Московский пожар 1812 года. Историческая справка
Московский пожар 1812 года произошел 14-18 сентября (2-6 сентября по ст. ст.) во время оккупации войсками Наполеона I Москвы.
13 сентября (1 сентября по ст. ст.) 1812 года на военном совете в Филях Михаил Кутузов приказал оставить Москву без боя. Вместе с войсками из города ушла большая часть населения. В первый же день вступления французских войск в Москву начались пожары, продолжавшиеся несколько дней и опустошившие город.
Первыми загорелись москательные и скобяные ряды, здания за Яузским мостом и на Солянке, вокруг Воспитательного дома, магазины, лавки, винный двор, барки с имуществом артиллерийского и комиссариатского департаментов.
Постепенно огонь распространился на все Замоскворечье, Пятницкую, Серпуховскую и Якиманскую части, перекинулся через Москву реку в Яузскую и Таганскую части, охватил несколько улиц Пречистенской части, вторгся в Немецкую слободу. В ночь с 18 на 19 (с 6 на 7 по ст. ст.) сентября пожар достиг наибольшей силы.
В дальнейшем пожар стих, однако в отдельных местах возникали его новые очаги, горевшие вплоть до выхода французской армии из Москвы.
Из 9158 жилых домов пожар уничтожил 6532, из 8521 лавки — 7153, из 329 церквей — 122. Более других пострадали Китай-город и Земляной город.
Сгорел университет с его архивами, коллекциями, библиотекой, а также многие усадьбы с бесценными собраниями произведений искусства, в том числе сгорел единственный экземпляр «Слова о Полку Игореве» из собрания Мусина-Пушкина.
В результате пожара погибли более 2000 тяжелораненых российских солдат, оставленных (как тогда было принято) на попечение противника из-за невозможности эвакуации.
Кутузову пожар позволил оторваться от неприятеля, который более недели не знал о местонахождении русской армии, дать кратковременный отдых войскам, совершить Тарутинский марш маневр на Калужскую дорогу. Разорительные для Москвы последствия пожара устранялись около 20 последующих лет.
Вопрос о причинах пожара Москвы 1812 года вот уже более 190 лет волнует умы ученых историков.
Версии, высказываемые различными авторами, называют его виновниками или московского генерал-губернатора Ростопчина, или неприятельскую армию, или патриотический подвиг неизвестных русских героев. Существовали в разный период и версии о причастности к пожару Александра I и Кутузова.
Версия о гибели Москвы от рук французских солдат активно использовалась русским правительством в пропагандистских целях. Уже в правительственном сообщении от 29 (17 по ст. ст.) октября 1812 года вся ответственность за пожар возлагалась на наполеоновскую армию, а поджог был назван делом «поврежденного умом». В одном из императорских рескриптов от 1812 года на имя Ростопчина указывалось, что гибель Москвы являлась спасительным для России и Европы подвигом, который должен был прославить русский народ в истории, результатом Божьего промысла, а в другом назывался виновник пожара — французы.
Среди тех, кто не сомневался в ведущей роли генерал-губернатора Москвы Ростопчина в организации пожара — русский историк Дмитрий Бутурлин, который писал, что «не могши сделать ничего для спасения города ему вверенного, он вознамерился разорить его до основания, и чрез то саму потерю Москвы учинить полезной для России».
По Бутурлину Ростопчин заранее приготовил зажигательные вещества. По городу были рассеяны наемные зажигатели, руководимые переодетыми офицерами полиции.
Историк Александр Михайловский-Данилевский также не сомневался в приказе Ростопчина, считая это личной инициативой графа, но добавлял, что ряд зданий загорелся из за патриотического порыва москвичей, а позже — грабежа французов и русских бродяг.
Существовали и другие точки зрения. Так в 1836 году историк Сергей Глинка выдвинул версию, что Москва сгорела в силу ряда обстоятельств, по Божьему Провидению, как он полагал, что Москву сожгла «война; война безусловная, война какой не было на лице земли с того времени, когда гибель человечества стала ходить в громах и молниях».
Сторонником версии, что Москва загорелась в силу случайных обстоятельств, был и Лев Толстой. В романе «Война и мир» он писал: «Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей — не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотно и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое».
В советское время вопрос о причинах московского пожара принял политическую окраску. Если первые советские историки не сомневались в решающей роли Ростопчина, то в дальнейшем историография по данной проблеме носит на себе идеологический отпечаток.
В хронологическом порядке для работ разных десятилетий характерно зачастую противоположное отношение к проблеме. Так в 1920-х годах господствовало мнение, что пожар был организован русскими. В 1930-е годы Евгений Звягинцев предположил, что его причиной являлась «неряшливость в обращении с огнем французов». В 1940-е годы прозвучала позиция Милицы Нечкиной, что пожар — проявление патриотизма русского народа, но без указания конкретных лиц. В 1950 году появилось первое в советские годы серьезное исследование Ивана Полосина, утверждавшего, что пожар это выражение патриотического подъема москвичей, но его главной причиной был приказ Кутузова. Наконец, в 1951-1956 годы оформилась версия Любомира Бескровного и Николая Гарнича о том, что французы сознательно жгли Москву.
К ним в 1953 году присоединились Нечкина и Жилин. Указанная концепция господствовала в 1960-1970-х годах.
В настоящее время, по мнению ряда экспертов, при рассмотрении причин московского пожара 1812 годы необходимо применять комплексный подход. Очагов у пожара было несколько, поэтому возможно, что в той или иной мере верны все версии.
В 2010 году мэр Москвы Юрий Лужков предложил провести специальное исследование, в результате которого можно было бы выяснить причину возникновения пожара 1812 года, так как в разных исторических книгах, даже написанных сразу после войны 1812 года, дано разное толкование этого события.
| Автор |
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Описание |
| |||||||
| Издательство | издание А. С. Суворина | |||||||
| Объект в каталогах |
| |||||||
| В коллекциях |
|
Ее приводят к Наполеону в Петровский дворец. V-е действие происходит 16 ноября 1812 года у реки Березины. Пленную Таню отбивает отряд Д. Давыдова. — Среди действующих лиц исторические персоны: М. И.Голенищев-Кутузов, М. Б. Барклай-де-Толли, К. Ф. Толь, А. П. Ермолов, Наполеон I, А. И. Остерман-Толстой, Н. Н. Раевский, Д. В. Давыдов. — Премьера состоялась 15 ноября 1903 г. в Театре Литературно-художественного общества им. А. С. Суворина (Суворинский, Малый) (Санкт-Петербург)
.
гос. Театр. б-каСожжение Москвы глазами одного из генералов Наполеона · СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО: ИССЛЕДОВАНИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ О кресте великого Ивана и о прекраснейшей части города, на которую открывается вид из Кремля и которую, казалось, склоняло к почитанию пламя, все еще ограниченное базаром, возродились его первые надежды.
Его честолюбие было удовлетворено этим завоеванием. Слышно было, как он сказал: «Наконец-то я в Москве! в древнем царском городе: в Кремле». Он исследовал все детали с жадным любопытством и возвышенным чувством самодовольства.Два офицера разместились в одном из зданий Кремля, откуда открывался прекрасный вид на северную и западную части города. Около полуночи их разбудил сильный свет. Они мгновенно выглянули и увидели дворцы в огне, которые, представив всю свою поразительную и изящную архитектуру в самом полном огне, в короткий срок превратили их в руины. Они заметили, что ветер, дующий с севера, гонит пламя прямо на Кремль, и почувствовали крайнюю тревогу за ту обширную ограду зданий, где отдыхали отборные войска армии и их командир. Опасались они и всех близлежащих домов, в которых наши солдаты, слуги и лошади после всех своих великих утомлений и полноценного вечернего обеда, несомненно, погрузились в глубокий сон.
Тревожное и ужасное подозрение мелькнуло у них в голове.
Москвичи, зная о нашей опрометчивой и опасной небрежности, вероятно, вознамерились погубить наших солдат вместе с городом, лежащих от вина, усталости и сна; или, скорее, они намеревались вовлечь в катастрофу самого Наполеона. Вероятно, они думали, что гибель такого человека более чем компенсирует гибель их капитала; что результат будет такого могущественного момента, что вся Москва вполне может быть принесена в жертву ему; что, быть может, для достижения ими такого великого триумфа небесная воля может потребовать от них такой великой жертвы; и, наконец, для такого огромного Колосса, возможно, требовался такой огромный погребальный костер.
Наконец настал день, день мрачных разрух. Он пришел, чтобы добавить к ужасу сцены, и затемнить ее великолепие. Многие офицеры укрылись в залах дворца. Вожди, в том числе и сам Мортье, пораженные огнем, с которым они боролись в течение тридцати шести часов, вернулись в Кремль и пали в изнеможении и отчаянии.
Они молчали, а мы обвиняли себя в катастрофе.
Большинству стало ясно, что начало ее положили пренебрежение дисциплиной и опьянение наших солдат, а завершила ее буря. Мы относились к себе с некоторым чувством отвращения. Восклицания ужаса, которые должны были раздаться по всей Европе вследствие этого события, совершенно напугали нас. Мы в ужасе опустили глаза на землю при мысли о столь ужасной катастрофе: она запятнала нашу славу; оно сорвало плоды его; это угрожало как нашему настоящему, так и нашему будущему существованию; теперь мы были не чем иным, как армией преступников, которых небо и цивилизованный мир должны были подвергнуть заслуженному наказанию. Из этой бездны страшных размышлений и неистовства нашей ярости против воображаемых поджигателей мы вырвались только вследствие усердной погони за разведданными, которые теперь все стали утверждать и с каждым мгновением все сильнее подтверждать мысль, что русские одни виновны в этом бедствии.
Все рассказчики заметили мужчин отвратительного вида в изорванных одеждах и обезумевших женщин, бродящих среди пламени и таким образом дополняющих ужасный образ адского мира.
Эти жалкие злодеи, опьяненные одновременно ликером и успехом своих преступлений, не удостоили себя скрыться, а с торжеством носились по горящим улицам: их часто брали с факелами в руках, с рвением и даже ярость; это стало необходимо для того, чтобы заставить их бросить факелы и рубить себе руки саблей. Говорили, что эти бандиты были освобождены от цепей русскими начальниками для того, чтобы сжечь Москву, и что на самом деле столь крайняя месть могла быть составлена только из патриотизма и осуществлена преступлением.
Пока наши солдаты еще боролись с огнём, а армия оспаривала у пламени столь благородную добычу, Наполеон, чей сон никто не тревожил ночью, был разбужен двойным светом дня и пожарищем. В первом порыве своих чувств он выказал сильное раздражение и, казалось, решил овладеть пожирающей стихией; однако вскоре он согнулся перед трудностью и уступил тому, что было совершенно неизбежно. Удивленный, нанеся удар в самое сердце империи, обнаружив, что она проявляет какие-либо другие чувства, кроме чувства покорности и ужаса, он чувствовал себя побежденным и превзойденным в решимости.
Это могучее завоевание, ради которого он пожертвовал всем, предстало теперь как призрак, которого он так долго преследовал, который, как он напрасно думал, наконец поймал, но который, в конце концов, он теперь видел исчезающим в воздухе , в вихре дыма и пламени. Он был тогда в состоянии крайнего возбуждения и казался иссушенным пламенем, которое его окружало. Он ежеминутно вскакивал со своего места и через несколько торопливых шагов снова возвращался [на] него. Он быстро прошел по своим покоям, и его резкие и резкие движения указывали на ужасное беспокойство его ума: он уходил, возобновлял и снова бросал самые неотложные дела, чтобы броситься к своим окнам и проследить за распространением пламени; а следующие короткие отрывистые восклицания изредка давали волю его стесненным и трудным чувствам. «Какое ужасное зрелище! Чтобы сами сделали! Такое количество дворцов! Какая необыкновенная резолюция! Что за люди! Они настоящие скифы!»
Это происшествие решило Наполеона. Он быстро спустился по северной лестнице, прославленной Стрелицами, и велел проводнику провести его из города, лигу по Петербургской дороге, в императорский замок Петровских.
Однако мы были в осаде; посреди океана пламени; они заблокировали все ворота цитадели и отразили первые попытки бегства. Однако после долгих поисков за скалами были обнаружены задние ворота, которые открывались в сторону мечети. Именно через этот узкий проход Наполеону, его офицерам и гвардии удалось бежать из Кремля. Но что они выиграли от этого побега? Еще ближе к огню, чем раньше, они не могли ни вернуться, ни остаться на месте; и как можно было продвинуться? Как им было пересечь волны этого огненного моря?
Пожар Москвы | openDemocracy
14 сентября 1812 года армия Наполеона собиралась войти в Москву. Авангард возглавлял адмирал Иоахим Мюрат, зять Наполеона и король Неаполя. Мюрат войдет в Москву первым, а через день или два последует за ним победоносный Наполеон.
Все пошло не так гладко, как планировалось. Во-первых, большая часть русского населения и войск уже бежала из города. Для приближавшихся французов вся обстановка очень походила на засаду, поэтому они были бдительны.
Никто точно не понял, как это началось. Первые сообщения об этом были российские, за ними последовали французские источники. К ночи большая часть Москвы была охвачена пламенем. Когда он прибыл, Наполеон не чувствовал себя в безопасности, чтобы остаться. Ему пришлось бежать.
Огонь продолжался несколько дней и когда он угас, большая часть Москвы была уничтожена. Французские войска разграбили город и через несколько недель ушли.
*
В прошлый раз я писал о конспирологах и их утверждениях, что они ищут истину.
Истина обычно понимается как соответствие между утверждениями и положением дел. Человек формирует гипотезы, а затем проверяет эти гипотезы на фактах, ожидая их подтверждения или опровержения. Вы можете справедливо утверждать, что «кот на коврике» тогда и только тогда, когда на коврике стоит кот
0038 .У нас всегда есть какие-то интерпретационные рамки. Все мы. И учёные, и конспирологи. Мы применяем его к имеющимся явлениям и позволяем ему отфильтровывать для нас важное от второстепенного. Какие доказательства следует учитывать? Именно здесь в игру вступает интерпретационная структура. Именно покажет нам, что актуально, а что нет. Это интерпретационная структура, которая диктует, какие факты принимать, а какие игнорировать.
Это интерпретационная структура, которая диктует, какие факты принимать, а какие игнорировать.
*
Кто устроил пожар в Москве? Каждая сторона обвиняла другую. Французы думали, что это результат яростного патриотизма русских: они просто хотели испортить триумф Наполеона. Русские, с другой стороны, утверждали, что пожар был неизбежным результатом жестокости французов: они разграбили его богатства, а затем из зависти сожгли город.
Для Льва Толстого, который пишет о событиях в Война и мир , вина не лежит ни на одной из сторон.
Может быть, и «лестно», пишет он, французам винить жестоких русских, а русским винить «злодея Бонапарта», но «нельзя не видеть, что таких непосредственных причин для сожжения быть не могло» . Доказательства очевидны: деревянный город, Москва, был покинут собственными жителями и теперь был полон равнодушных и беспечных чужаков, которым «позволили завладеть и начать варить себе кашу».
невозможно не видеть , пишет Толстой.
Возможно, также невозможно не заметить преувеличенный оптимизм, связанный с представлением о поиске истины как о процессе формирования, проверки и опровержения гипотез. Взгляд Толстого на пожар Москвы вполне может быть правильным. Но когда ты, скажем, в то время житель Москвы и видишь, в страхе и отчаянии, огонь, опустошающий твой город, и французские солдаты, грабящие твои владения, строить и проверять гипотезы — это низко в твоих приоритетах. Силлогизм Толстого вам не поможет.
*
Никто не может претендовать на полное осознание и полное управление всеми процессами, в которых он участвует.
Это просто невозможно. Возьмем, к примеру, Энгельса. «История, — пишет он через несколько лет после Толстого, — устроена таким образом, что конечный результат всегда возникает из конфликтов между многими отдельными волями […] никто не хотел».
При всех своих различиях Толстой и Энгельс разделяют гегелевское понимание истории. Гегель утверждал, что существует — это логика в истории, логика, неразличимая на уровне индивидуального действия. История имеет направление: она откуда-то приходит и куда-то идет. Энгельс (а вместе с ним и Маркс) согласился бы. Их отправные точки, конечно, различались, как и их выводы. Но оба мыслили историю как имеющую направление, познаваемое в принципе.
Толстой, напротив, был бы более сдержан. Хотя логика истории и существует, эту логику можно интерпретировать только задним числом. Исторические процессы слишком хаотичны, источником этого хаоса является индивидуальное действие и свобода как таковая.
Люди не могут не пытаться понять логику событий.
Ваш комментарий будет первым