Горы и горцы. Какова жизнь в горах в 21 веке Спектр
Фото Антона Агаркова для «Спектра»
Для человека не сильно искушенного во всех хитросплетениях и исторических конфликтах Кавказа, одна кавказская республика отличается от другой разве что названием. Везде горы самые высокие, везде горцы самые горячие. Попытаться искать различия между народами, всматриваться в клановые войны и, упаси господи, разбираться, кто прав, а кто виноват — значит попасть в бездонное болото, из которого нет выхода. Куда интереснее наблюдать за удивительной смесью патриархального уклада и современных реалий во многом почти не изменившейся за столетия жизни горцев.
У гор свой характер и своя погода, коварная — жара в предгорьях может смениться холодом и дождем наверху. Летнюю погоду местные жители ругают особенно — жарко, душно, невесть откуда может прийти внезапный ураган, который принесет ливень и град. Да еще и вечная дымка, из-за которой не видно гор.
А вот осенью, в сентябре-октябре в Северной Осетии наступает приятная пора, спокойная, солнечная.
Но осень есть осень — отличная погода может запросто смениться туманной моросью…
Но если прорвать дождевые облака, оседающие инеем на желтых деревьях, то попадешь в самое настоящее жаркое лето, да еще и с красками осени.
Горные реки настолько же прекрасные, насколько и опасные. В период активного таяния ледников даже небольшие ручейки, которые можно перейти, не замочив щиколотки, превращаются в бурные потоки. Что уж говорить о полноводных мощных реках. Ардон, Урух, Гизель в разлив до неузнаваемости меняют берега, рвут, как бумагу, асфальтовые дороги, сносят мосты и срывают с места бетонные блоки.
Классическое дополнение любого осетинского пейзажа — мощные горские башни. Наследие того времени, когда осетины враждовали со всеми и нередко постреливали друг в друга. Каждая такая башня принадлежит какому-либо роду. И даже горцы, переехавшие в город, могут точно сказать, в каком ущелье и на каком камне находится их родовая башня, кто и в каком году ее построил, и раз в год выбираются навестить фамильные руины.
И непременно рядом с крупными селами живых на склонах гор теснятся городки мертвых. Самых крупный — у села Даргавс — знаменит, пожалуй, на всю Россию. Около сотни склепов, из маленьких окошек которых на туристов выглядывают пустые глазницы черепов древних осетин. Подобные склепы могли себе позволить только богатые семьи. Вокруг города мертвых ходят легенды, что, якобы, во время чумы больные горцы семьями замуровывались в фамильных склепах, чтобы не допустить распространения заразы. По большей части подобные легенды — лишь вымысел для падких до ужасов туристов.
Даргавсский город мертвых особенно эффектно смотрится в сумерках и в плотный туман, когда призмистые домики силуэтами проступают на фоне склона и уходят куда-то во мглу. Даргавсский некрополь — один из самых крупных в Северной Осетии, но далеко не единственный. Несколько склепов заброшенного села Какадур во время снегопада смотрятся не менее колоритно.
До недавнего времени в Какадуре жили Лида и Майрам. Он — старый горец, корнями вросший в скалы.
Она — его верная жена, готовая ради мужа терпеть тяготы горской жизни и делать на дровяной печи вкусные осетинские пироги. Недавно Майрама не стало. Лида переехала на равнину.
Некогда богатые горные села сегодня пустеют. Найти обжитой горский дом — как встретить призрака. Когда-то в отдаленном селе Галеат было больше сотни жилых дворов. Сегодня здесь живет только один человек.
У большинства горцев, которые все-таки остаются в горах, быт далек от роскоши. Для Минты богатство — ее внуки и муж, который вырос в горах и помнит времена, когда сено возили на волах. Внуки приезжают в дом Минты в старом горском селе Дунта на лето — есть свежий осетинский сыр, пасти яков и бегать по горам. Минта счастлива, но чем старше она становится, тем больше она думает, что стоит все-таки переехать в город. Хотя бы на зиму.
Ход — самое высокогорное село в Северной Осетии — когда-то было одним из самых богатых.
Когда-то здесь жили мастера-камнерезы, работы которых славились на всю Осетию.
В особенности хорошо у местных мастеров выходили надгробия. Безымянные горцы и горянки смотрят на редких туристов с покосившихся надгробных плит. Сегодня в Ходе на прохожих с камне смотрят только мертвые.
Аркадий приехал в Ход навестить бабу Раю — единственного человека, который все еще живет в Ходе. Если надо сходить за продуктами, Рая идет на равнину. Это около 20 километров по горам. «Баба Рая — Жигули», — грустно шутят местные. Аркадий все еще помнит, как в Ходе жили люди, работала школа, а местные мастера тесали камень. Но потом пришли фотографы, и сделать портрет усопшего родственника стало гораздо проще и дешевле. «Вот, родню приехал проведать. Завтра обратно уеду. Я бы и раньше уехал, давно бы рыбу ловил у себя дома, внизу. Но нельзя так — родная кровь все-таки», — говорит он.
Но если горский дом жив, то вас и теперь в нем встретят, как дорогого гостя. Горцы — люди небогатые, не сильно разговорчивые и грубоватые. Но настоящее гостеприимство из этих мест еще никуда не ушло.
Встретят прямо с дороги и, не принимая никаких отговорок, начнут угощать чаем, свежими овощами и соленым горским сыром.
Иногда старые дома оживают, причем самым неожиданным образом. Дизайнер Руслан выкупил дом в древнем горском селе Камунта. Мало кто хочет жить в таких домах: сложенные из камня дворцы с толстенными стенами очень сложно протопить. А если учесть, что за дровами приходится ездить с гор на равнину, то содержание древнего дома и вовсе выглядит делом хлопотным. Но Руслан решил, что его дети должны хотя бы иногда жить в горах.
Из своего дома Руслан сделал настоящий музей горского быта. Здесь можно найти старые бутыли, кожаные мешки для хранения зерна, крюки для развески мяса. Большинство своих экспонатов Руслан спасает из брошенных домов в умирающих деревнях.
Но даже брошенные дома вовсе не означают брошенные горы. Осетины все так же пасут скот высоко в горах, куда можно добраться разве что на вертолете. У осетин вертолетов нет, поэтому по горам они путешествуют на конях, и делают это мастерски.
Где-то далеко, в верховьях Дигорского ущелья река Урух вытекает с ледника и дробится на сотни рукавов, превращаясь в многовековое болото Чифандзар. Здесь нет ни заводов, ни фабрик, а трава зеленая, как лазурь. На огромных лугах Чифандзара чабан Арсен пасет свои стада.
Кроме Арсена и его помощников здесь бывают разве что пограничники.
«Кто-то уезжает, кто-то переезжает. Но чтобы совсем уехать, горы не видеть — нельзя так, — говорит, наливая в коровий рог терпкой черничной настойки могучий бородач Володя. — Я вот себе дом взял, сейчас его делаю. У меня знаешь, какая веранда будет, какой будет вид с нее — все горы как на ладони! Я вот не могу — если хоть раз в день на коне по деревне не проскочу — считай, день не жил. Нельзя горцу без гор. Это память крови».
Антон Агарков провел в Северной Осетии около месяца изучая уклад горской жизни во время фото-экспедиции, организованной при поддержке компании Marmot Russia.
Как прокормиться в Кавказских горах
Хунзахский район Дагестана.
Фото: Алексей Пивоваров
Высокогорное село Анди, Дагестан. Фото: Сергей Узаков/ИТАР-ТАСС
Отара овец на пастбище. Фото: Сергей Метелица, Евгений Петрийчук/Фотохроника ТАСС
Шерсть для будущих дагестанских ковров. Фото: Владимир Севриновский
Фото: Александр Вайнштейн
Мастер по художественной обработке металла в поселке Кубачи. Фото: Дмитрий Рогулин/ИТАР-ТАСС
Гравировка по металлу в поселке Кубачи. Фото: Дмитрий Рогулин/ИТАР-ТАСС
Чеканные изделия в магазине Дербента. Фото: Павел Волков
Рынок Дербента. Фото: Павел Волков
Рынок Дербента. Фото: Павел Волков
Рынок Махачкалы. Фото: Алексей Пивоваров
Рынок Махачкалы. Фото: Алексей Пивоваров
Рынок Махачкалы. Фото: Александр Федоров
Село Балхар. Фото: Владимир Севриновский
{{curItem + 1}} / 14
Табасаранские ковры и андийские бурки, балкарские платки и цудахарские шапки, унцукульские абрикосы и гагатлинская колбаса… Все горные села живут своим трудом, но некоторые при этом сделали из себя бренд.
11 декабря весь мир отмечает Международный день гор. В этот день с 2003 года по инициативе ООН проводятся мероприятия, призванные напомнить о важности гор в жизни всего человечества, наметить пути, которые помогут сохранить окружающую среду и изменить жизнь людей в горных районах к лучшему. Темой 2015 года стало «Содействие сбыту продукции, произведенной в горных районах, в целях создания более эффективных источников средств к существованию»
Промыслы и лизинг
— Если говорить о промыслах Северного Кавказа, то в этой области лидирует Дагестан. Например, здесь и сегодня изготавливают бурки. Вообще, промысел понемногу умирает, но пока еще сохранился, особенно на Андийском участке. Известно село Рахата, где был комбинат, производивший бурки. Сейчас настоящие бурки делают в селе Гагатли.
В Табасаранском районе ткут ковры. Есть села, где еще осталась «ювелирка»: прежде всего Кубачи, а также Гоцатль, Харбук.
Древнюю жгутиковую керамику можно найти в селении Балхар Акушинского района. До сих пор живет и процветает унцукульское искусство насечки на дереве.
Помимо традиционных промыслов стоит упомянуть вязание платков, шарфов, шапок, варежек в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Балкарки и карачаевки владеют этим промыслом очень давно. Интересно, что в последнее время он неожиданно быстро индустриализировался — горцы осваивают промышленную вязку. Завезли в лизинг несколько тысяч немецких станков Stoll из Турции и держали довольно долго существенную долю рынка в России, потеснив китайцев.
Раньше в Дагестане цудахарцы в больших количествах шили шапки. Некоторые села по 150 тысяч за сезон продавали. Причем переделывали их из детских кроличьих шубок, которые скупались в России. Потом перешли на каракуль. Сейчас этот промысел ушел, шапки перестали пользоваться спросом.
Капустные закрома
— Что касается продуктов, то в первую очередь стоит рассказать о садоводстве.
В основном сады находятся в долинах горных рек Аварское и Андийское Койсу в Дагестане. В них выращивают абрикосы, груши, персики. Такие села, как Унцукуль, Гимры, Майданское, Ирганай, Зирани, известны не только контртеррористическими операциями, но и садами. В Тлохе довольно долго и успешно работал консервный завод.
Абрикосы растут также в Ботлихе, Хаджалмахи, Гергебиле. Там же производится и прекрасный урбеч из ядер абрикосовых косточек.
Ботлих и Гигатли Цумадинского района раньше были славны своей картошкой и сейчас хотят снова начать ее выращивать.
Известны капустные поля в Левашинском и Акушинском районах Дагестана. В хорошие годы урожай составляет до 1 млн тонн капусты. Причем левашинцы построили специальные хранилища, иногда даже с электронным контролем температуры, хранят там свой урожай до зимы, а затем везут на рынки, создавая еще один большой бизнес для дальнобойщиков. Фуры идут оттуда с Нового года до начала лета, это время левашинской капусты, потом на прилавках появляется импортная.
В селе Былым Кабардино-Балкарии, в долине Баксана, тоже выращивают капусту, но гораздо меньше — 10 тысяч тонн, но там и село небольшое — около 500 дворов.
Верхняя Балкария щедра на яблоки, а в селении Безенги буквально в каждом дворе выращивали смородину, сейчас, правда, об этом не слышно. В дагестанском селе Тлондода делают и продают черничное варенье.
В Южном Дагестане, в Табасаранском районе, начали активно культивировать фундук и рассчитывают на него как на товарный бизнес.
Сушеное мясо в вакуумной упаковке
— В кавказских горах есть несколько центров развитого животноводства. В селе Гагатли (Дагестан) на горных пастбищах пасутся десятки тысяч овец. Тут возрождают андийскую черношерстную породу, чье мясо ценится выше мяса белой овцы, считается вкуснее.
Там же производят легендарное сушеное мясо и сушеную горскую колбасу, в ее состав входят только мясо, соль, тмин и лук. Причем тмин и лук опять-таки горные. Мясо сушат в каждом селе — и аварцы, и даргинцы, и лакцы, и агульцы, и рутульцы, но в промышленных масштабах это делают именно в Гагатли.
Каждую неделю оттуда вывозят несколько тонн сушеного мяса на махачкалинский и хасавюртовский рынки, в Москву, Питер. Пакуют в вакуумную упаковку, ставят фирменную торговую гагатлинскую марку. Очень вкусное мясо.
Есть центры откормочного животноводства, откуда поставляют свежую говядину. Пионеры бизнеса — кадарцы (селения Кадар, Карамахи, Чабанмахи, Чанкурбе, Ванашимахи). Здесь под влиянием этого бизнеса даже произошло любопытное изменение в культурных традициях. В горах Дагестана принято на свадьбу со стороны жениха строить дом, а со стороны невесты — дом обставлять. Так вот в Кадарской зоне молодой семье дарят не дом, а сарай для скота и хранения сена и кормов. А вместо дома — пристроечку. Считается, что на дом молодые теперь сами смогут заработать.
Крупный центр откорма крупного рогатого скота расположен в селе Каменномостское Кабардино-Балкарии. Прекрасные горные пастбища есть в Ингушетии и Карачаево-Черкесии, там пытаются восстановить овцеводство, а в КБР — возродить кабардинскую породу лошадей.
Метод кота Матроскина
— В садоводстве и животноводстве миллиардные обороты, но есть еще мед и сыр, где цифры подсчитать гораздо сложнее. Сыры делают все, но если говорить о горах, то наиболее известна продукция из села Тинди Цумадинского района Дагестана. У них большие пастбища, тиндинцы даже берут скот в аренду на лето и делают особый твердый сыр. Он отличается от других, очень ценится и идет на продажу.
В Лакском районе появилась молочная современная ферма, на которой тоже хотят делать сыр. То есть происходит импорт технологий.
Мед делают везде: и в горах, и на равнине. Есть большое сообщество пчеловодов в Дагестане и Кабардино-Балкарии.
Проблемы со сбытом есть всегда и у всех, но горные продукты популярны, к тому же их не так много…
Иван Орлов
Как живут в горных аулах Кавказа
Snezhinka
Автор:
Snezhinka
01 сентября 2021 07:44
Метки: Жизнь интересно кавказ люди путешествия фото
24916
10
Дикое место… Такие места встречаются часто, не стал исключением и Северный Кавказ.
Если честно, то это стало для меня откровением.
Источник:
По одну сторону расположен Азербайджан, по другую Грузия, позади – величественные просторы Горного Дагестана и дорога до Махачкалы, занимающая много часов.
Отметил на карте еще одну точку – Чародинский район Дагестана. Один из самых интересных районов этой республики, в котором проживает около 12 тыс. человек. Районным центром является село Цуриб. Удалось даже найти одну заправку, при известном везении на которой можно даже найти 92-ой бензин.
Источник:
Мой интерес вызвали руины одного аула высоко в горах именуемого Гимитль, расположенного вплотную к границе с Россией. В 40-х годах прошлого века, его жителей выселили на равнинную часть и с тех пор здесь не было никого кроме ветра на его развалинах.
Лишь летом здесь паслись отары баранов. Времена меняются и буквально несколько лет тому назад в эти места, бывшие когда-то родными, снова возвратились молодые аварцы, которые решили вновь поселиться здесь и наладить быт в когда-то родных местах.
Жить в Гимитле далеко не просто. Аул расположен выше 2000 метров уровня моря. Длинные и суровые зимы с избытком снега, расположившаяся рядом граница (около 10 км), сложный рельеф местности для транспорта (особенно касается зим) и полное отсутствие любого вида связи.
Источник:
Дорога извивается в ущелье уходя все выше и выше. В горах в это время все еще очень холодно, несмотря, что на дворе стоит середина мая. Кое-где еще лежит снег. Наконец-то мы видим дома, в беспорядке разбросанные по долине. По официальным данным аула нет, он не существует, земли здесь числятся как сельхозугодья. В начале аула мы встречаем Джарула, аварца среднего возраста, который с традиционным им гостеприимством вежливо приглашает нас в гости.
Электричества здесь никогда не было, так как ближайшая ЛЭП расположена в пяти километрах от аула. Зато есть вода, много воды, в избытке. Водой жителей аула снабжает рядом текущая горная река, а как известно, где вода, рядом и жизнь.
Источник:
Джарула рассказал нам о всех невзгодах, которые им приходиться преодолевать в борьбе за право тут жить. Рассказал, что чиновники признали дома аула самостроем, так как им невыгодно переводить эти земли с категории сельхозугодий в разряд земель под поселения, а без узаконивания строительства электроэнергии не видать, даже за собственный счет. Получается замкнутый круг.
Благо пользоваться водой можно без всяких разрешений, так же как изготавливать кизяк, но это только пока. Круглый год источником воды является все та же горная речка. Приготовление еды, стирка, баня все благодаря реке.
Источник:
Женщины, как и в старину стирают белье и моют утварь на берегу реки.
Печки топятся кизяком, разве что лошадей заменили автомобили. В ауле есть Камазы, Газели, бульдозеры, но их немного. Очень не хватает электричества.
Некоторые дома возведены на месте разрушенных из подручных материалов, некоторые отстроены с нуля. Несмотря ни на что здесь живут люди с взглядами полными жизни и улыбками. На это сразу обращаешь внимание.
Источник:
Хоть аул не признан официальными властями, здесь функционирует школа-четырехлетка, организованная жителями своими силами. Оборудован класс, есть парты и стулья, работает настоящий учитель. Учитель живет в селе Ритляб, находящегося в 10 километрах.
Воспитание детей проводится по консервативным религиозным взглядам. Нужно помнить, что в Дагестане основной религией является ислам, который велит девочкам с малых лет ходить с прикрытой головой. Дети всегда остаются детьми и любопытство ко всему новому одерживает верх.
Источник:
Вопреки огромным бытовым неудобствам число детей, мягко говоря, удивляет. В семье как правило минимум 3-4 ребенка и это при отсутствии горячей воды, электричества, не говоря уже о мобильной связи.
Чем же живет аул?
Главным образом натуральным хозяйством. Люди держат скотину, делают сыр, масло и сметану, но без денег все равно не прожить. Поэтому продают, что выращивают и производят в Махачкале. Джарула, на своем Камазе, несколько раз в месяц ездит на несколько дней в Махачкалу.
Источник:
Летом отары угоняют в горы, где есть альпийские луга, богатые сочной травой. Зимой скотина на кормах. С приходом темноты, приходит черед генераторов. Дома освещаются буквально на несколько часов, начинает работать спутниковое телевидение, люди заряжают свои мобильные устройства и аккумуляторы.
Так как мобильной связи в поселке нет, то смартфоны играют роль фотоаппаратов и источников развлечений.
Такие трудности не пугают людей и аул живет своей размеренной жизнью, мало обращая внимание на сложности общения с внешним миром. Здесь отсутствует роскошь, нет различных изысков. Зато есть теплое человеческое общение, которое давно позабыто в больших городах.
Источник:
Устав от суеты нашего современного и технологичного мира, здесь можно просто оседлать коня и податься в горы, где вздохнув всей грудью, можно понаблюдать за турами. Осмыслить свои проблемы и наконец в тишине, «перезагрузить» свое сознание.
Двадцать первый век уже разменял третий десяток, на дворе 2021 год, тут же уклад жизни людей имеет ритм, как и столетия назад у их предков. Вероятно, в этом и заключается их секрет долголетия.
Источник:
Источник:
АНТИФИШКИ
Всё о политике в мире
Ссылки по теме:
- 7 крошечных островов, на которых когда-либо жили люди
- История альпиниста, который отрезал себе руку, чтобы выжить
- Коулун — город беспредела, которому некуда было расти
- 6 необычных привычек голландцев
- Тайна жизни Рокфеллера: как скромный конторщик стал самым богатым человеком мира
Метки: Жизнь интересно кавказ люди путешествия фото
Новости партнёров
Ритм жизни: Кочевники в горах Большого Кавказа – в фотографиях | Глобальная сеть профессионалов в области развития
Фульвио Бугани посетил одну из немногих еще населенных деревень в горах Большого Кавказа и задокументировал жизнь тушетов, определяемую традициями и древними обычаями
Фульвио Бугани
Основное изображение: Тушетинские лошади являются важной частью культурного наследия.
Фотография: Фульвио Бугани- Традиционно тушетинцы – этнические грузины – занимаются овцеводством. Из-за тяжелых условий жизни на северных склонах гор Большого Кавказа у них сложился полукочевой образ жизни. Даже тушинские овцы живут в кочевых условиях и могут преодолевать расстояние в 500-600 км, проводя зиму на пастбищах, а лето в горах.
Фотография: Фульвио Бугани
- Люди отдыхают в Шенако, одном из немногих сел высокогорной Тушети, которые все еще населены.
По суше в деревню можно добраться только на полноприводных автомобилях. Суровые условия жизни вынудили многие тушетинские семьи переселиться на юг в первой половине XIX в.го века, поселившись на низменных полях Алвани. Многие возвращаются каждое лето, чтобы посетить дома своих предков.Фотография: Фульвио Бугани
- Лошади являются важной частью культурного наследия Тушети. Лошади небольшого размера, но сильные, надежные спутники горцев и кочевников-скотоводов.
Фотография: Фульвио Бугани
- Хеме, жительница Шенако, ведет барана к хати святилищу во время фестиваля Атенгеноба, который проходит примерно через 100 дней после Пасхи. Овец, пожертвованных семьями, забивают, их кровью брызгают на святыню и произносят молитву. А тамада (тамада) возносит тосты за святыню, за Бога, за Грузию, за принесших жертвы и подношения, за Шульту , за предков, за животных. В конце празднества съедаются хинкали (грузинские пельмени), приготовленные из мяса принесенных в жертву баранов.
Фотография: Фульвио Бугани
- Тушетинская кухня готовится из того, что добывают в горах. Почти все домашнее или выращенное в этом районе: хлеб, сыр, мясо, хачапури (сырный хлеб) и овощи. Несмотря на то, что мясо и молочные продукты составляют основу тушетинской диеты, при приготовлении блюд используются растения и травы. Тушетинцам хорошо известны питательные и лечебные свойства дикорастущих трав, которые служат им в кочевом образе жизни.
Фотография: Фульвио Бугани
- Между мальчиками вспыхивает драка после оскорбления женщины из другой деревни. Шенако возвышается над горой Дикло и содержит ряд зданий грузинской народной архитектуры, таких как старая церковь Святой Троицы, видимая на заднем плане.
Фотография: Фульвио Бугани
- Како, тушетинец, бреется возле своего дома. Он и его жена Элико — одна из немногих оставшихся семей, которые живут в Шенако круглый год. Здесь не хватает электричества и водопровода в доме.
Фотография: Фульвио Бугани
- Традиционный православно-христианский свадебный обряд. Жених и невеста Нино и Залико одеты в традиционную тушетинскую одежду.
Фотография: Фульвио Бугани
- Женщины готовят хинкали . Тушинский ритм жизни определяется древними обычаями. Мужчины и женщины проводят большую часть своего времени раздельно и с четким распределением задач. Тушетинская жизнь проста, но сурова, без многих современных удобств. Все по-прежнему делается вручную.
Фотография: Фульвио Бугани
По суше в деревню можно добраться только на полноприводных автомобилях. Суровые условия жизни вынудили многие тушетинские семьи переселиться на юг в первой половине XIX в.го века, поселившись на низменных полях Алвани. Многие возвращаются каждое лето, чтобы посетить дома своих предков.
Овец, пожертвованных семьями, забивают, их кровью брызгают на святыню и произносят молитву. А тамада (тамада) возносит тосты за святыню, за Бога, за Грузию, за принесших жертвы и подношения, за Шульту , за предков, за животных. В конце празднества съедаются хинкали (грузинские пельмени), приготовленные из мяса принесенных в жертву баранов.
Тушетинцам хорошо известны питательные и лечебные свойства дикорастущих трав, которые служат им в кочевом образе жизни.
Здесь не хватает электричества и водопровода в доме.
Все по-прежнему делается вручную.Темы
Кавказские горские евреи — Fannina W. Halle, Commentary Magazine
На протяжении многих веков так называемые кавказские горские евреи жили обособленно в своих отдаленных и высоких аулах или деревнях. До недавнего времени они были почти неизвестны внешнему миру, и их необыкновенная история ждала своего открытия.
Эти уникальные люди, ранее угнетенные, ныне пробуждающиеся к новому существованию, впервые привлекли мое внимание в 1933 году, когда в Москве я наткнулся на серию фотографий, запечатлевших их своеобразно библейскую и патриархальную жизнь.
Я приехала в Москву из Вены в связи с изменившимся социальным положением женщин советской Азии. Но то, что я услышал о горной группе, меня очень заинтересовало.
Эти еврейские горцы расселились главным образом на северном и восточном Кавказе, вдоль западных берегов Каспийского моря, и когда я узнал, что некоторые из этих поселений находились на территории, некогда занятой хазарами — легендарными азиатскими племенами, обращенными в Иудаизм в раннем Средневековье — мое любопытство было действительно возбуждено. С ранней юности меня занимали хазары в связи с еще неясным вопросом о происхождении еврейских масс Восточной Европы.
Меня поддержали московские специалисты по еврейской истории и культуре. «Вы будете первым западноевропейским гостем к нашим братьям-альпинистам», — сказали они. «Соберите как можно больше материала на месте. При нынешних темпах развития весьма вероятно, что через два-три года вы почти не найдете следов прежней жизни». Советские чиновники и научные организации помогли организовать мою поездку. В скором времени я колесил по Кавказу.
Я пошел вооружившись фактами о Кавказе вообще и об этом его участке в частности.
Кавказ — этот мост между Черным и Каспийским морями, разделенный надвое могучим Кавказским хребтом, — в равной степени принадлежит Европе и Азии. Северная часть, входящая в состав Запада, включает в себя ряд автономных республик и областей: Дагестан, Северную Осетию, Кабардино-Балкарию и другие. Южная часть, известная как Закавказье, состоит из трех республик Грузии, Армении и Азербайджана.
В Кавказском регионе насчитывается сто пятьдесят горных пиков, высота которых достигает 13 000 футов. Ноев ковчег приземлился на горе Арарат; на Эльбрузе Прометей пострадал за свою самонадеянность. А на горе Алагаз в Армении советские ученые предпринимают новую попытку украсть новый огонь с неба — открыть тайны атома.
Это старейшее связующее звено между Азией и Европой до сих пор является домом для бесчисленных племен различного происхождения, живущих изолированными группами среди гор и предлагающих почти неисчерпаемый материал для этнических и лингвистических исследований.
Только в Республике Дагестан население до миллиона человек включает 81 народ и племя, говорящее на 32 языках и вдвое большем количестве диалектов. Неудивительно, что среди остальных должно быть племя евреев. Кто эти евреи?
_____________
До сих пор никому не удалось точно установить происхождение 40 000 дагестанских или горских евреев («даг чуфут» на родном языке), или грузинских евреев, другой группы, примерно равной по численности. Эти последние живут в Западной Грузии, недалеко от Черного моря, и называют себя «евраэлитами» или «израильтянами». О кавказских евреях было проведено мало исследований, но нет сомнения, что обе группы являются одними из древнейших жителей страны, что они когда-то составляли однородную массу и что их численность когда-то была очень велика.
Армянские и грузинские хроники сообщают о первых перемещениях евреев в Закавказье в начале 6 века до н.э. Многие из первых прибывших, вероятно, были пленниками, посланными Навуходоносором Вавилонским в качестве подарков дружественным правителям.
Позже были еврейские беженцы, бежавшие на Кавказ — предположительно через Месопотамию и Персию — после разрушения Второго Храма.
Горские евреи и грузинские евреи развивались в очень разных условиях, и теперь они совершенно разные, говорящие на разных языках и живущие разной жизнью. Горские евреи, начавшие прибывать в Северный Дагестан примерно в VI в., несли с собой язык татов, иранского народа, среди которого они и расселились. Их нынешний язык, как и идиш, представляет собой смесь — в данном случае смесь иранских, турецких и семитских элементов, а также ряд чисто еврейских и арамейских слов и терминов, заимствованных из Талмуда. С 1928, они использовали латинизированный алфавит, как и другие народы советского Востока; до этого времени они использовали еврейские символы. Православные богослужения проводятся на иврите, как и у всех других евреев.
До революции 1917 года горские евреи принадлежали к наиболее консервативной еврейской группе. В то время, хотя некоторые из их хаханов (раввинов) учились в ешивах Ковно, Литва, талмудистов среди них не было.
Горские еврейские ученые участвовали в создании Талмуда, однако, в соответствии с раввинистической традицией. Упоминаются раввин Нахум Хамадай (само имя указывает на то, что он был родом из Мидии, позднее Азербайджана) и Симон Сафро из Дербента.
В отличие от других еврейских групп, среди горских евреев нет ни коэнов, ни левитов, а большинство имен как мужчин, так и женщин восходит к эпохе скитаний Израиля по Аравийской пустыне или к периоду Судьи и короли. В этом некоторые русские востоковеды склонны видеть подтверждение собственной устной традиции происхождения горских евреев от исчезнувших десяти колен Израилевых.
Очень гордятся своим предполагаемым происхождением, которое подтверждается древней еврейской Агадой и упоминается в отчетах различных путешественников 9-го века.18-го, 18-го и 19-го веков, они подчеркивали это как первый пункт в одном из своих многочисленных меморандумов царю Николаю I. Далее они заявляли, что их предки не участвовали в восстановлении Второго Иерусалимского храма, и, наконец, они решительно подчеркивали тот факт, что они не несут ответственности за распятие Христа.
_____________
В баку в их клубе культуры состоялся мой первый личный контакт с горскими евреями. Там меня представила Броня Елизарова, организатор женской секции. «На самом деле у меня потрясающие способности к электротехнике, — сказала она мне на своем полувосточном русском, — но меня определили работать в клуб; так что теперь я и учусь, и занимаюсь общественной работой».
Броня, чье настоящее имя было Пурим, была хорошо сложенной молодой женщиной с гладким персиковым цветом лица, густыми бровями, которые сходились над блестящими темными глазами, милой улыбкой, обнажающей блестящие белые зубы, и блестящими черными косами, уложенными в виде корона на ее голове. Она была замужем «давно», хотя ей было всего девятнадцать лет.
— Вы, должно быть, были очень молоды, когда женились, — заметил я.
— Вовсе нет, — ответила она. «Мне было за шестнадцать. Директор нашего клуба, которому двадцать три года и у него пятеро детей, стал отцом, когда ему было шестнадцать».
Незадолго до этого горская еврейка, осмелившаяся пойти в школу, была бы безжалостно убита, как и женщина-мусульманка, совершившая такое же «преступление». Сегодня все они полны желания учиться и развивать свои таланты и имеют для этого много возможностей.
Был вечер пятницы, и большие залы клуба были битком набиты теми, кто пришел удовлетворить свои «культурные» потребности после рабочего дня. Все были чем-то заняты.
В одном углу группа почтенных отцов и матерей занималась «ликвидацией» своей неграмотности под руководством восемнадцатилетней учительницы, недавно окончившей обычную школу. В другом углу готовилась стенгазета о предстоящей «уездной конференции». В соседнем читальном зале первая газета на татском языке, Захмет Кеш (Рабочие), распространялся вместе с книгами и журналами. На сцене театра, украшенной красными лентами и лозунгами, шла постановка драматической группы по пьесе, написанной на татском языке, «Возрождение через революцию». Его автор, Исаак Ханухов, молодой подающий надежды горско-еврейский поэт, был похож на старого испанского вельможу, написанного Эль Греко.
Зрители вели себя очень похоже на юных зрителей в многочисленных детских театрах повсюду в Советском Союзе: они не только с горящими глазами следили за спектаклем, но и дополняли его громкими возгласами. Заключительная сцена состояла из торжественной клятвы «строить социализм», принятой перед гигантским красным флагом. Но музыкальное сопровождение напоминало еврейскую свадьбу в Польше, Литве или на Украине, хотя пронзительные минорные мелодии, которыми она перемежалась, были персидско-турецкого, то есть местного происхождения.
В тот вечер было много музыки и еще больше танцев. В конце на сцену вышел мальчик лет восьми. Он был одет в алый национальный костюм с огромной меховой шапкой, патронташами и неизбежным кинжалом на боку, и под аккомпанемент всеобщего ритмичного хлопания в ладоши исполнил знаменитую лезгинку и другие кавказские народные танцы с огнем. и техническое совершенство, которому позавидовали бы многие европейские и американские профессиональные танцоры.
Тем временем Броня Елизарова познакомила меня со своим старшим братом Азарией, который недавно стал инженером — первым горским евреем, получившим этот статус, — и работал на «Азнефти» (Азербайджанский нефтяной завод) в Баку, столице Азербайджанская Республика. Баку в течение предыдущего десятилетия стал местом сбора все большего числа горской еврейской молодежи. Среди них был ряд врачей, учителей, агрономов, востоковедов, горных инженеров, слесарей и других квалифицированных или так называемых «ответственных» рабочих при относительно высоком проценте стахановцев и «героев труда». Мне говорили, что горские евреи были особенно одаренными математиками.
_____________
Следующей моей остановкой среди горских евреев был город Куба, который жители называют «Магнит». Куба недавно уступила место Баку в качестве центра притяжения для них. Я приехал ночью. Только что из промышленно развитого Баку, который называют европейским, азиатским и американским городом в одном лице, Куба, расположенная практически на границе с Дагестанской Республикой, в отдаленной долине Шахдагских гор, в двенадцати милях от от железнодорожной станции Хатшмас, на первый взгляд, казалось, перенесло меня как минимум на две тысячи лет назад.
Но на следующее утро я понял, что на самом деле это было место, где самые острые исторические и культурные контрасты встретились в еще более поразительном синтезе, чем где-либо еще в этом регионе. Кавказские, языческие, исламские, советские и библейские элементы были там.
Действительно, самая первая картина, которая встретилась мне, когда я перешел мост через реку Кубинку, отделяющую мусульманский квартал от еврейского в Кубе, был похож на видение из Книги Бытия. На фоне величественной цепи гор на далеком горизонте медленно и внушительно двигалась процессия женщин в национальных костюмах, хотя и ветхих, но все же становившихся, а местами и изысканных. В своих развевающихся плащах и вуалях, с высокими кувшинами с водой на плечах, они в утреннем солнце казались возвращающимися со встречи с матриархом Ребеккой у колодца. Я не мог не думать о том, что когда-то горские евреи называли Кубу «вторым Иерусалимом» и что, как и другая еврейская группа в Грузии, евреи Дагестана принесли монотеизм на кавказскую землю.
Однако если часть грузинских евреев оказалась миссионерами христианства, то дагестанские евреи были носителями иудаизма. Начиная с VII века иудаизм настолько распространился по региону, что весь северо-восточный Кавказ до сих пор носит его следы в разрушенных поселениях и древних надгробиях. В течение 8-го или 9-го века царь могущественных хазар, азиатско-тюркского народа, принял иудаизм, приведя с собой членов своего двора и большое количество своих подданных.
Продвижение было окончательно остановлено серией жестоких преследований со стороны мусульман, убивших многих евреев и заставивших других скрываться в горах. Остальные — хотя на это ушли столетия — в конце концов были вынуждены принять ислам и утратили свою идентичность среди населения в целом. Но все еще есть деревни, где жители-мусульмане будут демонстрировать старые еврейские Библии и с гордостью заявлять, что их предки были евреями.
Горские евреи очень широко вступали в браки с представителями соседних племен, вступая в теснейший союз с хазарами, и поддерживали тесную связь с этим великим государством даже после начала его упадка в 10 веке.
Монгольское нашествие разрушило независимость хазар , но вдоль Каспия остались еврейские крепости и крохотные еврейско-хазарские княжества. Еще в 1346 году русские летописи называли эти места Жидами (Еврейской землей).
После разрушения Хазарского государства евреи неоднократно страдали от новых захватчиков и религиозных преследований. Ко второй половине XVI века северные и восточные кавказские евреи отступили с гор в долины и на побережье, образовав новые еврейские поселения, такие как Нальчик и Грозный, и поселившись в больших количествах в нескольких старых городах, особенно в Дербенте и Куба. Во время завоевательной войны с русскими, длившейся полтора века и завершившейся в 1864 году, горские евреи подвергались непрекращающимся нападениям соседей, нападениям, спровоцированным фанатичными мусульманами. С 1864 по 1883 год, в период, когда они еще не были идентифицированы как еврейский народ, царский режим обращался с ними так же, как и с другими горскими группами. Но как только была установлена их национальная принадлежность, начались ограничения, и во многих случаях они подвергались таким же притеснениям, как и другие евреи в Российской империи.
_____________
Когда я посетил еврейский квартал Кубы (ныне Красная Слобода — «Красная окраина») под руководством Михаила Мушайлова, молодого еврея-секретаря горсовета, я резко перенесся в былые времена. к советской действительности.
Внешне многое в Кубе казалось древним. Двенадцать синагог, квадратных и примитивных, с голубыми или зелеными куполами, построенные в прежние времена общиной из почти десяти тысяч евреев, по количеству занимаемых ими городских районов (десяток синагог, но ни одной бани!), все еще стояли в их старые места, но большинство из них было преобразовано в школы, клубы или детские сады. Кроме того, был еще новый «интернациональный» детский дом — Куба кишела детьми, — где лезгинских, турецких и других птенцов систематически обучали новым привычкам и идеям, как одну единую семью.
Взрослые тоже научились пользоваться не только мылом и ваннами, но и многими другими незнакомыми им ранее предметами, такими как ложки, стулья, кровати и т.
д., и более или менее приспособились к современным раз. В период моего визита в Кубе проживало около семи тысяч жителей, и из них около тысячи молодых людей стремились удовлетворить свою тягу к знаниям и культуре в новых народных школах и других учебных заведениях, таких как инженерное училище или школа ковроткачества.
Раньше горские евреи в городах занимались в основном ремеслами. Они были особенно искусны в ткачестве ковров и тканей, а также в обработке сафьяна и других прекрасных видов кожи. Они даже научили этим навыкам своих соседей. Некоторые занимались торговлей и разносом, но в целом их вряд ли можно было назвать торговым народом. Среди этих евреев практически не было «капиталистов», и ни экономически, ни политически они не играли значительной роли в жизни Кавказа. Ибо к ремеслам они обратились главным образом после 1800 г., когда они уступили свои земли соседям и иноземным завоевателям, когда число их деревень значительно уменьшилось и когда они расселились преимущественно небольшими группами на некогда принадлежавших им землях.
Они были глубоко привязаны к этой земле и не хотели ее покидать.
Эта черта их характера неудивительна, если учесть, что с незапамятных времен подавляющее большинство этих евреев возделывало землю. Это подтверждают и их древние праздники весны, осени и урожая, восходящие к языческим временам и отмечавшиеся до относительно недавнего времени. И еще в 1690 г. голландский путешественник Витсен рассказывал, что в одном только Буйнакске (на Каспийском море, когда-то центр Дагестанской области) он встретил почти 15 000 крестьян-евреев.
Это еврейское крестьянское племя — возможно, единственное еврейское племя в диаспоре, имеющее почти непрерывные сельскохозяйственные традиции — привнесло не только новые религиозные идеи, но и новые методы ведения сельского хозяйства. Они были пионерами в выращивании кукурузы, риса, пшеницы, овощей, фруктов, лекарственных и других трав в горных районах Дагестана, ранее считавшихся засушливыми. Горские евреи и сегодня являются одними из лучших садоводов, садоводов, виноделов, табаководов и шелкопрядов этих регионов.
Таким образом, еще одно нововведение можно назвать возвращением в прошлое. Можно было увидеть длиннобородых, загорелых, крепких еврейских крестьян, работающих в своих колхозах (колхозах). Это были довольные на вид мужчины и женщины, которые с гордостью показывали мне свое знамя и пели мне свои песни. По осанке и манерам они мало чем отличались от новых еврейских крестьян Палестины. Раньше среди горских евреев было много сионистов, но теперь это были в основном сторонники Советов, которым они обязаны своим возрождением, и многие из них хвастались тем, что воевали в своих партизанских отрядах против белогвардейцев, от рук которых они пострадали. претерпел репрессии во время гражданской войны в Дагестане (1918-1922).
Были и другие еврейские колхозы за пределами Кубы. В Махач-Кале, нынешней столице Дагестана, 60 процентов членов промыслового колхоза составляли горские евреи. Вблизи Дербента (бывшего духовного центра горских евреев) было восемнадцать крупных еврейских колхозов , один из которых занимался исключительно виноградарством.
Я посетил эти, а также некоторые соседние еврейские поселения в Дагестане, в компании с Ехиэлем Мататовым, чрезвычайно интеллигентным евреем, который в 1914 лет, когда его призвали в армию, был неграмотным художником. Он провел несколько лет в Австрии в качестве военнопленного, по возвращении участвовал в гражданской войне и, получив образование, был избран вице-президентом Дагестанской республики. Мататов, высокий, красивый мужчина, был все это время неразлучен со своей собакой и ружьем, так как собирался, покинув меня, уйти в горы на охоту. Он был первым настоящим охотником-евреем, которого я когда-либо встречал. (Разве не Генрих Гейне однажды сказал, что евреи не могли быть охотниками, поскольку всегда принадлежали к добыче?)
_____________
Горские евреи — красивый народ, изящный в движениях и, как большинство кавказских племен, хорошие наездники и стрелки. По чертам лица они почти неотличимы от других дагестанских горцев. Их собственные соседи иногда с трудом различают их и вынуждены спрашивать: «Ты еврей или мусульманин?»
Некоторые женщины красивы, но, как и большинство восточных женщин, преждевременно стареют.
Многие из старших, которые почти все курят длинные трубки, принадлежат к особой гильдии плакальщиков, чье искусство причитаний и импровизированных стихов о мертвых настолько ценится, что некоторые из них пользуются спросом даже у нееврейских племен. (Есть даже «плакальщики», получающие призы за свое мастерство.) Долголетие горских евреев замечательно. Я сам видел несколько столетних особей, у которых еще были зубы, волосы и юношеская стройность. Эти «пожилые люди», некоторые из которых сохранили по две-три жены (согласно библейскому и исламскому обычаю), пользуются большим уважением у молодого поколения. Горские евреи с течением времени переняли от своих соседей и другие исламские обычаи, такие как продажа женщин, детские браки, браки путем захвата, обычаи, относящиеся к стилю одежды и жилища, суеверия и черная магия, талисманы и амулеты, а также верования в демонов и других духов. Они даже взяли на себя вендетту.
Товарища Мататова почитали чуть ли не как бога во всем Дагестанском «содружестве народов» за его планомерную и созидательную деятельность.
Среди прочего, он расчистил бывшее гетто в Дербенте, «глиняный квартал», заменив его темные, прокопченные, обычно без окон и труб бараки рядом современных многоквартирных домов, в которых проживало более тысячи горских евреев, и великолепный «парк культуры и отдыха».
Сестра Мататова Сурфитта и ее муж, принадлежавшие к старинному и уважаемому роду виноградарей, были хорошо известны в Дербенте, на родине опьяняюще благоухающих роз и не менее ароматного сладкого вина. Муж Сурфитты был специалистом в области виноградарства и занимал важный пост в этой отрасли. Мне было интересно узнать, что двадцать лет назад, когда Сурфитта и ее муж поженились, она была доставлена к нему своим братом по древнему матриархальному обычаю, верхом на лошади, что резко контрастировало с их сегодняшним образом жизни. Сурфитта, похожая на византийскую Мадонну, даже с таким же завуалированным и трагическим выражением миндалевидных глаз (это выражение часто встречается и у еврейских мужчин той страны), поцеловала меня при первой нашей встрече, как будто я был близкой родственницей и обращалась ко мне «сестра».
Эта нежная mater dolorosa многое рассказала мне своим живописным и шутливым языком, как будто ждала этой встречи много лет. Она рассказала мне о себе, о других горских еврейках, «этих бедных тихих овечках», которые прежде никогда не жили своей жизнью, никогда не чувствовали любви к мужчине и вынуждены были подавлять все свои мечты, и глубочайшие стремления. Когда ей не удавалось найти нужные ей русские слова, она выражалась в мелодичных декламациях на родном языке или в танцевальных па, которые исполняла, играя веселые или жалобные мелодии на национальном струнном инструменте.
Тут прибавлю, что среди горских евреев есть замечательные рассказчики и что они никогда не устают выслушивать их многочисленные легенды, сказки, притчи и т. д.; что они вообще восторженные любители природы, одаренные музыканты и превосходные танцоры до глубокой старости, и что самое частое слово в их речи — «красота».
В семейной и общественной жизни эти евреи не знают классовых различий, только различия в возрасте.
Они редко жалуются на свои несчастья, но часто говорят о бедах своих ближних. И они так строго соблюдают восточный закон гостеприимства к незнакомцам (который до недавнего времени включал даже библейский обычай омовения ног гостям, в основном женщинами), что часто чуть не разорялись ради него в финансовом отношении.
Семнадцатилетняя дочь Сурфитты, с короткими рыжими волосами, Ловона, которая раньше, вероятно, вышла бы замуж и стала матерью двоих или троих детей, теперь принадлежала совсем к другому миру. Она училась в сельскохозяйственном техникуме, чтобы подготовиться к работе в колхозе, и когда дядя Мататов полушутя, полугордо назвал ее «товарищ агроном», она восприняла шутку серьезно. Галя, ее тринадцатилетняя сестра, решила, что будет горным инженером. Однако эта современная ориентация младших членов не помешала всей семье спать вместе на великолепном ковре на полу, накрывшись одним огромным одеялом, несмотря на их новые кровати.
_____________
Когда я вернулся в Баку осенью 1936 года, мои старые друзья-горские евреи рассказали мне о многих новых событиях.
На сырте, участке пашни в Кубе, завершены работы по канализации, ирригации и электрификации; появилось большое количество новых колхозов , школ и детских домов, многие молодые евреи окончили колледжи и техникумы.
Горско-еврейско-татское население Баку теперь насчитывало 15 000 человек; бывшие любители драматического кружка стали настоящими актерами и имели свой театр. Танцевальная группа «Тат» заняла второе место на фестивале национальных танцев Азербайджанской Республики. Бывшему еврейскому клубу был присвоен статус «Дворец культуры татов». Росло число татских газет и их читателей. И не только зарождалась татская литература со своим издательством в Баку, но и переводились на тат иностранные авторы, такие как Пушкин, Горький, де Мопассан и другие.
Европа в то время находилась на четвертом году гитлеровской эры. Через два года в Австрию вторглись нацисты, и грядущие ужасные события отбрасывали угрожающую тень. Может быть, поэтому во время моего второго визита к горским евреям мне еще чаще, чем раньше, вспоминались глубокие слова великого философа XIX века: «Отечество евреев — это другие евреи».
А что сегодня? Фашисты в ходе своего похода на Баку фактически дошли до предгорий Кавказа, а в городе Нальчике они также убили многие сотни коренных евреев. Таким образом, на этот раз мученики были убиты не захватчиками с Востока и не во имя ислама, а совершенно новым типом варваров с Запада, которые оправдывали свои убийства расовой теорией.
Можно задаться вопросом, о чем сейчас думают и на что надеются выжившие горские евреи, которых только что подняли из их многовековой безвестности и их мессианского круга идей в динамизм советской жизни. Кто знает, не стали ли многие из них снова, в атомный век, мечтать о пришествии Мессии на белом коне?
Отрезанный Кавказ — поездка в деревню в горах
Фотография Ноэми Кисс
Просто добраться сюда было непросто. От получения азербайджанской визы до организации перевозки по суше, через каменистую степь к самому восточному выступу Кавказа, среди оливковых деревьев и нефтяных скважин, было само по себе настоящей одиссеей.
Глаза главы азербайджанского государства всевидящие, у него Дурной глаз: надо беречься, он на каждом шагу пытается нам помешать. Как только капли административного пота испаряются, вскоре перед глазами предстает впечатляющий горный массив Кавказа, ущелья, окруженные — ну — великолепными горными вершинами. В этой стране невозможно избежать восточного торга и осторожных телефонных звонков, чтобы добраться до пункта назначения. По Азербайджану гуляет мало туристов, и это самое лучшее. Нет укоренившихся ответов на иностранцев, и мы встречаем только доброту от всех; только когда о чем-то заранее договорились, начинается ад. У меня постоянно возникало ощущение, что, кроме нас, здесь никого по-настоящему не интересовала эта удивительно богатая и загадочная страна, ее глухие тысячелетние деревни, повседневная рутинная работа семей, живущих высоко в горах, в этом затрагивая землю пастухов и сералей.
Никто, то есть, кроме мужчин в нефтяном бизнесе, тех, кто оказался здесь исключительно из-за нефтяных скважин и политических «черных денег».
Как правило, это немцы, которые приезжают сюда в командировки и быстро продвигаются дальше: капиталисты на колесах в черных костюмах, просто проезжающие мимо, их шлепанье и скольжение заполняют аэропорты Европы. Немецкий капитал здесь так же всепобеждающ, как и везде на Кавказе. С диктаторами легко заключать сделки. Ну и что, если это диктатура, или что в этих землях нет и следа прав человека: высшие приоритеты в их сделках — смазывание ладоней политикам, подсчет прибыли, дешевые затраты на рабочую силу теми, кто быстр и хитрый, вечно полный энтузиазма рынок и нефть. Единственная страна в регионе, которую капиталистические костюмы теперь обходят стороной, это Армения, и единственная причина, по которой граждане этой страны пока не знакомятся с радостями капитализма, состоит в том, чтобы сохранить расположение азербайджанского правительства. В лучшем случае костюмы могут осматривать привлекательные экспонаты государственного музея или отправиться в ночную жизнь Баку, столицы страны, где проституция находится в самом безопасном месте при диктатуре.
Они, как правило, мало интересуются чем-либо еще.
В Баку роскошные витрины, дорогие магазины и роскошные отели строятся у подножия небоскребов. Сначала довольно удивительно, насколько они пустынны. Однако, как только мы покидаем столицу, мы быстро достигаем гор, всего в нескольких километрах. Для меня настоящий Азербайджан открылся только за пределами Баку, и я понял, что у этой страны все-таки есть свое лицо. Это мир, который отрезан, но полон жизни. Всего за одну неделю наша группа успела побывать везде, кроме Нагорного Карабаха, который был вне границ из-за армяно-азербайджанской войны. Это было самое красивое путешествие в моей жизни.
Баку
В конце концов все будет хорошо, если только удастся пережить шпильки бакинских дорог и, ну, странных овец на заправках, чьи истекающие кровью трупы вешают так, что кровь стекает в канаву, после чего туши обматывают марлей и маркируют. Условием въезда в страну является дорогая виза, но это не единственная причина того, что амбициозность и чудесное развитие Азербайджана окрашены кислым, постсоветским чувством.
Мы подвергаемся серьезному полицейскому надзору в аэропорту. Хотя наш водитель и автобус ждут рядом с нами, проверка личности и проверка безопасности занимают слишком много времени. Кажется, что сегодня мы единственные пассажиры в Баку, и когда я осматриваю гараж перед любопытной стеклянной скульптурой аэропорта, все кажутся таксистами, предлагающими американские сигареты. Воздух влажный, с Каспийского моря дует легкий ветерок; вы можете почувствовать жгучий, но сладковатый запах соли.
Дорога из аэропорта в Баку долгая и монотонная. Берег моря отрезан от дороги двойной стеной и колючей проволокой, чтобы защитить два самых ценных актива: воду и нефть. Азербайджанцы получают высшие оценки за шумиху. Затем идет столица, которая на самом деле является городом-призраком. Он кажется богатым и роскошным, но на самом деле это не так. Это искусственно и ни в коей мере не достойно восхищения; скорее, холодно и так же немного бездушно, но доброта лавочников и пекарей является некоторой компенсацией, и особенно улыбками автомехаников.
О, радость, которую может вызвать на их лицах поврежденный выпускной коллектор! Перед каждым загородным домом стоит гараж: вся страна превращается в одну огромную автостоянку.
По мере приближения к центру города мы проезжаем все более современные стометровые каменные стены, новый аэропорт, многополосную трассу с немецкими автомобилями, Мерседесами и БМВ, а также Вольво. Ветхие дома среднего класса на узких, душераздирающих, когда-то сепаратистских улицах все еще существуют: нам говорят, что ненадолго, поскольку президент намерен их снести. Здесь, за брусчаткой, везде, куда бы мы ни посмотрели, действует высшая сила. Появляются новые жилые комплексы в западном стиле для рабочей силы, переезжающей из сельской местности. Новых жителей столицы можно увидеть в булочной, парикмахерской и с автослесарями в подъездах. Они родом из деревень, где нет канализации, где и сегодня электричество имеет большое значение, а в лютые лютые морозы дома до сих пор отапливаются навозом в печах. Неподвижное колесо обозрения в заброшенном парке развлечений, туи и газон, и не в последнюю очередь — конечно же — признаки личной диктатуры: монументальные статуи и изображения семьи Алиевых.
Меня больше интересует другой, изолированный Азербайджан. Безмолвный проход горных пастухов и их овец волнует меня больше, чем фальшивые витрины столицы. Не могу дождаться, когда мы уберемся с его карты. Я хочу попасть в Хыналыг, ту деревню в горах, изображения которой я впервые увидела в блоге под названием «В горах реки Ван». Я хочу, чтобы меня приветствовали в домах деревенских жителей, или побродить по какому-нибудь маленькому городку — везде лучше, чем в городе-призраке диктатора.
Если вы знаете русский язык, вы легко ориентируетесь в Азербайджане, за исключением нескольких населенных пунктов, спрятанных в ущельях Кавказа, где жители даже не говорят по-азербайджански, хотя некоторые говорят по-русски. Действительно, одно из мест, которые мы больше всего хотим увидеть, — это поселок Хыналыг, лежащий на высоте 2350 метров, где повседневная жизнь продолжалась без перерыва в культуре в течение последних 5000 лет. А потом Гора Пяти Пальцев, место паломничества бесплодных женщин-мусульманок.
А также Губа, город горских евреев.
Постоянные зубы — дети из горной деревни
Он босиком, жует жвачку. Его резцы черные. Рядом с ним другой мальчик облизывает леденец, и они оба смеются: звенящий смех. Они стоят у шоссе, держа в пальцах пакетики с чаем. Стоят по дороге в Хыналыг, продают чай. Их тела вдоль извилистой дороги. Я подозреваю, что за ними будущее, за этими мальчиками с блестящими лодыжками. Они быстро разбегаются в разные стороны, бегут в гору, это их вторая натура и их конечности, хотя они не бегают трусцой. Они удивительно быстрые, стройные и очаровательные; их ноги мелькают в воздухе.
Мы находимся в одной из стран, отвалившихся от бывшего Советского Союза, но настолько высоких, что здесь сейчас нет ничего, да и не было ничего, что было бы по-настоящему, насквозь советским. Шины вздымают облако пыли, наш УАЗик еле передвигается по крутым скалам. Здесь кажется, что Азербайджан — это край света. И этот край света полон надежды и жизни, несмотря на людей, живущих здесь среди традиций, которые на тысячи лет оторвали их от остального мира.
Бабы с золотыми руками и закутанные в платки изо дня в день сидят дома, бьют и прядут шерсть, льют на кухне горячую воду из столетних русских самоваров, ткут коврики; мужчины, воняющие крепким табаком и играющие в нарды, — пастухи и торговцы животными. У них есть кочевой шатер, где они пасут своих животных. Рядом нет ничего, что могло бы помочь скоротать время, кроме чая и разговоров, перемежающихся смехом.
Фотография Ноэми Кисс
Толпы детей мчатся перед нами, когда мы въезжаем в деревню. Их молочные зубы черные от леденцов, и когда они играют в футбол, эти зубы вылетают волей-неволей. И как только у них выпадут молочные зубы, они смогут пойти в школу. Те, кто хорошо учится в школе, получат работу в Европе. Вся семья надеется и молится, чтобы ребенку не пришлось проходить военную службу в Нагорном Карабахе: бесконечная война с армянами каждый день на первых полосах газет. Просто пока новости трубят о победах в битвах, народ тошнит.
Аллах поддержит того, кто сможет покинуть это место.
Мы только что прибыли — я бы с удовольствием остался здесь на долгие годы.
По пути из Баку все, что мы видели за сотни километров, это оливковые деревья; кавказский чертополох сиреневый и голубой; пружины; и желтые, раскаленные скалы, которые замерзают и раскалываются ночью, падая в долину огромными глыбами, грохочущим каскадом скал. Но вот детские тени тянутся по асфальту. Они сбрасывают с ног вязаные шлепанцы и сандалии и бегают между проезжающими мимо автомобилями. Они гоняют мяч, упаковывают вещи, работают, заполняют магазин. Они предлагают нам чай с сахаром и не принимают никакого вознаграждения. Они добродушно смеются, продолжая передавать чайные листья через боковые окна дальнобойщикам, поднимающимся в гору. За ними кладбище с могилами, разбросанными по склону горы. Даже на Буковине, в стране самых странных кладбищ, я не видел ничего подобного. На въезде в деревню есть могилы, и они не кончаются, они охватывают поселение, как булавочные головки, разбросанные по склонам холмов.
Специализированных могил нет, поэтому нет и кладбища как такового. Когда мы отправляемся к домам, надгробия валяются случайным образом на обочине. Каждая семья старается найти место на горе, чтобы похоронить своих близких. Те, кто ушли на войну, или погибли в другом месте, или просто дезертировали, потому что 20 000 хыналыгцев живут во внешнем мире. Здесь в селе осталось всего 2000 человек.
Овцы цепляются изо всех сил среди могил, горные козлы, а также ослики и собаки тоже можно увидеть, правда собак редко, так как в домах нет ни дворов, ни заборов, и привязать их некуда. Даже для курочек и петушков места мало. Крыши домов в Хыналыге составляют улицу, а ограждение сделано из сухого навоза, которым дома отапливаются зимой при температуре минус 20. То, что представляет собой село, представляет собой общину домов. Сюда никто не ходит, и вот горная дорога кончается в деревне, а с ней и весь мир. Край света — это восхитительно мрачная горная местность, усеянная скалами. Это сама земля и огонь, неотъемлемая часть их верований.
Их Бог одной рукой забрал этот особенный, удивительный кусочек земли, а другой отдал его им.
Дети Хыналыка, когда вырастут, отправятся в Европу. Пара лет работы на заводе в Германии — это серьезная карьера. Или на стройке в Америке. Семья отдает каждую копейку, которую она зарабатывает, будь то чай, изготовление ковров, прядение шерсти или продажа баранины и баранины, тому, кто является лучшим учеником. В Хыналыге есть отличная школа, а в близлежащем городе Губа молодежь может изучать английский язык. Затем они покидают свою страну и возвращаются только после того, как разбогатеют. Они ставят плазменный телевизор у персидского дивана, накрытого двадцатью слоями одеял, и вешают свой первый смартфон у фотографии в рамочке дяди, павшего в Карабахе. Таким образом, их древний, тысячелетний каменный дом становится идиллически современным. Плазменный телевизор в зале с коврами показывает нам во время обеда военные новости: нефть, нефть, нефть. Ничто не имеет значения, кроме того, кому принадлежат колодцы.
Умывальник во дворе, благоухающие комнаты, холл. Образцовый порядок.
Камни и поэты Хыналыка
Даже в советское время Хыналыг был недоступен зимой, а в другие времена года добираться до него на лошадях приходилось несколько недель. Новая асфальтированная дорога, по которой мы только что приехали, была построена государством не так давно, просто потому, что во время своего визита в 2006 году глава государства Алиев был глубоко впечатлен богатой, вековой культурой Хыналыка, красотой ландшафта и не в последнюю очередь их «отсталость». Это земля древних огнепоклонников, христиан и мусульман древности. То, что мы видим, захватывает дух, когда мы стоим и смотрим с открытым ртом: удивительный горный массив со скалами, желтыми и коричневыми, зубчатыми горными террасами, уходящими в бесконечность хребтами и пустынными террасами, которым много сотен лет, встречает наш взгляд, когда мы достигаем верхней части деревни. Временами автобус с трудом справляется, несмотря на то, что у него полный привод.
Туманный желтый свет, коричневатые луга. Скалистый горный массив пересекают тропы кочевников-скотоводов, ведущие к горным вершинам.
Стада овец на склонах гор или виселицы, где кровь забитых овец стекает в выкопанную канаву, а свежая плоть покрывается ткаными одеялами. Лады, КАМАЗы, ишаки. Прогуливаясь по крышам террасных домов, сложенных из камня, а местами из высушенного навоза, мы доходим до самой старой мечети в селе. Здесь же есть музей, где продаются книги хыналыгской поэзии — в русском переводе. Я прочитал несколько стихотворений, трогательных и богатых метафорическими образами об их естественном окружении, излучающих чистый оптимизм, чувства, отмеренные с большой рассудительностью. Поздний романтизм, ничего китчевого, никаких следов народности. Скорее, они написаны по какому-то нетрадиционному принципу; они не имеют ничего общего с европейской поэзией, и это в них самое лучшее.
Женщина, набивающая подушки
Я отделяюсь от группы, потому что внезапно мой взгляд притягивается к стройной женщине в шали на одной из террас.
Она сидит на корточках, с хлыстом в руке, несколько раз взмахивает рукой, сосредоточена так сильно, что ее глаза почти закрыты, ничто ее не беспокоит, каждый удар должен быть точным; по крайней мере, она делает вид, что меня нет. Она выбрала овчины, а затем, используя переключатель, чтобы сгладить волосы, отделила их и сделала еще тоньше. Я сажусь рядом с ней и спрашиваю, могу ли я сфотографировать ее на работе. Она кивает в знак согласия.
Фотография Ноэми Кисс
Я чувствую, что — в отличие от продавца вязаных тапочек или шальщицы — она не хочет говорить. Она взмахивает шерстяными волосами, и когда она поднимает выключатель, он отскакивает назад, задев ее щеку или губы, на ее лице видны раны и потеки крови. Даже кожа под мочками ушей кровоточит. Словно стыдясь, хотя на самом деле это не так, она совсем отворачивается, и, хотя я не хочу ее беспокоить, она как будто — я чувствую — наслаждается тем, что кто-то интересуется ее работой, монотонным занятием постельное белье часами напролет на деревенской улице, сидя на корточках или на четвереньках, подвергаясь воздействию всех и каждого.
Женщина, набивающая подушки, так я ее называю; кожа у нее на лице очень красивая, даже раны ничего не значат, они заживут, она не обращает на них внимания. Теперь я вижу, что она совсем молоденькая, такая же стройная, как длинные приплюснутые волосы, которые она выдергивает руками, чтобы наполнить разноцветные подушки. Это большая работа, она занимает весь день. Движениям многотысячелетней давности. Тихая работа, женская работа, невидимая для всех. Женщина, набивающая подушки, улыбается, когда я прощаюсь. Никогда еще никто не позволял мне так смотреть на них; никогда еще я ни с кем не разговаривал в такой сочувственной тишине.
Сильно отставая от остальных, я спрашиваю детей, где находится мечеть, они с удовольствием указывают мне дорогу. Мечеть представляет собой просторное новое здание; религия снова стала важной, но они не излишествуют, верующих не так много. После этого мы входим в дом одного из самых богатых пастухов. Здесь нам подают обед, и не какой-нибудь старый обед, а несколько блюд, главное из которых – жаркое из баранины.
Как правило, в доме живут четыре поколения. В номерах приятно пахнет. В двухэтажном доме есть кухня.
Современный плазменный телевизор в комнатах с ковровым покрытием, кровать в углу, хотя обычно сидят и спят на ковре. Днем они убирают одеяла и пуховые одеяла — десять этажей пуховых одеял валяются высоко в углу. Мы едим в гостиной, удобно устроившись на ковре. На стене за телевизором фотография брата, погибшего на армянской войне. Умывальник и туалет находятся во дворе, у стены, рядом с сохнущим навозом, который образует забор вокруг дома. Как всегда в Азербайджане, обед начинается с супа из баранины. И огурец, паприка, помидор и лаваш. У некоторых на следующий день понос, но мы были готовы, с водкой в качестве дезинфицирующего средства.
Святилище Огня на Лугу
Я никогда не видел такой деревни, как Хыналык, и не мог видеть, так как это одно из самых высокогорных, изолированных и окутанных мистикой поселений в мире. Культуре около пяти тысячелетий, хотя о деталях можно только догадываться.
В его крепостных стенах расположены мечеть и святилище огнепоклонников. Но наверху на лугу видно какое-то святилище. Святыни поддерживаются древней преданностью народной религии, официальная церковь больше похожа на витрину, по крайней мере, так я себя чувствовал в мусульманской мечети.
В настоящее время в этой деревне проживает 2000 человек, в оставшихся 380 домах; это количество семей, живущих на горе. Дома эффектно цепляются за гору и друг за друга. Им должно быть около двух-трехсот лет, и они постоянно ремонтируются. В настоящее время они переоборудуются в гаражи, так как недавно построенная дорога привлекает сюда все больше и больше автомобилей, и семьи действительно могут позволить себе роскошь купить гараж, поскольку в настоящее время они все еще могут парковаться на крышах, из которых состоит дорога. , или на курятнике, у стен из засохшего навоза.
Жители обращаются к нам то по-азербайджански, то по-русски, многие пожилые, бывшие советские солдаты сидят перед их домами, радуясь, если мы готовы провести с ними время дня.
Я их фотографирую, а они неохотно позволяют нам двигаться дальше — как будто такая фотография была долгожданным событием, оживляющим их поблекшую славу. Откуда мы, спрашивают. Венгрия, отвечаем мы. Сразу спрашивают про Будапешт. О, какой чудесный город, восклицают они. И указать в небо. Я опускаю глаза. Почему бы и нет? Мне нравится Будапешт, просто Будапешт не всегда любит меня.
Фотография Ноэми Кисс
С этими людьми действительно легко общаться, стоит жестикулировать и почти стоять на голове, чтобы общаться. Ведь в селе много людей, которые не говорят ни по-русски, ни по-азербайджански, а хыналыгским языком никто в мире не владеет, и это их самое большое сокровище: их язык. Не случайно, когда во время Второй мировой войны немцы захотели секретный язык для передачи своих сообщений, их выбор пал на Хыналыг. Ветераны сидят в кафе в Хыналыге (которое также служит местным театром) и играют в нарды. Они тоже спрашивают, откуда мы, и, когда мы объясняем, заливаются хохотом, еле останавливаются, в движении их челюстей нет ничего естественного, болезненный смех — это политический взрыв, способ насмешки в этом месте.
«Сейчас мы большие друзья с венграми. Алиев как раз вешает на стену все награды, полученные от венгерского премьера. Но стена вот-вот рухнет». Кавказ — это чайная, где можно собрать тысячу разных языков. Жители этой изолированной деревни в горах говорят на таких же необычных языках, как и евреи Кубы. Но последний обращался к нам по-джухури. Салам и шалом.
Среди горских евреев Губы
Город Губа на севере Азербайджана разделен пополам рекой Кудьял. На одном берегу Кудьяла лежит знаменитый квартал горских евреев. Здесь до сих пор живет одна из крупнейших еврейских общин бывшего Советского Союза. Мы находимся в резиденции бывших ханов Кубы, которая лежит на богатом торговом пути, достигшем расцвета в восемнадцатом веке, до того, как он попал под власть России.
Считается, что группы евреев прибыли сюда из Персии в доисламские времена (их прибытие датируется пятым веком, но некоторые источники предполагают время еще до вавилонского плена). Сначала они поселились в Дагестане, затем двинулись дальше на юг, основывая фактории.
Их образ жизни и их особый язык Джухури по-прежнему важны для их культуры и обычаев как древних ортодоксальных горских евреев. Гитлеровские оккупанты поначалу сомневались, считать ли этот любопытный кавказский народ евреями, но в 1943 они тоже стали жертвами Холокоста. Немецкая армия отправила несколько тысяч кавказских евреев в Моздок, Богдановку и Менжинское, и многие из них погибли. Недавно в Губе на средства купеческих семей из еврейского квартала был построен мемориал в память о депортированных. Хотя в 1970-е годы в Израиль эмигрировало несколько тысяч семей, еврейский квартал Кубы по сей день остается процветающей, сплоченной общиной и важным культурным центром с молитвенными домами, магазинами, миквами, чайными, банями и школами. С каждым годом восстанавливается все больше купеческих домов, строятся и новые, некоторые из них похожи на огромные восточные палаццо: дома кавказских евреев отбрасывают темную тень на узкие извилистые улочки. Каменные палаццо чередуются с домами советского образца; восточные орнаменты, азербайджанские и русские фигуры смотрят на нас с каменных стен.
Приехав в пятницу вечером, мы отправляемся на вечернюю молитву в недавно отремонтированную синагогу. Еще рано: по дороге заезжаем в чайхану и очень рады. За столами сидят только мужчины, как и в синагогу ходят только мужчины. Мужчины и мальчики: в пятницу вечером и всю субботу мы не видим ни одной девушки; только на больничных террасах сидят несколько женщин, пока персонал присоединяется к пациентам в бывшем родильном доме и наслаждается сигаретой. Пожилые мужчины, играющие в нарды в чайхане, отлично говорят по-русски и во время игры рассказывают истории. Один даже знает немецкий, проработав двенадцать лет в социальном доме во Франкфурте. Его зовут мистер Ханука, и он терпеливо отвечает на каждый наш вопрос. Сегодня в Губе действуют две синагоги. На следующий день по дороге, ведущей из города, мы натыкаемся на огромное еврейское кладбище на склоне горы. Густая растительность покрывает могильные плиты кладбища, и собаки несут охрану, но мы тем не менее отправляемся внутрь. Хорошо видны могилы, украшенные фотографиями начала века, с надписями на иврите, некоторые с советской символикой, как на всем известном кладбище в Черновицах.
Красные звезды и желтые звезды Давида.
Мы пересекаем еврейский квартал. Дома столь же разнообразны, как и формальные разновидности еврейских изображений, одни отделаны оловом, другие — золотом. На главной улице квартала стоят богатые купеческие дома, многие хозяева которых разъехались и стоят пустые. Пустые, но ожидающие возвращения своих хозяев, а когда они возвращаются из Израиля, дома наполняются жизнью. Просто сейчас есть дома, хозяева которых уже никогда не вернутся.
Наш местный гид говорит нам, что евреи Губы сегодня все еще зажиточные торговцы, и строительство домов остается для них важным, даже если они больше не живут в них. Они всегда жили во впечатляющих палаццо, сохранивших характерные черты местной еврейской архитектуры. Многочисленны персидские элементы, декоративные мотивы бывших ханских дворцов и сералей. Мы блуждаем по главной улице.
Для меня здесь больший интерес представляют одноэтажные, мещанские постройки, потому что легче разглядеть геологическую напластованность построек, смешение еврейских мотивов с советскими, а также советских с азербайджанскими и тюркскими , различные дополнения к зданиям, таким образом, с резкой ясностью иллюстрируют историю их обитателей.
Практически во всех малогабаритных квартирах я вижу и детей, и прабабушек: вместе живут несколько поколений. По вечерам в пятницу они заполняют синагоги, и даже дети в детском саду могут бегло молиться на языке Торы.
Five Fingers
На третий день мы снова выехали из Баку, опять в горы. Завтрак великолепен: мюсли и тосты, а также финики, инжир, оливки, хотя у персонала нет времени готовить нам омлеты: официантка тоже просто завтракает, читает газету, а потом разгадывает кроссворд. , пока не придет ее партнер по шахматам. Вид на море из зала для завтраков, пятна нефти на берегу Каспийского моря, воняющие соленым паром. Диктаторские глаза Президента Ильхама Алиева снова держат нас в поле зрения. Не могу дождаться, когда исчезну с радаров правительства.
В то время как Баку является городом-призраком и Диснейлендом в одном лице, именно сельская местность, предгорья гор и степи создают более морщинистое лицо страны. В конце концов к лицу также присоединены шея, тело, руки и пальцы.
И, конечно же, пушки и козлы. Война с армянами. Европейские игры 2015 года в Баку, боевое увлечение спортом. Подтянутые мужчины, в нескольких местах все еще старые советские автомобили, за которыми следовали новейшие внедорожники «Мерседес». Женщины крепко сложены, но спрятаны. Расшатанная, дома, стирка и глажка. Или работать на заводе. В Азербайджане религия не формирует личности, как и безобидное присутствие ислама не мешает повседневной жизни, хотя и здесь видны попытки, с (катарскими) мечетями, как когда-то в атеистически-коммунистической Албании. На данный момент мечети пустуют.
Идем через желтую, высохшую, каменистую пустыню. Оливковые деревья, колючий чертополох среди моря камней, и с уменьшением растительного покрова все больше и больше хищных птиц кружат над нами по мере того, как мы приближаемся к местному месту паломничества в горах. С окончанием лета здесь наступает сильная засуха. За нами следуют торговцы, бакалейщики и продавцы медовых лепешек, баранины и баранины.
Все предлагают что-то продать, в кофейне можно купить шелк и ковры, даже если посреди этажа нет ничего, кроме ванны.
Наша цель — Гора Пяти Пальцев, иначе называемая Бешбармак. Здесь горы Кавказа встречаются с морем. Пятипалая гора – место паломничества азербайджанских мусульман. Бесплодные женщины взбираются на бесплодные скалы святой горы, чтобы просить благословения. В доме религии, спрятанном среди скал, они касаются пяти пальцев, символов плодородия. Затем они молятся на коленях. Между тем, они также получают благословения от женщины-посредника. Мы можем уйти обновленными душой и телом, потому что аура этого места настолько сильна и находится оно на такой большой высоте, что восхождение на скалы само по себе является немалым испытанием: балансируя на ступенях ущелья, мы скользим вверх, как то есть в святой зал на вершине горы.
Подъем на утесы и священные скалы — это серьезное испытание нашего мужества, и в довершение всего там, среди скал, поджидают пророчицы и нищие, которые бомбардируют нас то проклятиями, то благословениями, в зависимости от нашего к ним отношения.
Я тотчас даю им деньги, боясь их усов и согнутых спин, их темных, угрожающих глаз. Взамен они ощупывают меня, разглаживая мои руки куском камня, призывая Аллаха на помощь. Мне приходится поворачиваться несколько раз на месте, а они трутся камнем о живот. Одна пророчица проводит пальцами по моим волосам. Их ладони теплые; это хорошо. Я усердно раздаю купюры в азербайджанских манатах. Я останавливаюсь почти у каждого из них.
Когда мы спускаемся, снова режут овцу, ее кровь течет в канаву, мухи слизывают ее; с животного сразу же снимают шкуру и жарят. Шашлык жарится и вода для азербайджанского чая кипит. Каким одновременно идиллическим и диким кажется этот образ: прогоняющий нечистую силу бесплодия у подножия горы жареным мясом! Тем временем огромные хищные птицы кружат над грудой мусора, оставленного паломниками. Овцы лижут арбузные корки, пасутся ослики, карликовые лошадки, хорошо умеющие взбираться на гору, ждут новых посетителей.
Группа молодых людей танцует азербайджанскую джигу, и мы восторженно им хлопаем.
Ваш комментарий будет первым