом? Могу успокоить всех, кто уже предположил мои отрицательные ответы, и уже собрался опровергать меня, и доказывать, что Волошин был именно русским поэтом. У меня ответы не отрицательные. Киммерийский затворник, поэт и мыслитель действительно был русским патриотом, Гражданином с большой буквы, и не в пример нынешним шовинистам, готовым втянуть Москву в любую авантюру, ибо он видел благо для России не в том, чтобы приносить несчастья в дома своих соседей и завоевывать все новые и новые земли и моря, а в том, чтобы она становилась все более цивилизованной страной, и всеми усилиями своего интеллекта этого добивался.
Максимилиан Волошин был и действительно русским поэтом, совестью свой земли, потому что его стихи о первой родине России написаны с такой щемящей болью и таким сопереживанием, какого нет в стихах о его второй родине Франции.
В конце жизни, однако, Максимилиан Волошин убедился, что все его усилия, как и усилия других реальных патриотов, не оправдываются, и Россия по-прежнему остается кровавым монстром, что она не готова меняться, и он не видел сил, способных ее изменить. Он окончил свою жизнь в 1932 году, и 12 августа погребен на горе Кучук-Енишары на виду не только у Крыма, но на виду у всего мира. А впереди у оставленной им страны, которая неблагодарно отвергла его уроки, были еще такие испытания как Голодоморы, ГУЛАГ, Вторая мировая война, коллапс Крыма после депортации его основного населения, ренессанс Сталинизма. Волошин так хотел, чтобы его Родина и любимая им Киммерия избежали этого, но кто в России когда-нибудь прислушивался к поэту, хотя он там и больше, чем поэт…
Михаил Крылатов, крымский обозреватель
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
Максимилиан Волошин. Русские стихи в переводах
Волошин, настоящая фамилия Кириленко-Волошин, родился в дворянской семье, в которую входили запорожские казаки и немцы, обрусевшие в XVII веке.
Он изучал право в Московском университете, хотя не смог получить степень из-за участия в студенческих протестах в 1898 году. Он продолжал много учиться в Париже с 1903 по 1917 год и путешествовал по Европе и России. Волошин навсегда поселился в России в 1917, незадолго до Февральской революции, и провел остаток своих лет в Коктебеле в Крыму.
Волошин всегда один стоял против литературных течений и интриг. Гостеприимство его дома в Коктебеле, превращенного в музей, было открыто для всех; во время Гражданской войны в нем нашли убежище и красный вождь, и белый офицер. Позиция Волошина была нейтральной, но не безразличной, ибо он осуждал как бесчинства красного террора, так и кровавые действия белогвардейцев. Однако его реакция на революцию никогда не сводилась к злобе, мелким спорам или пессимизму, как это было во мнении многих его литературных коллег. Его реакция была очень похожа на стихотворение Александра Блока «Двенадцать», в котором белое видение Христа возвышается над марширующими сквозь метель красногвардейцами.
Волошин во многом опирался на французские поэтические образцы, но в лучших своих произведениях — особенно периода Гражданской войны — освобождался от литературности и погружался в водоворот русских событий. В этих стихах он изо всех сил старался стоять над конфликтом, «молясь за одну сторону так же, как и за другую». Тем не менее его симпатии были не на стороне отжившего царизма, а на стороне будущего России, ее народа и ее культуры. Его знаменитая поэма «Святая Русь» была неверно истолкована пролеткультовскими критиками как антибольшевистская; его строки «Ты поддался манящему зову страсти / И отдался разбойнику и вору» относятся не только к большевикам, но и к бандам анархистов-разбойников, бродивших по России. Волошинская интерпретация русской истории противоречива, субъективна, а иногда и мистична, но в ней всегда сквозит несомненная вера в то, что Россия выйдет из своего огненного крещения очищенной и обновленной.
Ко времени своего возвращения в Россию из Парижа в 1917 году Волошин стал утонченным европейским интеллектуалом, более философским, более социально и исторически настроенным.
Нужна была огромная интеллектуальная и художественная смелость, чтобы он назвал Петра Великого «первым большевиком». После его возвращения его поэзия стала рассматриваться советскими критиками с догматической ограниченностью и в последние годы его жизни осталась неопубликованной. Однотомное советское издание сочинения Волошина 1977 года, к сожалению, выставило его эстетом, а не летописцем гражданской войны в России. И все же именно в последней роли он вырос в великого поэта; действительно, ряд определений из его стихотворения «Россия» мог бы служить философским учебником для изучения национальной истории. Волошин сделал себя великим поэтом тем, что никогда не поддавался равнодушию, своим пониманием исторических законов социального взрыва, своим мужеством благословлять, а не проклинать.
Макс Волошин (Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин, 1877-1932), Поэма ‘К Бальмонту’. 1915
Клиенты должны загрузить документы, удостоверяющие личность, чтобы участвовать в торгах. Внимание! Прежде чем регистрироваться для участия в распродаже, убедитесь, что вы прочитали и поняли Премиальное расписание для покупателей.
Зайдите на страницы лотов, на которые желаете сделать заочную ставку.
Нажмите здесь, чтобы завершить регистрацию
Макс Волошин (Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин, 1877-1932)
Поэма «К Бальмонту». 1915
Рукопись с автографом, подписанная («Максимилиан Волошин»), стихотворения «Бальмонту» («К Бальмонту», здесь без названия), н.п., н.д.
На русском языке. Чистовая копия, 24 строки на одной странице, 212 х 140 мм, на развороте, неровно вырезанном из большего листа.
‘Огромный лоб, клейменный храм,
Безбровый взгляд зеленых глаз,
В часы тоски подобных ямам,
‘лохэконовы’м’
Воспоминание о его коллеге-поэте-символисте Константине Бальмонте . В поэме говорится о внешности Бальмонта («Огромный лоб со шрамом…»), о его присутствии, напоминающем портрет Веласкеса, и о поэтическом блеске за ним, «твой голос, играющий стихами.
..».
Композиция стихотворения датирована Парижем, 15 февраля 1915 года: Волошин, находившийся в Дорнахе в Швейцарии в начале Первой мировой войны, прибыл во французскую столицу 19 января.15, и опубликовал там свой сборник Anno mundi ardentis 1915 . В 1916 году он вернулся в Россию и провел остаток своей жизни в Коктебеле в Крыму, где все больше обращался к акварельной живописи. Константин Бальмонт (1867–1942) оказался захваченным во Франции в начале войны и должен был вернуться в Россию только в мае 1915 года, путешествуя через Англию, Норвегию и Швецию.
Эта партия была импортирована из-за пределов Великобритании для продажи и помещена под режим временного допуска. НДС на импорт уплачивается по ставке 5% от цены молотка. НДС в размере 20% будет добавлен к надбавке покупателя, но не будет указан отдельно в нашем счете.
Обратите внимание, данный лот является собственностью потребителя. См. пункт h2 Условий продажи.
Предоставлено вам
Еще из
Изгнанники и идеалисты.
Частное собрание русских литературных рукописей
Посмотреть все
Сделать ставку Отчет о состоянииСпециалист Christie’s может связаться с вами, чтобы обсудить этот лот или уведомить вас об изменении состояния перед продажей.
Я подтверждаю, что прочитал это важное уведомление об отчетах о состоянии и согласен с его условиями. Посмотреть отчет о состоянии Калькулятор стоимостиУбытки, повреждения и ответственность (LDL)
примерное время доставки
Ориентировочная стоимость Исключительно обязанности
Поэма «К Бальмонту».
Ваш комментарий будет первым